Стася Андриевская - Милаха

– Мандец… – всплеснула руками Боярская. – Милах, ты что ль с ним поговори, вы ж это… В одной возрастной категории, с вами с обоими – как со стеной общаться!

А я вжималась в спинку дивана, одновременно сползая пониже, чтобы «мальчик» даже макушки моей не увидел. Хорошо отражения в окне не было! И ведь вроде бы и голос у Лёшки был обыкновенный, и дефектов речи не наблюдалось, но я узнала бы его, кажется, из миллиона.

– Пожалуйста, покиньте оранжерею, – настойчиво повторил он. – Без личного распоряжения Зои Андреевны, я не могу позволить вам остаться.

– Блядь, настырный ты мальчик! Понимаю теперь, за что тебя так отмудохали. Люд, посиди, сейчас я принесу ему личное распоряжение… Напросился, сопляк.

Она ринулась к выходу, и скоро цокот её каблуков стих.

– Извините, но вам тоже нужно уйти. – Лешка по-прежнему стоял в дверях, и сдаваться не собирался.

Чего я так испугалась? Почему затряслись поджилки и противно ослабли колени?

– Вы меня слышите? – он сделал несколько шагов вперёд и очутился сбоку от дивана.

Я машинально поправила задравшийся подол платья, пытаясь скрыть под ним кружевные резинки чулок, и только после этого повернула голову:

– Привет.

Ну и что, что полумрак? Ну и что, что под левым глазом, стекая на скулу безобразным лиловым пятном, всё ещё цвёл синяк? Фирменный румянец всё равно вспыхнул, и я его увидела.

– Грузчиком работаешь, да? На оптовке?

Он отвернулся к окну, пробежался взглядом по ночным огням города.

– Тебе, правда, нельзя здесь находиться.

– Ладно. Поняла. Работа, ничего личного, да? Хотя, мог бы, конечно, и поздороваться, в память, так сказать, былой дружбы.

– Привет.

– Ладно уж, не буду тебя под монастырь подводить…

Пока я поднималась, он уже встал в проходе боком, придерживая для меня открытую дверь.

И как будто какой-то грёбанный магнит сработал. Фу-у-ух, а кровь-то как зашумела в ушах!

Стояли в дверном проёме и смотрели друг другу в лицо. Месяц его не видела, две недели со времени последнего телефонного разговора не слышала… А такое впечатление, что полгода прошло. Побит он и правда был знатно – на рассечённой брови, похоже, останется шрам, но хоть отёк с глаза сошёл, а то, Ленка же говорила, вообще не открывался…

– Ты как-то… осунулся, что ли?

Он усмехнулся.

– А ты красивая.

Было ли это приятно? Охрененно как! Но я не позволила себе это дочувствовать. Поспешно сунула сверкающую, пляшущую в сердце искорку под замок. Кащей Бессмертный хренов. Моё богатство – моя слабость. Потом буду чахнуть над ним, без свидетелей.

И всё же я была под градусом, мне море было по колено, и я смотрела в Лёшкины глаза прямо, и кто знает, что там в них было? Во всяком случае, Лёшка не выдержал, отвёл взгляд. Скользнул им по моим губам, по шее, по глубокому декольте… И вдруг расплылся в улыбке – такой широкой и открытой, такой знакомой… Опустил голову, закусил губу, пытаясь взять себя в руки, но безуспешно. Я тоже не выдержала, разулыбалась в ответ, пихнула его легонько в грудь:

– Скажи, над чем ржёшь, Савченко, вместе поугораем!

Он только мотнул головой, и улыбка переросла в смех. Моя тоже. Просто стояли и ржали, как два придурка. За этим нас и застукала Зойка.

– Нормально… Куревом несёт аж от сортира, а он тут развлекается! Блядь, Лёш, если у меня хоть одна орхидея сдохнет, я тебе лично под второй глаз засвечу! Милусь, ну а ты чего мне персонал портишь? Я, конечно, всё понимаю, Лёся у меня парень видный, но Машков твой там громы и молнии мечет!

Мы с Лёшкой шарахнулись друг от друга, словно освобождая проход для хозяйки… И она вошла в оранжерею. И увидела разбитый горшок.

– За-е-бись… Лёша, ты попал на бабки. Поздравляю! – Сокрушённо развела руками. – Блять, ну как так? Мало того, что я позволила тебе расписному такому выйти на дежурство, убрала тебя, нахрен с глаз подальше, доверила просто, твою мать, тряпочку поперёк прохода охранять, так ты мало того, что курить здесь позволил, так ещё и цветочек мой… Ну и что мне с тобой за это сделать?

Я могла бы сказать, что горшок уронила Боярская, могла бы взять вину за курево на себя и значительно сгладить ситуацию, но посмотрела на Лёшку и как-то вдруг поняла – его это заденет. Он точно предпочтёт ответить за свой косяк сам. А я не имею морального права унижать его своим заступничеством. Во всяком случае, при нём.

– Свободен, Лёш! – вздохнула Зойка. – Иди и карауль грёбанную тряпочку!

Уходя, он задержал на мне взгляд, словно показывая, что нифига он не прогнулся перед ней, просто работа есть работа. И я прекрасно его понимала. К тому же, сама по струнке ходила, чего уж там, хотя, вроде, была Денису любовницей, а не сотрудницей на зарплате.

– Зой, это мы с Боярской накосячили. Случайно, – всё-таки обмолвилась я, когда он скрылся. – А Лёшка реально пытался нас выставить, но вы же… – сложно было окончательно перейти на «Ты», каждый раз как заново. – Ты же знаешь Ольгу.

Зойка потрогала ногой разбитый горшок.

– Да цветок, это херня, Милусь. Просто, блядь, не люблю когда на рабочем месте дурака валяют. Я им, знаешь, и так чуть не вдвое больше, чем в других клубешниках дают, плачу́. – Подняла на меня любопытный взгляд: – Вы с ним знакомы, что ли?

– В одной школе учились.

– Машков не психанёт, если увидит его?

– Ну… вообще может.

– Ясно.

– Зой… Ты извини, я как-то закружилась совсем… Поздравляю с открытием Олимпа!

Она довольно улыбнулась:

– Спасибо. Зря ты не пришла, у нас там было весело. Народу столько подвалило, я даже не ожидала! Сразу столько групп набрали… И на твоё время в том числе. – Глянула на меня испытующе. – Не пожалеешь, что передумала?

– Если прям честно – я бы с удовольствием, но Денис… Ну вообще, он прав, конечно. Наверное…

– Так, так! Отсюда поподробнее, пожалуйста. Что – Денис?

Я промолчала. Зойка кивнула.

– То есть, на самом деле это не ты передумала? Ладно, можешь не отвечать, не дура, поняла. Скажи только, ты сама-то как, хочешь?

Я снова промолчала.

– Ну вот ты молчишь, поэтому он за тебя и решает. Я за тебя решать не могу, поэтому либо уж остаётся как есть, и с понедельника ты меняешь скрепки в степлере моего бухгалтера, либо ты говоришь, как хотела бы, и я, уж поверь, найду способ посодействовать.

Мне хотелось, блин, очень-очень хотелось в Олимп…. Но что скажет Денис?

– А если ты на счёт своего Кощея переживаешь, то не стоит. Договорюсь полюбовно.

– А можно как-то и там и там?

– Хм… А потянешь?

– Постараюсь.

– Ну, давай попробуем. – Приобняла меня одной рукой за плечи, обдала своим шикарным дурманяще-сладким ароматом: – Милусь, у меня реально большие планы на тебя в отношении Олимпа. Если коротко – хочу сделать тебя лицом клуба. Ну знаешь, на листовках, на билбордах вдоль дорог, реклама по телеку. В составе делегаций на фитнесс-конференции в Москву. Но это серьёзная работа, и слиться, если уж начнём, не получится.

– Тогда мне точно сначала с Денисом надо обсудить. И боюсь, что он будет против.

– То есть, сама-то ты согласна?

– Да.

– Ну и всё. Считай, что Дениска твой тоже согласен. Пойдём уже, а то потеряет.

Пока она прикрывала дверь, я ушла немного вперёд. Около бархатной ленты, перекрывающей проход, стоял Лёшка.

– Люд, можно вопрос?

– Только если умный, Лёш.

– Да похрену. Мне главное, чтоб твой ответ был честный.

– Ну, попробуй…

– Так, Лёш… – окликнула его выплывшая из-за кустов Зойка. – Я, конечно, всё понимаю – Милаха девочка видная, но ты всё равно не борзей, ладно? Мне проблем только из-за вас не хватало! Работай, давай! И чтобы отсюда ни шагу! Появишься возле гостей – сразу уволю нахрен, ясно?

Перед входом в зал висело зеркало во всю стену. Я остановилась возле него, придирчиво осмотрела себя – ужасно вдруг захотелось подтверждения, что пять – десять минут назад выглядела отпадно… Взгляд упал в декольте и улыбка, глупая, как совсем недавно у Лёшки, расползлась и по моему лицу тоже. Ключик. Просто золотой ключик на тоненькой витой цепочке.

В зале было всё так же шумно и накурено. Плюс ко всему, начали работать музыканты. Певичка томно пела что-то о любви, некоторые гости танцевали. Я побежала взглядом по зале, отыскивая Дениса, и нашла его у общего стола. Он, как и прежде, находился в кругу собеседников, вот только теперь они стояли, и кондиция его опьянения уже была заметна невооружённым взглядом даже издалека. А ещё, невооружённым взглядом было заметно, что его ладонь лежит на заднице прильнувшей к нему Боярской. И не просто лежит, а поглаживает.

С-с-сука! Кровь ударила в голову, дыхание сорвалось и… и… Первым желанием было подлететь сзади, и оттягать Боярскую за лохмы. Или настучать кулаками Денису по спине… Нет, по морде. А собственно, почему только ему – им обоим! И плевать на то, что среди собеседников находится сам Панин. Просто сделать больно в ответ на свою боль и уйти – к чёрту, навсегда… Послать во всеуслышание на… и… А потом подумалось вдруг: а как это отразится на его авторитете? Такой весь из себя меценат, предприниматель, уважаемый человек… а его баба позволяет себе истерить прилюдно. И он её терпит… Или не терпит? Проверять не хотелось.

До боли закусив губу, бросилась к выходу и прямо в дверях едва не сбила с ног аккуратненького такого, сухонького седого мужчинку, практически дедушку, ростом на полголовы ниже меня, с огромнейшим букетом бордовых, почти чёрных роз. Их стебли были настолько длинными, что почти доставали мужчине до колен, а бутоны настолько бархатными, что, казалось, поглощают свет.

– Ох! – Мужчина ловко отскочил в сторону и умудрился при этом одной рукой поддержать меня под локоть, чтобы не упала. – Золушка уже сбегает? Однако, хм… На три часа позже положенного! Да к тому же – без обеих туфелек! – негромко рассмеялся.