Если честно, ей и в самом деле никуда не хотелось идти. А уж тем более веселиться в шумной компании. Было только одно большое желание — поскорее вернуться домой и попытаться уснуть. А то навалится грусть-тоска: Вадим далеко, нет его рядом…

Что-то в ней изменилось за последние недели. При этом настолько, что Катя стала совершенно другая. Разве раньше по собственной воле могла она пропустить день рождения члена коллектива, с которым ее связывали приятельские отношения? Да никогда в жизни!

И вот на тебе! Не хочется — и точка. И все же хоть на часок придется заглянуть. Леня — хороший человек, и отношения у них хорошие. Нельзя его обижать.

В этот момент Веня поднял с пола одно из писем и глазами испросил разрешения прочитать.

— Ну, и что ты думаешь по этому поводу? — поинтересовалась она, когда письмо снова оказалось на ее столе.

— Н-да… Шибко грамотной эту Половинкину не обзовешь: что лексика, что орфография. Я уж молчу про остальное, — хмыкнул он.

— Я о другом спрашиваю.

— О другом не знаю, что и сказать. Ну что там можно украсть в сельском магазине? Муж алкоголик, дети есть просят. Немудрено, что не сдержалась.

— В том-то и дело! Она признает вину, но пишет, что каждая из продавщиц брала понемножку: кто буханку хлеба, кто конфетку для детей. Поначалу старались покрывать долг. Но цены росли, а зарплаты оставались прежние. После ревизии и вскрывшейся недостачи заведующая посоветовала признаться. Мол, если все признаются, то скопом их сильно не накажут. Святая простота Половинкина так и сделала. На нее всю сумму и повесили, — вздохнула Катя. — Надо ей как-то помочь.

— Ну да. Срок дали как за особо крупную, без всяких смягчающих обстоятельств. Это же сколько наворовать надо было?

— Так ведь брали все, а призналась только она! Заведующая, две другие продавщицы и завскладом — родственницы. Ясное дело, что у них круговая порука.

— Короче, Половинкина получила за всех по полной. И где она сидит?

— В Гомеле, где же еще.

— Ты хочешь с ней встретиться?

— Хотелось бы. Но не знаю как.

— Думаешь, тебя к ней пропустят?

— Вряд ли, но попытаться надо бы, — задумчиво ответила Катя. — Хотя здесь даже Жоржсанд со своими связями вряд ли поможет.

— Это точно, — согласился Потюня.

— … А вот и вспомнила! — осенило Проскурину. — Надо Малиновскому звонить, он как-то рассказывал, что был в той колонии!

— Серега может, тот еще жук! Если выгорит, меня возьмешь? — точно преданный пес, заглянул ей в глаза Веня.

— Боюсь, что нет. Если выгорит, это будет исключительно женское интервью. Женские вопросы и женские ответы. Так что, — развела руками Катя, — прости.

— Ну хоть водителем возьми, — заканючил Потюня. — Ну пожалуйста. Ни разу я, бедный, не был в женской колонии.

— Можно подумать, в мужской был, — усмехнулась она. — Ладно, уговорил. Если получится, поедем вместе. Хорошо бы еще в деревню заскочить, где жила эта Половинкина. Соседей расспросить: почему они не выступили в ее защиту? Неужели она такая плохая мать? Не верится. Судя по письму, мать она хорошая. Жаль, дети маленькие, с ними не поговоришь. А еще с адвокатом не мешало бы встретиться. Чует мое сердце: что-то здесь нечисто.

— Сердобольная ты наша! — хмыкнул Веня. — Хотя… В этом что-то есть: если свалиться как снег на голову, может, кто что путное и выдаст. Ладно, ты звони Сереге, а я гляну по карте, где эта тмутаракань находится. Только, чур, на твоей машине поедем! Зачтется как должок за аэропорт, — подмигнул он.

Давнишний приятель, коллега, а на сегодняшний день главный редактор еженедельного издания Малиновский не только надоумил, как можно легко и беспрепятственно проникнуть в колонию, но и подсказал, как это сделать в ближайшие дни.

Все невозможное возможно! Оказывается, в исправительных учреждениях время от времени выступают с концертами музыкальные коллективы — ведь культурные программы никто не отменял. И руководство, как правило, не препятствует не только выступлениям артистов, но и неформальному общению. В рамках дозволенного, конечно.

А так как близится Татьянин день, не исключено, что кто-то из музыкантов запланировал посещение женской колонии. Остается только узнать и сесть на хвост. Серега посоветовал Кате позвонить Саше Рогач. Уж кто-кто, а эта девушка знает, что, где и когда. В крайнем случае даст наводку.

Саша в самом деле оказалась «в теме» и с ходу назвала коллектив, который послезавтра будет с концертом в Гомельской колонии! С руководителем группы Катя была знакома: пару лет назад делала с ним большое интервью. Редкий случай, когда тупиковый поначалу вопрос разрешился за десять минут: музыканты даже обрадовались, что с ними поедут журналисты.

Не имей сто рублей, а имей сто друзей!

— А деревушка-то, считай, по пути, — объявился у стола обрадованный Потюня и ткнул пальцем в карту. — Вот, смотри. Километров сто восемьдесят от Минска. До Бобруйска по трассе, а дальше вот сюда… Правда, адвокат, скорее всего, в городе живет.

— Адвокатесса. Надо бы с ней созвониться.

— Еще чего? Мы же решили: как снег на голову! Ты пойми: если кто-то до нас промоет людям мозги, нам уже никто ничего не расскажет.

— Ты прав, — согласилась Катя. — Итак… Завтра среда, значит, завтра и выдвигаемся. Остановимся на ночь в Гомеле, а послезавтра утречком примкнем к ребятам. Решено, в шесть утра выезжаем.

— В шесть? — округлил глаза Веня. — С ума сошла! В жизнь не проснусь! Давай хотя бы часиков в семь.

— Нет. Не успеем со всеми встретиться. Если тебе надо выспаться — поеду одна, — как отрезала она.

— Одна? — шмыгнул тот носом. — Одну не пущу. Ладно, в шесть так в шесть.

— Спасибо, друг! — улыбнулась Катя.

Честно говоря, отправляться зимой одной в неблизкую дорогу ей было как-то стремно.

— Командировку надо выписать. Займись, а?

— Это в пять минут решим! Вот только… Слышь, а давай вообще никому не скажем, куда собираемся. Ты официально еще в отпуске, я возьму отгулы.

— Авантюрист ты, Веня, — качнула головой Катя. — К тому же есть здесь два «но». С сегодняшнего дня я официально на работе — это первое. Второе: Жоржсанд обязана знать, где находятся ее сотрудники. Да и для нас лучше, если на руках будет задание редакции.

— Какая же ты зануда, Проскурина! Какая же ты правильная! Как же с тобой скучно! И как тебя муж терпит? — скривившись, как от зубной боли, заныл Потюня.

— Что-то с памятью твоей стало, друг мой. Муж меня уже давно не терпит. Впрочем, как и я его.

— Ну, тогда этот твой… как его… полуолигарх, во! — не растерялся он.

— Этот пока терпит, — согласилась Катя.

— Ну скажи наконец, кто он? — снова заканючил Веня. — Эх, не доверяешь, — разочарованно вздохнул он. — Вот и дружи с тобой. Ну хоть как его зовут?

— Хорошо. Его зовут Вадим. Вадим Сергеевич.

— А фамилия?

— А фамилия — секрет.

— Понятно…

— Что такое?

— Судя по тому, с какой нежностью ты произнесла его имя, я пролетаю, как фанера, — театрально опечалился он. — А вдруг я только и мечтал о тебе все эти годы?

— Ой, Венечка! На моей памяти о ком ты только не мечтал! — расхохоталась Катя. — Только, ты же знаешь, твой вариант отношений — поматросил, родил детей и бросил — не для меня. А менять тебя уже поздно… Не судьба, — развела она руками. — Я — к Евгении Александровне, — прихватив папку, встала она с кресла.

Из практически пустой редакции Катя вышла в восьмом часу. Настроение было приподнятое: ей быстро удалось влиться в работу! Две заметки пошли в завтрашний номер, на ближайшие дни продуман план. Как же ей нравится такой ритм и как же она по нему соскучилась! Она любит свою профессию, своих коллег. Так разве может она пропустить день рождения кого-то из них? Нет, конечно. Ну опоздает немного. Все равно за рулем, не пьет.

К тому же Вадим советовал не хандрить. У него самого сегодня вечером намечается поход в ресторан — этакая встреча без галстуков с партнерами по бизнесу.

При мысли о Ладышеве по телу пробежала сладкая волна, на сердце потеплело, в душе всколыхнулась грусть. Полдня не прошло, как расстались, а она уже успела так соскучиться, как не скучала по Проскурину за все прожитые годы! Что это? Неужели любовь, которая приходит лишь раз в жизни? Может, именно о ней пыталась предупредить мама, когда навещала в снах? Чтобы не испугалась, не упустила?

Если так, то и Генка, и Виталик были простой влюбленностью, прелюдией к настоящему чувству. Ведь разница в отношениях колоссальная: стоит ей только подумать о Вадиме, как каждая клеточка наполняется таким счастьем, такой нежностью, что впору заплакать от переизбытка эмоций. Не говоря уж о том, что с ней творится, когда он рядом. Она даже стихотворение об этом сегодня написала:

Обними меня крепче,

Отогрей мою душу.

Мы — одни в целом мире,

Позабудь все и слушай:

Я давно не любила…

И вначале решила,

Что придумала сказку —

Этим часто грешила.

И давно не мечтала —

Все плыла по теченью.

Твой загадочный образ

Словно следовал тенью:

Был то дальше, то ближе…

Лишь сейчас осознала

То, что строки о счастье

Я тебе посвящала!

Жизнь наполнилась смыслом,

Настоящим, не мнимым.

Я его отыскала

В нежном слове «любимый»…

«Только вот как изменить отношение Вадима к профессии журналиста? — Катя завела двигатель и вздохнула. — А ведь я забыла его предупредить, что моя командировка займет два дня, — внезапно вспомнила она и тут же расстроилась. — Вечером, когда позвонит, надо обязательно об этом сказать. Не забыть бы…»