Впоследствии эта кладовая стала любимым местом Сары и источником всех ее сокровищ. Сейчас же ей думалось, что впереди не ждут никакие радости, уж очень грустным показалось новое пристанище.

Вдоль одной из длинных стен ее комнаты стояла громоздкая скрипучая кровать, явно недавно перетащенная сюда из той самой кладовой и зрительно еще более сужавшая комнату, напротив у окна поместился маленький туалетный столик, знававший лучшие времена. Несколько непохожих друг на друга стульев и устрашающего вида черный гардероб дополняли меблировку. В торцевой стене, как и положено, находился камин, но слишком далеко до кровати, чтобы спящей девочке можно было не бояться застудить себе руки и ноги. Перед камином на пыльном коврике поставили уютное кресло — явный знак дядиного расположения к племяннице, по совести говоря, единственный.

В камине горел аккуратный, экономный огонь, и Сара после непродолжительного раздумья забралась с ногами в кресло и закуталась в связанный из разноцветных остатков шерсти плед — творение какой-нибудь давно почившей рукодельницы.

— И все-таки хорошо, что мы хоть куда-то приехали! — сказала Сара вслух, чтобы нарушить промозглую тишину комнаты.

Путешествие с дядей Эндрю никак нельзя было назвать приятной поездкой. Он и слышать не хотел о том, чтобы нанять экипаж, и весь путь дядя и племянница проделали в дилижансе. Зажатая между какой-нибудь полной дамой и пропахшим чесноком сельским викарием, Сара порой с трудом удерживалась от обморока, тщетно пытаясь вдохнуть хотя бы немного свежего воздуха.

Девочка слышала, как экономка пыталась уговорить мистера Фоскера взять побольше вещей племянницы и ее любимые книги, но дядя в притворном ужасе замахал руками и затянул свое бесконечное: «Что вы, что вы, оплата багажа стоит так дорого! Лишь только наши дела поправятся, мы с малышкой Сарой заведем собственный выезд, а пока что прекрасно сможем попутешествовать и в дилижансе. Девочке будет интересно повидать новые места, это отвлечет ее от тяжких мыслей».

После этого домоправительница презрительно скривила губы, развернулась и покинула мистера Фоскера без всякого почтения. Так уж повелось, что домашняя прислуга не выносит скряг из числа джентльменов, и мнение экономки о мистере Фоскере уже ничто не могло бы изменить. Единственное, от чего он не стал отказываться при сборах, — это приготовленная добросердечной кухаркой большая корзина с провизией, которую дядя Эндрю почти весь путь держал на коленях, время от времени запуская руку внутрь, чтобы вытащить кусок пирога или сочное осеннее яблоко.

Сара настолько утомилась за эти два долгих дня, что даже не могла плакать. Ее горе также словно подернулось дымкой усталости, и девочка крепко заснула в старом кресле в чужом, враждебном ей доме.

Через час ее разбудил дядюшка, громогласно призывающий племянницу идти ужинать. Сара не сразу поняла, где она находится, таким странным показалось ей это место в тусклом свете затухающего дня. Девочка покрутила головой, чувствуя покалывание в шее — следствие неудобной позы, расправила складки на новом черном платье и нехотя выбралась из теплого кокона, в который сумела превратить старый плед.

В маленьком зеркале, висящем между окошками, отразилось бледное, почти незнакомое ей создание, едва ли не призрак кого-то из старых жильцов, и только густые волосы несомненно принадлежали ей, Саре Мэйвуд. Впервые за последние три года платье оказалось ей впору, но сейчас девочка меньше всего склонна была этому порадоваться. Миссис Стоун позаботилась о том, чтобы ей сшили целых три приличных траурных платья, и даже дядя Эндрю не смел возражать в присутствии решительной докторши.

Благодаря миссис Стоун и еще нескольким добрым соседям похороны мистера Мэйвуда прошли, как подобает в кругу зажиточных сельских сквайров. Убогой расчетливости, свойственной таким натурам, как мистер Фоскер и мисс Брук, не нашлось места ни на церемонии, ни на последовавшем за ней траурном обеде. Некоторые дамы едва не плакали от умиления и сочувствия, глядя на бедную дочь Мэйвудов, и запоздало сожалели, что приняли в девочке слишком мало участия. Эти угрызения вылились во множество ласковых слов и подарков, в основном это оказались игрушки и мелкие предметы одежды, но среди них обнаружились и книги, полезные и не очень (последние, конечно, были Саре гораздо милее).

Подарков набралось так много, что мистер Фоскер отказался взять их с собой, но мистер Стоун, на счастье оказавшийся рядом в нужный момент, обещал на свои средства прислать маленькой мисс Мэйвуд все эти милые вещицы, призванные ободрить бедняжку. Против такого подхода мистер Фоскер не возражал, и Сара удовольствовалась пока только тремя книгами, на первое время, самой маленькой из кукол и пушистой серой муфтой, в которой прятала миниатюру с портретом матери.

Перед тем как покинуть комнату, Сара спрятала муфту с ее драгоценным содержимым среди складок пледа. Девочка осторожно спустилась по темной, скрипучей лестнице на первый этаж и из крошечного холла вошла в небольшую столовую.

Мистер Фоскер уже сидел за столом, но и не подумал ругать племянницу за задержку. Хмурая кухарка, встречавшая приезжих на пороге, поставила перед Сарой тарелку и неодобрительно оглядела ее тонкую фигурку.

— Вашей племяннице не мешало бы съедать зараз по две порции пудинга, — заявила она мистеру Фоскеру.

Дядя Эндрю расхохотался, словно кухарка рассказала самый популярный в Лондоне анекдот, и энергично закивал:

— Не беспокойтесь, миссис Дроуби, через два-три месяца это дитя превратится в хорошенькую пухленькую малышку. Долгая дорога и пережитая трагедия повлияли на ее внешность, но это поправимо.

Сара удивилась — ей показалось, что дядя оправдывается перед кухаркой, недовольной внешним видом гостьи, — и ужаснулась, едва взглянув на упомянутый пудинг. Правда, о нем как раз и можно было сказать, что внешность нередко бывает обманчива, — на вкус он оказался довольно приятным. Миссис Дроуби не утруждала себя приданием блюдам изящного или хотя бы аппетитного вида, но готовила она хорошо. Дядюшка Эндрю весьма ценил ее труды, что выражалось в постоянно растущей окружности его живота. Сегодня за ужином он успевал воздавать должное сытному рагу и одновременно шумно выражать радость оттого, что вернулся под крышу своего милого дома. Саре не были понятны причины этой восторженности, но она уже не пыталась заикаться о том, что дядюшка мог остаться вместе с ней в поместье Мэйвудов и жить там в довольстве и комфорте.

Она съела треть своей порции и постаралась словами благодарности смягчить миссис Дроуби, недовольную таким пренебрежительным отношением к ее стряпне. Сара не поняла, удалось ли ей понравиться кухарке, но, по крайней мере, после ужина миссис Дроуби дала девочке масляную лампу, при свете которой можно было даже читать, если, конечно, придвинуть лампу едва ли не к самому носу.

После ужина дядя Эндрю пожелал племяннице приятного отдыха и удалился в свою спальню, служившую также кабинетом. Кроме кухни, столовой и упомянутой спальни на первом этаже помещалась еще довольно просторная гостиная окнами в садик.

Сара осторожно поднялась по лестнице и вошла в свою комнату. Пламя в камине стало еще более неуверенным, и две трети помещения терялись во мгле. Девочке это даже понравилось, хотя, возможно, следовало испугаться того, что может скрываться в темных углах.

Сара подтащила к камину высокий табурет, поставила на него лампу и забралась в кресло. Теперь ей казалось, что она находится в маленьком уютном домике, а путь до кровати превратился в полное опасностей путешествие. В доме своего отца она часто придумывала подобные игры, но они перестали быть увлекательными, по мере того как Сара изучила в нем каждый потайной уголок, каждое углубление за портьерой и каждый чулан под лестницей.

В доме мистера Фоскера ее воображение увидело перед собой неизведанные просторы, пусть и не громадные, как какой-нибудь старинный шотландский замок, но все же достаточные для того, чтобы скрасить одиночество девочки.

Возможно, в том, чтобы уехать так далеко от поместья Мэйвудов, провидением был заложен некий смысл. Тому, кто понес самую горчайшую из утрат, тяжело находиться там, где он сперва испытывал безмятежность и счастье, а затем познал всю тоску и безысходность. Сара была уже слишком взрослой, чтобы не понимать, как велики ее потери, и все-таки еще ребенком, чтобы позволить милосердному детству находить для себя маленькие радости, способные отвлечь и утешить в самый, казалось бы, безнадежный миг.

Она вытащила из муфты портрет миссис Мэйвуд и некоторое время любовалась им, при этом, конечно, чуть-чуть поплакала. Ее мать не одобряла уныния, и даже маленькая Сара это хорошо запомнила, а потому старалась как можно реже плакать в присутствии материнского изображения. Девочка верила, что, когда она смотрит на потрет, матушка взирает на нее с небес и видит все, что она делает.

Сара решила по-прежнему хранить потрет матери под подушкой в надежде, что миссис Дроуби и приходящая служанка не станут шарить в ее постели. Потом девочка достала книжку и попробовала читать, но усталость и тяжелая пища на ужин неумолимо влекли ее ко сну.

— Что ж, пора, пожалуй, ложиться спать, — сказала она своим новым друзьям — героям рома-па. — А завтра я постараюсь узнать, что скрывает слуга мисс Фрэй, и передать это мистеру Гримлоку.

Так звали заглавных героев книги, и Сара всерьез подозревала, что между ними неминуемо возникнет нежное чувство. Девочка взяла лампу и осторожно двинулась в сторону кровати. Миссис Дроуби и не подумала разбирать саквояж с ее вещами, и Сара просто вытряхнула свою одежду на кровать, чтобы разыскать ночную рубашку.

Ей подумалось, что неплохо бы сложить все аккуратно в гардероб, но открывать его ночью она все же не решилась, несмотря на всю свою храбрость. Поэтому Сара просто перетащила все вещи в кресло и оставила их там в надежде, что дядя не придет к ней рано поутру и не станет упрекать в лени и неаккуратности.