Александр Вольф - Мгла

— Почему вы не пьете чай? — спросил он.

Она взяла чашку, поднесла к губам и обожглась, поставила на блюдечко, расплескав золотистую жидкость, прижала ладонь к губам и зажмурилась.

— Что с вами?

Она покрутила головой, чтобы он подождал. Он дожевывал печенье и смотрел на нее.

— Простите меня, Роман, — пробормотала она. — Я думаю, вам лучше уйти.

Он поставил чашку.

— Что случилось?

Она отняла ладонь от губ и положила руки на подлокотники.

— Все это так неожиданно. Мы знакомы всего два часа, а мне кажется, что я знаю вас уже давно. И как будто мужа нет целую вечность.

— Так бывает.

— Я не хочу, чтобы так было, — она вцепилась в подлокотники как в единственную опору. — Вы приятный молодой человек… хороший. Вы наговорили мне массу приятных вещей… Но зачем?

— Вы мне нравитесь.

— Вы сейчас уйдете.

— Как хотите, но того, что я сказал, это не меняет.

— Что значит: как хотите? Что между нами может быть?

Он сделал вид, что не понимает.

— Что может быть между мужчиной и женщиной? Отношения.

Она вздрогнула.

— Это невозможно!

— Почему?

— Я все еще люблю…

— Понимаю. Это часть вашей жизни и, судя по тому, с какой искренностью вы говорите, лучшая часть. И это останется с вами навсегда.

Ей понравились его слова.

— Но так сложилось, что теперь его нет, а вы есть, и вы в этом не виноваты.

— Меня бы не простили дети, — она опустила лицо.

— Не простили бы, если б хотели, чтобы вы страдали. А если они любят свою мать, они будут рады, когда увидят ее счастливой.

— Такого счастья я не хочу.

— Кого вы обманываете, меня или себя?

— Я не хочу быть счастлива таким счастьем.

— Подумайте, если он любил вас по-настоящему, бескорыстно, разве теперь там, где нет пут, отягощающих нас в этой жизни, где нет эгоизма, ревности, зависти, всего, что не дает нам здесь быть свободными и счастливыми, разве может он там хотеть, чтобы вы страдали? Он лишь может хотеть, чтобы вы были счастливы…

— Уходите, — она двинулась вперед, словно вложила в это слово остаток воли.

— Я вижу, что вам больно, и вижу, что где-то глубоко в вас живет стремление к счастью, к простому человеческому счастью, но вы изо всех сил подавляете его. От этого все эти ваши длинные платья и застегнутые до горла пуговицы. Вы боретесь с собой. Но не хотите признать, что вы не виноваты. Вы не виноваты ни перед ним, ни перед детьми, ни перед собой. Дайте себе свободу и разрешите себе быть счастливой. Вы этого заслуживаете.

— Я вам в матери гожусь!

— Опять двадцать пять! При чем тут возраст? Я нравлюсь вам? — он напряженно следил за ней. — Хотя бы немного?

Она сдалась на одну секунду, чтобы снова взять себя в руки.

— Да.

— И вы мне нравитесь.

— Я старуха.

— Нет!

— Вам молодая нужна.

— Вы лучше молодых.

— Бросьте.

— Вы просто вдолбили это себе в голову.

— Нет, я просто вижу себя в зеркале.

— В зеркале? Пойдемте, я вам тоже кое-что покажу, — он поднялся над столиком, протянул ей руку, — в зеркале.

Она подняла на него глаза.

— Пойдемте, — повторил он. — Дайте руку.

Она знала, что не должна уступать, что должна быть твердой, но ее рука потянулась к нему. Она почувствовала его большую теплую ладонь и поднялась.

— Идемте, идемте, — он тянул ее в коридор.

Он подвел ее к зеркалу и стал за спиной. Она смутилась. Она увидела себя, растерянную, перетянутую складками платья, словно веревками по всему телу, ждущему освобождения, и его красивое, доброе, улыбающееся лицо.

— Что вы видите?

Ее темное платье с вывалившейся в кружево грудью показалось ей вызывающим. Стало стыдно за свое выпирающее во все стороны мясо.

— Я чувствую себя словно голая.

— Вот и хорошо.

Он осторожно, словно она была такой хрупкой, что он боялся ее сломать, взял ее за плечи.

— Если вам стыдно, значит, вы женщина. На самом деле в этом нет ничего постыдного, потому что мы такими созданы.

Он коснулся ее сзади. Она немного склонила голову набок, словно подставляя шею для поцелуя. Он провел по ее кружевам и положил руки на талию. Она повернулась к нему лицом, и он увидел, что она тянется к нему губами. Неожиданно она вздрогнула и отшатнулась.

— Вы должны уйти…

Он замер.

— Сейчас же! — простонала она.

Она задыхалась. Он повернулся к вешалке, чтобы взять куртку.

— Пиджак! — воскликнула она и быстро пошла в комнату.

Она взяла его пиджак дрожащими руками, которые готовы были предать ее в эту минуту, повернулась и столкнулась с ним. Он взял из ее рук пиджак и бросил на пол. Ее глаза молили, только он не стал разбирать, о чем; то ли, чтоб он ушел, то ли чтобы не уходил. Он взял ее за плечи и повалил на кровать.

— Нет! — выдохнула она.

Она пыталась вырваться.

— Не смей, — она высвободила руку и вцепилась ему в щеку.

Он терпел, хотя она сжимала изо всей силы.

— Укушу! — она рванулась, пытаясь дотянуться до него зубами, и раскрыла рот, как от боли.

Он положил руку на обе ее руки, сжал их. Она застонала, замотала головой. Ее большое тело напряглось, он почувствовал, как сжались ее бедра. Он прильнул к ней, распластался по ее телу. Ее волосы растрепались, закрыли лицо. Она попыталась сдуть их.

— Я хочу тебя, — прошептал он.

— Не здесь! — ее глаза наполнились слезами.

— Не здесь, не на этой кровати — плевать на все…

Она еще сопротивлялась, тело ее сжималось, как в судорогах, но лицо уже не дергалось, слезы катились по скулам. Он, ждал, когда желание победит ее. Сомкнул челюсти на горле жертвы и смотрел ей в лицо. Она устала. Он высвободил руку и положил ей на грудь. Она сглотнула, тело ее обмякло, отяжелело, она разомкнула губы и задышала совсем по-другому. Глаза скрылись за поволокой, и ушли под веки.

6

В четверг вечером он отправился в тренажерный зал. Раньше он занимался три раза в неделю. Потом работа и бабы сделали это затруднительным, и он стал ходить раз в неделю. Родители дали ему прекрасное тело — рост, пропорции, мужественные черты. Занятия плаванием укрепили его. Фитнесс был нужен, чтобы поддерживать форму. Мужественная грудь и плоский живот были чем-то наподобие второго лица, которое он открывал женщинам, когда расстегивал рубашку. Их глаза говорили, что он хорош, очень хорош.

Он выполнил свой комплекс упражнений, походил перед зеркалом, напрягая вздувшиеся мышцы. Осталось последнее упражнение на пресс. В зале было мало народу, Зудин не обращал ни на кого внимание. Худенькая девушка скрипела станком, старательно делая сведение-разведение коленей. Она была из тех, на ком он не задерживал взгляд.

Из дальнего угла зала послышался смех и голоса. Персональный тренер Ярослав разбавлял тренировку приятной беседой. Сквозь длинный ряд тренажеров Зудин увидел светлые волосы, свернутые на затылке жгутом. Он отметил, что девушка, должно быть, высокого роста и у нее привлекательное лицо.

Неспешно, делая вид, что отдыхает между подходами, он направился в их сторону. За железными стойками тренажеров мелькала голова блондинки и черная спортивная одежда. Когда он подошел ближе, он услышал низкий бархатный голос, от которого у него мурашки побежали по коже. Он даже не разобрал слов, так он ему понравился. Ярослав что-то сказал и они засмеялись. Смех у нее тоже был красивым.

Проходя мимо, он повернул голову. Проклятый Ярослав загородил ее. Были видны только локти и ноги ниже коленей. Короткие черные лосины открывали стройные голени. Она лежала на скамье. Зудин прошел до стены и повернул обратно. Она поднялась со скамьи и что-то говорила Ярославу, который снова закрыл ее. Это начинало раздражать.

Зудин прошелся по проходу и повернул обратно. Упражнение на пресс, которое осталось сделать, вылетело из головы. Ярослав и девушка перешли к другому станку. Когда Зудин поравнялся с ними, она делала выпады. Ярослав поддерживал ее за плечи и поясницу, чтобы она прямо держала спину. Зудин увидел ее красивый профиль, выпяченную грудь и напряженное мясистое бедро.

Прогуливаясь, с каждым разом он находил ее все более интересной, но ему не удавалось разглядеть ее всю. Возвращаясь к ним очередной раз, он потерял ее из вида. Ярослав сидел на скамье, уткнувшись в телефон. Зудин прошелся до стены и обратно. Он посмотрел на углубившегося в телефон Ярослава и пошел дальше, и тут из кардиозоны появилась она. Несмотря на то, что он ждал ее появления, оно оказалось неожиданным. Рослая и ослепительная, она ударила по глазам, как зажженный прожектор.

Ярослав направился к ней, он был ее персональным тренером. Она легла на римский стул и стала делать гиперэкстензию. Зудин еще не видел такого сочетания женственной силы и женственных форм, безупречных даже в его искушенных, всегда выискивающих изъяны, глазах. Ягодицы растягивались и сокращались, вздымая над полом ровную спину. Он не справился с впечатлением, забыл, что выглядит как озабоченный подросток.

Он подошел к кроссоверу и стал делать разведения рук в стороны. Она разговаривала с Ярославом. Ее грудь учащенно поднималась и опускалась. Мысли Зудина, как свалившийся на крыло самолет, ушли в одну плоскость — как она трахается. Воображение предлагало вариант за вариантом, меняя планы и позы. Он непременно должен был с ней познакомиться.

Ярослав оставил ее и направился в служебное помещение. Зудин пошел в ее сторону, остановился у стойки с гантелями, и сделал вид, что выбирает гантели. Она взглянула на него. У нее были большие светлые глаза и прекрасное славянское лицо. Зудин взял гантели, сел на скамью и стал делать бицепс.