— А если это будет не фиктивный брак? — опустив глаза, негромко произнес он. — А если все будет по-настоящему?

— То есть как по-настоящему? — захлопала ресницами Катя. — То есть…

Растерявшись, она замолчала.

— То есть именно то, о чем ты сейчас подумала, — подтвердил Генрих. — Все по-настоящему.

— Ген, ты шутишь? — растерянно заглянула ему в глаза Катя. — Ведь мы просто друзья. Хорошие, добрые друзья. А семья — это прежде всего любовь. Ушла любовь — семья теряет смысл, сам недавно убеждал. Как же ее начинать без любви? Нет, Генка, — покачала она головой. — Спасибо, конечно, но на такую авантюру я не пойду.

— А я не буду тебя торопить, — спокойно отреагировал он. — Тем более что в первых числах января мы с Жастином отправляемся на три недели в Новую Зеландию. Минимум месяц на раздумья у тебя есть.

Катя не заметила, как допила вино, молча поставила пустой бокал на стол и задумалась. И если в душе еще была легкая растерянность от неожиданного предложения Генриха, в уме тут же созрел четкий ответ: нет, она больше не желает выходить замуж. А уж тем более за друга Генку, которого, увы, категорически отказывается принимать в любом другом статусе. Вот только надо бы все это объяснить, не обидев.

Как спасение, у стола тут же возник Михаил:

— Повторить? — мигом разлив оставшееся вино, с улыбкой спросил он.

— Спасибо. Пока достаточно. И бутылку пустую пока оставьте… Знаешь, устал я по свету колесить, — так и не дождавшись от Кати ничего вразумительного в ответ, продолжил Генрих. — Хочется пожить в тишине, покое, среди природы. Я уже и домик присмотрел в одном городке, неподалеку от Гамбурга. Кое-какие сбережения у меня есть, возьму кредит в банке. И до Жастина рукой подать: пару часов по автобану — и ты во Франции. Между прочим, он из самой что ни есть аристократической семьи! Его предки еще при Людовике четырнадцатом служили! Во время революции бежали подальше от Парижа, к границам Германии, да так и застряли. У них и замок есть, правда, они сдали его в аренду государству, и там сейчас музей.

— Надо же, какой у тебя родовитый друг! — искренне подивилась Катя, радуясь тому, что сменилась тема: — А почему там сейчас музей?

— Все легко объяснимо. Деньги. Чтобы содержать такую махину, нужны немалые средства, а все свои капиталы родители Жастина вкладывают в виноградные плантации, которые заложили еще предки. Кстати, мы только что пили не просто французское вино, а вино, произведенное на недавно модернизированном винодельческом заводе семейства Кложе! Вот, смотри, это их товарный знак! — показал он на этикетку. — Вино поставлялось еще в царскую Россию. Так что мой друг, кроме всего прочего, еще и потомственный винодел!

— Надо же, никогда бы не подумала, — недоверчиво сказала Катя. — А откуда взялась страсть к путешествиям?

— Обычная история. По молодости все норовят вырваться из дома. Вот и Жастин сначала по настоянию отца поступил в технологический университет, затем бросил, перевелся на исторический в Сорбонну. И категорически отказался возвращаться домой.

— И что, так и планирует до старости быть как перекати-поле? Ему ведь, поди, за сорок?

— Почти сорок четыре… Я не так давно заметил в нем перемены: как-то уж слишком настойчиво он стал предлагать посетить те или иные винодельческие дома. Расспрашивал подробно о производственных циклах, интересовался всякими мелочами, много фотографировал. Ну, а когда я посмеялся, что все это напоминает промышленный шпионаж, признался: отчасти так оно и есть, и он всерьез подумывает о продолжении династии. Родителям за семьдесят, сестра с мужем выбрали дипломатическую карьеру, так что кому, как не ему, продолжить дело предков. Вот приедешь, обязательно свожу тебя в гости.

— Ну что? Будем выдвигаться? — взглянула на часы Катя, опасаясь, как бы разговор снова не вернулся к теме замужества. — Пока съездим в Марьино, пока доберемся до вокзала… Да и с хозяевами надо бы попрощаться, поблагодарить, вернуть ключи.

— Да, пора, — вздохнув, согласился Генрих. — Сейчас я им позвоню. Михаил, счет, пожалуйста, — достав из портмоне кредитную карточку, попросил он официанта.

— Я подожду тебя у выхода. Надо заглянуть в одно местечко, — вполне доходчиво намекнула она.

«Снег пошел. И ветер усилился, — в ожидании Вессенберга Катя стояла возле дверей и отстраненно наблюдала за разгулявшейся за стеклом непогодой. — Вот так и в моей жизни: пусть нежарко было, зато солнечно. А теперь ни солнца, ни тепла. Сплошная зима… Да еще с аномалиями: Генка то ли шутя, то ли серьезно предложение сделал, Вадима с дамой встретила. Красивая, ухоженная… Видно, не зря он постоянно в Москву мотается, не только по делам… Вертит вами жизнь, госпожа Проскурина, — горько усмехнулась она. — Знать бы, за какие грехи…»

Несмотря на усилившийся снегопад, провожать на вокзал Катю и Генриха отправилась довольно большая компания: хозяева квартиры, друзья и малознакомые приятели, которыми, судя по всему, гиперкоммуникабельный Генка обзаводился каждый день. Выпив немного на прощание, гурьбой отправились до ближайшей станции метро, дружно вваливались в одну электричку, пересели в другую, толпой пересекали здание Белорусского вокзала, где к ним, к неудовольствию милиции, присоединилось еще несколько человек.

По сути, придраться стражам порядка было не к чему: вполне интеллигентного вида компания, веселая, но не буйная. И все же после того, как провожающие устроили на перроне небольшой импровизированный концерт с песнями под гитару, у них решили проверить документы.

Дав знать, что разберутся сами, ребята подтолкнули гостей к купейному вагону, помахали им руками и все с теми же песнями под гитару направились в сторону метро.

— Хорошие у тебя друзья, жалко расставаться, — посмотрев им вслед, загрустила Катя.

Едва поезд отошел от перрона, Катя предоставила своему спутнику возможность переодеться, вышла в коридор и нос к носу столкнулась… с вышедшим из соседнего купе Ладышевым. Удивленно застыв на несколько секунд, они машинально кивнули друг другу и повернулись каждый к своему окну.

Сфокусироваться на проносившихся мимо пейзажах не получалось. Во-первых, из-за скорости, во-вторых, из-за темноты, в-третьих, из-за обуревавших каждого весьма схожих чувств и мыслей: почему он (она) здесь, что он (она) делал (а) в Москве, заговорить или не стоит? И самый главный вопрос: с кем?

Минут через пять все прояснилось: из купе Ладышева вышла пожилая пара.

— Заходите, молодой человек, — вежливо предложили они.

За спиной Проскуриной в это же время появился Генрих.

— Катюнь, заходи, переодевайся, — заботливо произнес он.

Бросив на него оценивающий взгляд, Вадим молча вошел в свое купе и задвинул дверь.

Уснуть в ту ночь у Кати долго не получалось. На верхней полке давно посапывал Генка, а она все крутилась, крутилась. Уснешь тут! Тонкая перегородка может визуально скрыть людей друг от друга, но что делать с угнетающим, почти осязаемым присутствием рядом Вадима?

И надо же такому случиться, чтобы они встретились в многомиллионном городе! Да еще дважды за день! И что за дама сердца осталась у него в Москве? Хотя какое ей дело, с кем он там встречается…

Измученная мыслями, к утру Катя все же забылась коротким тревожным сном, и вдруг кто-то коснулся ее плеча. Гена. Пора вставать, через полчаса поезд прибудет в Минск. Дальше — как в тумане: гудящая голова, суета, звук отодвигаемой двери, тамбур, в котором мелькнул затылок Ладышева. Морозное утро, кассы вокзала, Генка покупает билет до Жлобина, провожает ее до такси, беспокоится о самочувствии, поскольку у нее нездоровый вид…

Как она попала в квартиру, помнила плохо: глаза слипались на ходу, голова по-прежнему гудела. Переступив порог, она сбросила одежду, ногой задвинула в угол дорожную сумку, упала на кровать и словно нырнула в спасительную бездну…

4

Угрюмый и злой Ладышев появился в офисе около десяти утра и первым делом спросил у Зины, передала ли она Проскуриной вещи, якобы забытые в боулинге. Увы, секретарша так и не смогла с ней связаться за эти две недели. Она даже сбегала несколько раз во время обеда к ее дому, но, судя по всему, в квартире никого нет.

— Андрей Леонидович, что слышно о машине Проскуриной? — став еще более мрачным, уточнил он у Поляченко.

— Еще во вторник можно было забрать, — доложил тот. — Но я не смог найти Екатерину Александровну. Наверное, куда-то уехала.

— Уже вернулась. Скорее всего, она сейчас на Чкалова. Значит, так: возьмите у Зины ее вещи, сдайте ей с рук на руки «БМВ», и можете о ней забыть. Она у нас больше не работает.

— Понял, — кивнул Андрей Леонидович, хотя на лице мелькнуло: не понял ничегошеньки! — А как быть с доплатой за ремонт? Получилось почти на сотню больше. Вы сами просили ускорить.

— Доплатите, — потянулся к портмоне Ладышев, — и закройте вопрос.

— Екатерине Александровне назвать сумму ремонта? — на всякий случай уточнил Поляченко.

— Как сочтете нужным. Это — оплата ее услуг нашей компании. Так что тема закрыта. Пока все.

Проводив взглядом начальника отдела безопасности, Вадим откинулся к спинке кресла и, заложив руки за голову, закрыл глаза. Работать, как и думать о чем-то важном, не получалось. Сил не было. Ночью глаз не сомкнул по нескольким причинам. Во-первых, в силу обстоятельств пришлось возвращаться в Минск не самолетом, как обычно, а поездом, да еще в купейном вагоне, так как билетов в СВ не было. Во-вторых, всю ночь промучился вопросами: что Проскурина делала в Москве и кто ее спутник? Судя по обращению «Катюня», их связывают теплые отношения.

Он даже выходил несколько раз в тамбур, курил, чего никогда не делал по ночам. И ради чего? В тайной надежде, что откроется дверь соседнего купе и появится она? Глупо. Ведь решил окончательно, приказал себе, что с этим знакомством пора завязывать, и до вчерашнего дня все получалось: почти не вспоминал, будто ничего и не было. Тому и обстоятельства способствовали: к концу года дел навалилось невпроворот, тендеры, даже на охоту не получалось выбраться. И пусть в памяти периодически всплывала ветка сакуры, женщина напротив, близость, пронзившая острым сладострастием, усталость легко справлялась с коварным подсознанием.