Сработала привычка: если что-то написано, следует сохранить — вдруг пригодится?

«Надо как-то переключиться, до конца дня успеть отредактировать текст о Ладышевых и разместить в блоге», — вернула она себя в реальность.

Времени это заняло не так уж много. Помогло выработанное годами отношение к делу: выдерживать стилистику, править по ходу обнаруженные компьютером ошибки.

Часы показывали без пятнадцати шесть, когда она поняла, что пора закругляться. Последний рабочий день подошел к концу. К тому же нестерпимо хотелось есть и спать, к чему она уже стала привыкать.

Оставалось вывести на печать заявление об увольнении и положить его в папку на подпись. Она специально не сделала этого раньше: не хотела, чтобы кто-то случайно прочитал и стал приставать с расспросами. А так — ушла и ушла. Как и не было.

Расписавшись в заявлении, Катя закрыла опустевшие рабочие папки и заглянула в содержимое флэшки. Внутренний голос подсказывал: что-то не так, упустила что-то важное. Ах да, есть одно «но»!

Жоржсанд позволила ей разместить статью в блоге, но по опыту Катя знала, что с уходом журналиста его блог автоматически закрывается. И в чем тогда смысл? Ей ведь надо, чтобы текст прочитало как можно больше пользователей сети.

Самый простой вариант — перепостить его в «ЖЖ». Но туда, честно говоря, последнее время она и сама редко заглядывала: для общения и самовыражения хватало рабочего сайта. Надо подумать… А что, если отправить ссылку на блог и «ЖЖ» всем зарегистрированным подписчикам интернет-версии газеты и друзьям в соцсетях? Даже если завтра утром удалят блог, останется адрес «Живого журнала». Там можно сделать пометку: данная статья — последний материал журналистки Проскуриной. Публикация в свободном доступе, и автор не возражает, если она увидит свет в любом другом СМИ… Но если уж идти по такому пути, то обязательно надо дать и опровержение. Тем более что оно написано.

Воодушевившись идеей, Катя вновь подключилась к Интернету. Спустя полчаса все было сделано: ссылки автоматически стали расходиться по зарегистрированным адресам. Теперь, даже если она выключит свой компьютер, начатое завершит основной сервер. Можно со спокойной совестью ехать к отцу в кардиоцентр.

Хотя нет… Надо поставить финальную точку — отправить одну из ссылок на адрес Ладышева. А с ней — и письмо о своей боли, попросить прощения и проститься навсегда. Ведь он и есть ее Любовь…

Найдя адрес, Катя прикрепила к посланию последний написанный файл, на несколько секунд задумалась, зажмурила глаза и решительно нажала ввод. Спустя секунду на мониторе появился отчет об отправке.

«Вот теперь все… Теперь финал…»

Почувствовав полное опустошение, она выключила компьютер, набросила на плечи куртку, прихватила сумку с вещами и, не оглядываясь, поспешила к выходу…


— Добрый день, я прилетел, — пройдя паспортный контроль, Вадим набрал номер Галины Петровны. — Как там мама? Почему у нее телефон отключен?

За два последних дня у них установились особо доверительные отношения. То ли повинуясь приказу, то ли по собственной воле женщина сообщала ему о каждом шаге матери: как спала, какое давление, какое настроение, чем занималась, о чем говорили, какую тему удалось благополучно обойти. За это истерзанный переживаниями Ладышев был ей безмерно благодарен. Во всяком случае, хотя бы за одно он был спокоен: с самым дорогим человеком все в порядке.

Правда, он предполагал, что после обещанного разговора все могло измениться к худшему. Уж слишком быстро мать успела привязаться к Кате. И в том была его вина.

— Нина спит, — едва слышно ответила Галина Петровна. — А телефон я отключила по ее просьбе. И домашний тоже.

— Что-то случилось? — насторожился Вадим. — Мама никогда не спит днем.

— Я ей всяких капель успокаивающих накапала, вот и спит. Ой, Вадим Сергеевич, прямо не знаю, как вам все рассказать, — зашептала она в трубку. — После того как она прочитала статью, заплакала и плачет не переставая. А тут еще люди стали звонить: знакомые и незнакомые. И на мобильный, и на домашний. Кто со словами сочувствия, кто со словами поддержки, что наконец-то правда восторжествовала. Из газеты попросили дать комментарии к статье.

— Что за статья? — напрягся Вадим. — Подробнее можно?

— Статья о Сергее Николаевиче. Сегодня вышла. А разве вы не знаете?

— Нет, в первый раз слышу. И что там?

— Там… Ну как вам сказать? Лучше самому прочитать…

— Хоть кратко можете пересказать?

— Ну… О Сергее Николаевиче много хорошего сказано, о его жизненном пути, достижениях, преданности профессии. О любви, о том, как после смерти мужа Нина Георгиевна продолжает его любить, хранит память, ходит по кабинетам чиновников, пытается пробить установку мемориальной доски, — Галина Петровна замялась.

— А еще? — не утерпел Вадим.

— О том, что его погубило… Вся правда. В общем… В общем, статью Екатерина Проскурина написала. В девичестве… Секундочку… — в трубке послушался шелест страниц. — В девичестве Евсеева.

— Какая газета?

— «ВСЗ». Нина на нее подписку с февраля оформила, а пока каждый номер по утрам покупала, когда Кельвина выгуливала. Или меня просила. Вот я и купила сегодня на беду, — сокрушенно вздохнула женщина. — Кто мог подумать, что статью, от которой умер Сергей Николаевич, написала Катя? Такая милая молодая женщина, добрая, умная, справедливая. И допустила такую ошибку. Очень переживает теперь.

— Раньше надо было переживать, — заметив свой чемодан на ленте транспортера, буркнул Вадим.

Неожиданная новость ввела его в полное смятение, а четко выстроенная линия поведения в отношении Проскуриной в одну минуту сломалась.

«Забыть. Вырвать с корнем все, что с ней связывало. Никаких воспоминаний!» — безостановочно повторял он себе два дня подряд. Что-то даже стало получаться. Во всяком случае, за вчерашний день, наполненный траурными мероприятиями, он не так часто вспоминал о Кате.

Зато сегодня проснулся с мыслями о ней, о матери. В самолете только и думал о том, как преподнести ей правду о Кате. Но так ничего и не придумал. И вот сюрприз. Разве он мог предвидеть, что Проскурина напишет новую статью? Зачем она опять вмешивается в их жизнь? Кто ее просил?!

— Галина Петровна, не отходите от мамы ни на минуту. Если что — немедленно вызывайте «скорую». Я заеду домой и сразу к вам, — проходя мимо таможенника, посмотрел на часы. — Буду максимум через час.

Глянув на до предела напряженное лицо мужчины, услышав обрывок фразы и жесткий тон разговора по телефону, таможенник, сделавший было шаг навстречу, непроизвольно отступил назад. Зачем задавать глупые вопросы: откуда прилетел, что везет? И без того заметно, что добропорядочный гражданин, у которого возникли проблемы. Таможенники тоже люди.

— Добрый день, Вадим Сергеевич, — поздоровался дожидавшийся шефа в толпе встречающих Поляченко. — Как долетели?

— Добрый. Нормально, — коротко ответил тот и, отпустив ручку чемодана на колесиках, окинул взглядом зал прилета. — Где здесь газетный киоск, не знаешь? — спросил он.

— Не нужен вам киоск, — опустил глаза Андрей Леонидович. — Я «ВСЗ» из офиса забрал, знал, что захотите прочитать. В машине лежит.

— Тогда пошли. Чего стоим? — подхватил чемодан Ладышев.

«МИГ БЕСКОНЕЧНОСТИ ЛЮБВИ…» — выхватил взгляд знакомую фразу-заголовок.

Однажды он уже слышал ее от отца, когда тот пытался отговорить его от встреч с Гаркалиной.

«Что он тогда еще сказал? „…Когда-нибудь ты поймешь разницу между мигом влюбленности и мигом любви…“», — вспомнил он.

«Ладно, с этим разберемся… Что там дальше?» — вернулся он к двум газетным страницам.

Биографическая справка, в которой подробно указаны звания, регалии отца. Три фотографии. На первой — смеющийся молодой человек, очень похожий на Вадима, в белом халате поверх гимнастерки, на фоне палатки с красным крестом. На второй — зрелый, сурового вида мужчина, все в том же белом халате, но уже за институтской кафедрой. И, наконец, любимая мамина фотография: счастливое семейство втроем.

«Где она ее взяла? Кто позволил? — ревниво отреагировал он, чувствуя нарастающее раздражение. — Это семейная реликвия!»


«…Дом в глубине улицы Пулихова, уютная квартира, порядок и тишина. Кабинет, стол, настольная лампа, научная библиотека — немые свидетели радостей, горестей, сомнений, трудов человека, к имени которого по сей день с почитанием относятся в медицинском мире.

Сергей Николаевич Ладышев — военно-полевой хирург, фронтовик, профессор. Любящий муж, отец. Человек-глыба, человек-легенда. И его супруга — Нина Георгиевна Ладышева, светлая и удивительная женщина, общение с которой еще раз убеждает: настоящая любовь не имеет временных рамок и возрастных границ…» — прочитал он вступление и, не отвлекаясь больше на мысленные комментарии, продолжил:

«…— Нина Георгиевна, вы помните, как познакомились с Сергеем Николаевичем?

— Очень хорошо помню. Я тогда была совсем маленькой девочкой, — листаем мы семейный альбом со старыми черно-белыми фотографиями. — Когда в Москве арестовали моего отца — сотрудника МИДа и известного переводчика, мы с мамой гостили в семье ее брата, хирурга-травматолога, который после войны осел в Минске. Он убедил маму не возвращаться домой и, конечно же, рисковал, приютив нас у себя. Как рисковали и все те, кто был вхож в его дом. Я тогда мало что понимала, была болезненной, плаксивой девочкой и хлопот родным доставляла немало.

Однажды у меня разболелся живот. Подозревая аппендицит, дядя решил проконсультироваться у коллеги. Стоило его увидеть, как я сразу перестала хныкать. Уж не знаю, что меня тогда так впечатлило: то ли голос, то ли то, что доктор был в форме, при этом необыкновенно красив и подтянут. Сергей Николаевич тогда служил в военном госпитале.