— Вон скамейка, — сказал он с радостным возбуждением, чрезмерным для такой новости, и показал на другой берег пруда.

В темноте скамейки было не видно, Зудин просто знал, что она там есть. Даша ступила на траву и ее нога подкосилась. Он поймал ее, схватив за руку.

— Я даже тропинки не вижу, — пробормотала она. — Ой!

Зудин подхватил ее, легко, как невесту, но она не склонила голову ему на плечо, смотрела испуганно.

— Тропинка есть, но ее почти не видно. Я тебя донесу.

Пока Зудин нес ее, она слушала, как он дышал, и как шуршала трава под его ногами. Ему было легко, он сжимал ее бедра и талию и наслаждался ощущениями, которые дарило ее теплое тело. Он опустился на скамью, посадив Дашу себе на колени, и оставил руку на талии. Зудину показалось странным, что она не прижимается к нему и не обнимает его за шею. Он взял ее маленькую руку в свою и мягко сжал ее.

— Не надо, — прошептала она.

Даша хотела отнять свою руку, но он не отпускал; она чувствовала, как дрожат его пальцы.

— Ты такой сильный, — пробормотала она.

— А ты такая классная, — прошептал Зудин.

Он уже впился бы в ее пухлые губы, если бы был уверен, что момент наступил. Но она еще была зажата.

— Комары, — она выдернула руку из его ладони, и шлепнула себя по ноге.

Зудину показалось, что звук был такой, словно шлепок пришелся по полной ляжке, поднятой и отведенной в сторону. Зудин посмотрел на ее коленки и ему почудилось, что они чуточку разведены.

Они смотрели друг на друга сквозь темноту и слушали дыхание, он — ее, она — его, дыхания хищника и добычи. Зудин был опьянен желанием. Он поднял руку и провел по ее губам.

— Не надо, — прошептала она и спрятала лицо.

Он повернул ее лицо к себе и поцеловал. Ее губы не ответили.

— Не бойся, глупенькая… — он чуть не подавился своим шепотом.

Ее робость умиляла, лишала его остатков терпения. Все стыд, глупый ненужный стыд. Зудин решил, что должен помочь ей справиться с ним. Он знал, как это делается, надо только приласкать ее, так потрогать, чтобы она размякла и дала сок, как взрослая женщина.

Зудин прижал ее к себе и поцеловал, пытаясь проникнуть языком в рот, а другой рукой шарил по телу, лихорадочно, словно торопился. Он был так возбужден, что ему показалось, будто он забыл, как это делается; на что нажимать, чтобы баба скорее возбудилась.

Зудин попытался затиснуть пальцы ей между ног, но она сжала их со всей силы. Тогда он стал мять ее грудь и сделал больно ее маленькой груди. Даша стала брыкаться, без крика и слов, только яростно выдыхая. Зудин растерялся. Она вырвалась и соскочила на землю.

— Я не хочу этого, — пробормотала она и задохнулась от слов.

Даша стояла растрепанная, платье задралось и ноги были видны до трусов. Даже в темноте Зудин отчетливо видел их притягивающие линии. Она стояла, немного расставив ноги, чтобы не потерять равновесие. А в сознании Зудина мелькнуло: «Наконец-то она их раздвинула».

— Почему? — воскликнул он.

— Я не собиралась… С чего… вы взяли?

— А для чего ты сюда пошла?

— Погулять. Я же сказала, что давно не гуляла в парке.

— С незнакомым мужиком! В парке! Ночью! Просто погулять?

— А что здесь такого?

Зудин потерял самообладание. Больше всего выводила из себя ее искренность.

— Ты совсем дура или прикидываешься? Ты не знаешь, что мужики вроде меня не выгуливают девочек просто так? Ты думала, я пойду с тобой в эти кусты, чтобы вешать лапшу тебе на уши? А потом покатаю на крутой тачке и провожу домой. Просто так?

Дашу сковал ужас. Она смотрела на него, закипающего, сжатого, как перед прыжком, и боялась что-то сказать. А он уже не мог сдерживаться.

— Нет, детка, я не из тех, кого может провести такая как ты. Сама сюда заманила — теперь обслуживай!

Резко, чуть привстав, Зудин схватил ее за локоть и швырнул на скамью. Упругое тело и округлые ляжки, которые задрались от жесткого приземления на скамью, окончательно затуманили ему разум. Он вскочил и уставился на нее. Даша схватилась, закрываясь как голая, одной рукой за грудь, другой — между ног. Из горла у нее вырвалось нечто среднее между писком и стоном. Она сжала коленки, но не могла спрятать от его глаз обтянутые гольфами бедра.

Зудин вдруг понял, что соблазнять больше не нужно, а можно просто взять. От того, что она была в полной его власти, он испытал новое необыкновенно сильное возбуждение. Зудин принялся стягивать с нее трусы, упиваясь видом ее ног в черных гольфах, которые покачивались от его толчков. Страх сделал ее тело безвольным и податливым.

— Пожалуйста, не надо… — выдавила из себя Даша.

Зудин расстегнул брюки, опустился на колени и стал заталкивать в нее член. Почувствовав, что попал, он задергался, теряя от наслаждения рассудок. Даша застонала от боли. Он ударил ее. Она замерла, как овца, которой перерезают горло. Зудин не мог кончить, коленям было больно от стояния на земле. Он поднялся, придерживая брюки.

— Соси, — прохрипел он чужим, утробным голосом.

Он хотел кончить, как можно быстрее, как — не имело значения. Даша сползла со скамьи на колени и прижала к груди руки.

— Отпустите меня. Пожалуйста! — выговорила она тихо и ровно.

Зудин не слышал ее, он перестал реагировать на слова, словно оглох. Он стал онанировать, двигая рукой как можно быстрее, задергался как эмбрион, схватил ее под голову и заткнул ей рот. Словно боялся замарать и траву, и старую скамейку, и заплеванную землю перед скамейкой. Девушка оказалась единственным подходящим для этого местом. Он держал ее за голову и жалил в рот, выпячивая по-осиному брюхо.

А потом отшатнулся. В ужасе. Страсть отхлынула, оставив его один на один с тем, что он сделал. Даша корчилась рвотными спазмами. Он уже видел нечто похожее…

Послышались голоса. Зудин присел, как от выстрела, не успев застегнуть ширинку. Стал из зверя зверьком, почуявшим хищника. Посмотрел на нее, метнулся, снова прислушался. Голоса слышались явно. Бежать! Исчезнуть! Не было этого с ним! Зудин схватил ее за кофту и прохрипел в лицо:

— Только расскажи про меня — убью! — сорвавшись на фальцет.

И бросился в кусты, но через несколько шагов остановился и заставил себя думать, присев и лихорадочно соображая. У нее же телефон, менты быстро его найдут. Она все расскажет. Выход один. У него есть еще несколько минут. Зудин вытянул шею, как сурикат, пытаясь разглядеть ее в темноте. Вон она, то светлое пятно — это она.

Потеряв его, Даша лежала на земле, почти без сознания. Первое, что она услышала, был писк комара, он пищал возле уха, потом сел на щеку. Она услышала голоса. Во рту стоял привкус рвоты. Резкий спазм сломал ее пополам. Она села, опираясь на руки и стараясь отдышаться. Она огляделась и подумала, что надо отползти к деревьям, чтобы ее не увидели, собраться с силами и потом выбраться.

Она услышала торопливые шаги и перед ней снова возникла белая рубашка, и появились горящие как у психа глаза. Она вскрикнула. Зудин схватил ее за горло, и сильно, но как-то нелепо сжал пальцы, как будто они мешали один другому. Он сжимал изо всей силы и смотрел в ее округлившиеся глаза, ненавидя их за то, что они живые. Она схватила его за руки, но бессильно, как будто упрашивала, не надеясь. Не способная даже царапать обгрызенными ногтями.

Даша не шевелилась. Снова раздались голоса и смех. Зудин прянул в сторону и бросился туда, где темней, подгоняемый голосами как колоколом. Огромный, напоминающий дикого человека, бежал он по парку большими скачками, скорчив спину, словно в него целились, подбадриваемый ночной свежестью, сторонясь дорожек и лавочек. Им полностью овладел страх, панический, как перед диким животным.

Какие-то секунды Даша провела в невесомости, захлебнувшись неведением, тут она или уже там, за чертой. Она схватилась за горло и жадно дышала. Из оцепенения ее вывели голоса. Она хотела закричать, но не было сил.

Зудин вынырнул из кустов, прислушался, огляделся, высунув из листвы голову, как рептилия. По улице Юности носились машины, мирно, привычно. Он отключил сигнализацию, рванулся к Рейндж Роверу, завел, крутанул руль и выехал на дорогу. Он твердил себе, что не надо спешить, надо успокоиться и вести себя, как ни в чем не бывало, а сам давил на газ и летел, летел черным вороном в мириады огней.

Он заехал в бар, выпил за стойкой пять по сто водки и заел лимоном. Мысль о еде вызывала отвращение, как женщины. Зудин вышел на улицу и понял, что ничего не исправить. Хотелось побежать к матери, уткнуться ей в живот и зарыдать, почувствовать на себе ее руки. Тяжелое отчаяние охватило его, легло в животе камнем, и даже водка не могла его растворить.

Подъезжая к дому, Зудин увидел возле дороги кусок металлической трубы. Он бросил трубу в машину и повернул в ближайший двор. Выйдя из Рейндж Ровера, он посмотрел на его черный, поблескивающий металл. Он поднял трубу и ударил не очень сильно, как бы взяв пробу. Звук от удара прянул ввысь и в стороны — во дворы. Зудин стал бить, нанося удар за ударом, распаляясь, обходя вокруг машины и методично не пропуская ни одного ровного места на кузове, ни одного стекла, ни одного агрегата.

В домах начал загораться свет, послышались голоса. Зудин ударил последний раз, вложив в него остаток сил, и бросил трубу. Рейндж Ровер стоял изуродованный, сверкая вмятинами и разбитыми краями, но по-прежнему покорный, готовый унести своего хозяина в ночную Москву, беззаботную, счастливую.

Зудин почувствовал, что обессилел и побрел к дому, мелькая рубашкой между деревьев, как будто выбросив белый флаг.




Глава ХV

Прошло четыре дня. На Ленинградском проспекте кипела жизнь. Сквозь закрытые окна в квартиру доносились звуки улицы; проносились машины, стучал по рельсам трамвай, где-то за домами на стройке забивали сваи. Время от времени слышались голоса людей; кто-то кричал на ребенка или заливисто хохотала девушка. Город жил своей жизнью. А в квартире было тихо и покойно, даже пылинки не двигались.