— Так-так, — задумчиво протянул Артур Уэвертон, разглядывая в свете фонаря ущерб, нанесенный экипажу и пассажиркам. — Что я здесь вижу? Две молодые леди сидят в канаве и даже не пытаются выбраться. Мне кажется или кто-то проливал слезы?

Бобби гордо вскинула голову — уж она-то ни за что не стала бы плакать из-за такого пустяка, а Сара, напротив, смущенно потупилась — она не на шутку испугалась, когда лошади рванулись в сторону от дороги и коляску сильно тряхнуло. К тому же в темноте ей было совсем неуютно, хотя Бобби и утешала подругу тем, что их непременно отыщут и вернут домой.

— Ничего подобного! — запальчиво воскликнула мисс Уэвертон. — А ты так и будешь глазеть на нас или все-таки поможешь выбраться?

— Можно подумать, это я перепугал всех, уехал без разрешения и похитил мисс Мэйвуд! — непонятно было, озадачен Артур всерьез напором сестры или просто подшучивает. — В наказание за свою дерзость ты поедешь домой на лошади Война, а Сара сядет впереди меня.

Сара вспыхнула и тут же порадовалась скудному освещению — в неверном свете фонаря, который держал слуга Артура, ее румянец оказался незаметен. Краску на щеках вызвала упоительная мысль — вот если бы Артур и вправду похитил ее, как в романе, и они бы неслись сейчас по дороге куда-то в ночь… Уж он-то ни за что бы не допустил, чтобы коляска съехала в канаву. А еще лучше и вовсе ехать верхом… Но грезить не было времени — сам Уэвертон во плоти и крови уже подавал ей руку, чтобы помочь выбраться из поврежденного экипажа на дорогу.

Сара никогда не забудет эту ночь. Возвращение в поместье лорда Уэвертона на лошади Артура показалось ей самой длинной и самой короткой поездкой в ее жизни. Во тьме, едва прерываемой светом фонаря, слышалось ворчание Бобби, сидящей позади своего спутника и беспрестанно упрекавшей брата в том, что он не взял запасную лошадь, но даже это не отвлекало Сару от романтических мечтаний. Ведь сама она сидела перед Артуром, и он запросто обнимал девочку одной рукой за талию, чтобы помочь ей удержаться, а другой уверенно правил лошадью. И сердце подпрыгивало куда-то и с неслышным звоном падало с каждым перестуком копыт…

Конечно, по возвращении их ждал неприятный разговор. Леди Уэвертон всегда одинаково ругала за проделки как собственную дочь, так и Сару — не повышая голоса, но ясно давая понять, сколь серьезны их проступки. Обычно Бобби начинала доказывать свою правоту или отмалчивалась, если чувствовала вину, а Сара стыдилась и краснела за двоих, но в тот вечер она едва слышала, что говорит леди Уэвертон. Мысленно она все еще была там, на темной пустынной дороге…

Подобных приключений подруги пережили немало, по крайней мере до тех пор, пока им не исполнилось по шестнадцать лет. Тогда даже Бобби внезапно прониклась увещеваниями матери и гувернантки и стала вести себя, почти как подобает воспитанной молодой леди. Но только почти: мисс Уэвертон никак не хотела смириться с тем, что детские годы миновали, и время от времени придумывала кое-какие шалости.

Сара Мэйвуд выглядела и вела себя как настоящая леди, без всякого «почти», но иногда Бобби удавалось уговорить подругу посыпать веер мисс Хиллсток нюхательной солью или перемешать ноты так, чтобы посреди романтической сонаты мисс Лейнс вдруг начала играть отрывок из стремительного танца.

— Подумать только, Сара, в будущем году нам предстоит пережить свой первый сезон! — восклицала Бобби, теребившая остатки старинного веера.

После того как огромный чердак Уэвертонов был приведен в надлежащий вид и лишился, по мнению Бобби, всех своих сокровищ, подруги проводили немало времени на чердаке мистера Фоскера, куда перед его венчанием перетащили вещи из старой кладовой. Обе уже наизусть могли перечислить каждый предмет, находящийся там, и все равно копаться в пыльном хламе одинаково нравилось обеим.

Сара не стала напоминать Бобби, что лондонский сезон ожидает только мисс Уэвертон. Сама она, конечно же, и мечтать не могла о том, чтобы дядюшка вывез ее в свет, а траурное платье собиралась снять только через полгода после этого самого сезона.

Миссис Фоскер с первого же дня пребывания в роли хозяйки дома выбрала наиболее подходящую мачехе политику — она словно не замечала свою новоприобретенную племянницу, ограничиваясь пожеланиями доброго утра и ночи. Мистер Фоскер доверил супруге следить за тем, чтобы Сара выглядела подобающим образом для того круга, в котором теперь вращалась, и, после того как она сняла трехлетний траур по своему отцу, у девушки появились кое-какие новые туалеты. В остальном же ее жизнь в доме дяди после его женитьбы почти не изменилась, только за столом их стало трое.

Маленьких Фоскеров пока не появилось, но супруги не утратили надежду на пополнение семейства, а Сара проводила гораздо больше времени в поместье Уэвертонов, нежели в старом доме дяди. Своими безупречными манерами и аккуратным внешним видом она была целиком и полностью обязана леди Уэвертон, не жалевшей для девочки ни ласкового слова, ни тактичного замечания относительно допускаемых ею мелких оплошностей.

В положенное время Артур уехал в университет, и Сара заменила лорду и леди Уэвертон оставившее родовое гнездо дитя. Все в доме, да и в округе, скучали по веселому, беззаботному юноше, и в каждый его приезд на каникулы устраивался бал, пикник или какое-то другое празднество. Всякий раз Артур замечал, как выросла Сара, и в шутку спрашивал, не пора ли ему называть свою вторую сестрицу «мисс Мэйвуд». Девушка смеялась и слегка краснела, но Бобби тут же осаживала брата едким замечанием относительно того, что он-то ничуть не изменился и учение все никак не идет на пользу его уму.

На балу Артур обязательно танцевал с Сарой, но мисс Хиллсток и ее подруги давно перестали воспринимать мисс Мэйвуд как возможную соперницу — со временем они уверились, что молодой Уэвертон видит в Саре лишь еще одну сестру и ничуть не увлечен ею. Сама же мисс Мэйвуд не умела скрыть светившегося в глазах чувства, однако, на ее счастье, мало кто утруждался заглядывать ей в глаза. Громогласнее всех проявлялась сестринская любовь Бобби, заметно тоскующей по насмешливому братцу. При всяком случае мисс Уэвертон критиковала знакомых молодых джентльменов, сравнивая их с Артуром, и сравнение обязательно было не в пользу последних.

В положенный срок родители отвезли Роберту в Лондон, где она, конечно же, не осталась незамеченной среди роя дебютанток. Кто-то обратил внимание на ее роскошные волосы и удивительные светлые глаза, а кому-то больше запомнились нетипичные для такой юной леди уверенные манеры и острый язычок.

Дядюшка Фоскер время от времени поговаривал, что племянница выросла в прелестную девушку, которую надо представить свету, но, как и с обещанными когда-то учителями, дальше грандиозных планов дело не пошло. Все эти годы семейство Эммерсон регулярно вносило арендную плату и вполне успешно сумело выправить дела поместья Мэйвудов. Даже Сара была уже не так наивна, чтобы не понимать, что все нововведения, затеваемые дядюшкой в его старом доме с целью порадовать супругу, делаются на деньги из ее наследства, но девушка не обладала решительностью мисс Уэвертон, чтобы требовать принадлежащее ей по праву. Непритязательной Саре хватало нескольких скромных платьев, а библиотека Уэвертонов все еще служила для нее неисчерпаемым источником радости и новых знаний. Правда, теперь ей не требовались друзья из книг, и за знакомство с Бобби и ее семьей Сара неизменно благодарила Господа во время утренней и вечерней молитвы.

Леди Уэвертон была так добра, что предложила взять в Лондон и Сару, но девушка отказалась под предлогом того, что еще не готова снять траур, ведь для выезда в свет необходимо сшить новый гардероб, удовлетворяющий требованиям моды для дебютанток. На самом деле траур являлся не единственной причиной. Сара сознавала, что не вправе так бесцеремонно пользоваться покровительством леди Уэвертон. И без того за прошедшие годы это семейство очень много сделало для нее, чтобы навязывать им в столице заботу еще об одной девушке.

Леди Уэвертон не настаивала, она знала, что мисс Мэйвуд никогда не переступит границ приличия, определенных ею самой. У Сары была собственная комната в доме лорда Уэвертона, она получала подарки на Рождество и день рождения наравне с Бобби, но мягко отказывалась от предложения сшить ей новое платье или поехать вместе с семьей на курорт. Это ненавязчивое стремление к независимости импонировало леди Уэвертон, но никак не могло быть понято Робертой.

— Сара, ну почему, почему ты не хочешь поехать с нами? — вопрошала она. — Что я буду делать в Лондоне без тебя? С кем поделюсь радостями от посещения театров и галерей и наблюдениями за танцующими на всех этих балах?

Но на этот раз Сара оказалась тверда в своей уверенности, что поступает правильно, не принимая чрезмерной благотворительности. У нее была своя гордость, и Бобби пришлось отступить.

Сара втайне боялась, что в Лондоне Бобби найдет кавалера, обручится и быстренько выйдет замуж, но этого не случилось. Ни один джентльмен не показался мисс Уэвертон достойным ее внимания, а родители не торопились подыскивать для своей любимицы подходящую партию, впереди еще будет не один сезон… К тому же принудить Бобби к чему-либо еще никому не удавалось.

Сара уже с огорчением думала, что осенью опять расстанется с подругой на два долгих месяца. Однако сегодняшнее известие подняло ей настроение — приезжает Артур Уэвертон, он пропустил день рождения Бобби в феврале, и теперь наверняка будет устроено какое-нибудь необыкновенное празднество.

Свое восемнадцатилетие Роберта встретила в Лондоне. Там, конечно, состоялся бал с подобающим количеством подарков и знатных гостей, но без брата и лучшей подруги именинница не была в должной степени счастлива, и леди Уэвертон пообещала дочери повторить день рождения летом в поместье, где будут самые дорогие ей люди. А в августе Уэвертоны собирались с не меньшим размахом отпраздновать день рождения Сары, правда, ничего не говорили ей заранее из опасений смутить бедняжку.