Помоги же, — хотелось крикнуть ей в ухо. Но Ольга просто ждала, покрытая потом, как перед медицинской процедурой, о которой только и думают, как бы поскорее через это пройти. Ромашку бы сюда! Наконец, Ольга вздрогнула. Зудин преодолел сопротивление тела. Она схватилась за него, как будто падала в бездну.

Зудин двигался ритмично, решив, что не стоит затягивать. А Ольга терпела. Никакого ответного движения. Хорошо было в ней, но не с ней. Он не мог ее простить или хотя бы сделать скидку на неопытность. Теперь он спешил. Ромашка засела в сознании как игла, пустила в вену разочарование. Зудин, конечно, взял свое, дернулся назад и скорчился над ней, как падший ангел, орошая девственный живот тяжелыми каплями. А потом упал, накрыв свое неплодное семя и ее чистую кровь.

Наконец Ольге стало хорошо. Позади были боль, его напряженная работа над ней, великая неразбериха чувств: желания, стыда, растерянности. Как же хорошо! Ольга держала его на себе, и ей не было тяжело, было приятно чувствовать на себе его тяжесть. Она была б согласна, если б оргазм был тем, что она переживала сейчас. Ольга чувствовала себя женщиной; ведь именно она насытила это могучее тело, затихшее на ней, как уснувший ребенок. Ее тело узнало власть женщины над мужчиной.

Ольга осторожно обняла его, провела по волосам, посмотрела на уставшее лицо и поцеловала в щеку. Ей захотелось ласкать его, но она не знала как. Зудин сполз с нее и лежал, не открывая глаз, оставив на ней руку. Ольге казалось странным, что она не находит выражения счастья на его лице, ведь сама она на седьмом небе. Она объяснила это тем, что он просто устал. Ольга стала целовать его в то, что было рядом, плечо, руку, шею. Теперь Зудин казался ей поистине прекрасным, физически совершенным. Все в нем казалось ей идеальным, и лицо, и руки, и то, что побывало в ней, поначалу представлявшееся корявым стеблем с клубнями. Ольга узнала, что так и должно быть.

Они лежали долго, влажные, как будто срослись. Она гладила его нерешительной рукой, водила пальчиком по прохладной коже. Ей стало казаться, что всю ее покроет зуд. Ольга сняла с себя его руку и пошла в душ. Она омывала себя, водила руками по внутренней стороне бедер, между ног, но боялась туда смотреть. Она боялась увидеть кровь. Ольга сказала себе: все, теперь она женщина, и эта ночь как можно скорее должна стать воспоминанием. Она подумала, что должна вернуться в комнату такой же, как ушла — без всего. Но все же обмотала полотенце по бедрам.

Зудин спал, раскидав длинные ноги и уронив с постели руку, посапывал как подросток. Ольга не решилась его будить. Подняла руку, накрыла всего одеялом, и легла рядом. Ей хотелось выйти на веранду, крикнуть от радости и прыгнуть в море, качаться на волнах и рассказывать звездам, как она счастлива. Но еще сильнее хотелось быть с ним.

Ольга проснулась от того, что ее тело беспардонно мяли, хватали за задницу, за грудь, лезли между ног. Со сна она не сразу сообразила, чьи это руки. Она хотела закричать, но рот оказался закрыт чьим-то ртом и чей-то язык сплетался с ее языком. Ольга открыла глаза и увидела синие дерзкие глаза Зудина. Она не могла ничего сделать. Было совсем светло.

Он навалился на нее, вдавив в постель, и раздвинул ей ноги. Она ощутила болезненное вторжение, правда, оказалось не так больно. Ей даже понравилось ощущение наполненности. Но хотелось, чтобы не такими грубыми были толчки. Рты слились в поцелуе, а глаза смотрели в глаза. Ольге стало хорошо. Между ног росло новое и необыкновенно приятное ощущение; ритмичные толчки разгоняли его по телу, и сердце стучало в одном ритме с толчками.

Толчки прекратились, стало пусто и холодно, Зудин приподнялся над ней, и Ольга почувствовала, как на живот пролилось что-то теплое. Это произошло неожиданно, и она снова оказалась растерянной и попросту неготовой. Зудин уронил голову ей на плечо, упал рядом и дышал, как ночью, как будто быстро бежал.

Ольга не знала, радоваться или огорчаться. Она ничего не знала, даже хотела заплакать. Потом Зудин встал, вышел на веранду, и она услышала плеск воды. Ольга полежала несколько минут и поднялась, обмотала себя полотенцем и открыла дверь на веранду. Она увидела, как он режет волну, взмахивая руками-веслами.

— Рома!

Зудин перестал грести и посмотрел на берег.

— Плыви ко мне! — крикнул он.

— Я боюсь!

— Плыви!

Ольга посмотрела по сторонам, скинула полотенце и сошла в воду голая. Они поплыли навстречу друг другу. Когда Зудин подплыл, они обнялись. Ей было трудно посмотреть ему в глаза. Он взял ее руку и повлек за собой.

Они загорали в шезлонгах, завтракали, сидели под пальмами, снова загорали. Потом подъехала машина и раздалась тайская речь.

— Кто это? — спросила Ольга.

— Маленький сюрприз, — улыбнулся Зудин.

Они увидели троих тайцев, двух женщин и мужчину, которые в нескольких метрах от бунгало устанавливали что-то наподобие шатра. Они закрепили четыре ширмы из белой материи, за которыми поставили два лежака и застелили их простынями.

Увидев хозяев, они приветливо заулыбались и поздоровались по-английски.

— Сейчас нам будут делать тайский массаж, — сказал Зудин.

— Надеюсь, это будет прилично?

— Все неприличное мы сделаем потом сами.

Они легли на живот, повернувшись друг к другу. Запахло чем-то незнакомым и очень приятным. Ольга улыбнулась и закрыла глаза. Зудин смотрел, как тайская женщина льет в руку масло и размазывает по ее матовой коже. Ольга развела блестящие от масла ноги. Зудин почувствовал, что хочет лечь на нее, облитую маслом, скользить руками по ее телу, засунуть в нее блестящие пальцы и гладить изнутри. Он почувствовал ногами прохладное масло, нежные руки заскользили по разгоряченной коже. Ощущение блаженства растеклось по всему телу, и он невольно закрыл глаза.

Пахло как в раю. Тайские руки обладали какой-то нежной силой; надавливая, вместо боли они оставляли ощущение невесомости и удовольствия. Разминалась каждая мышца, продавливалась, растиралась. Тело наполнялось сладкой ломотой и становилось обновленным.

После массажа Зудин и Ольга отдыхали, лежа в постели. Было непонятно, спишь ты или бодрствуешь, скорее, было какое-то пограничное состояние. Он повернулся к Ольге, ткнулся лицом в щеку, стал целовать. Его рука обхватила ее за талию, он задвигался и оказался над ней. Он взял ее за бедра и рванул на себя. Ольга вся сжалась, показалась испуганной, готовой вырваться и убежать. Зудин смял тяжелыми гусеницами ее проросшие из жертвенности и фантазий побеги.

Ольга с ужасом наблюдала, как на ее бедра надвигается танк с поднятой пушкой. Танк нырнул и погрузился в нее орудием. Она опять растерялась, опять мучительно переживала переплетающиеся секунды муки и наслаждения.

Зудин перевернул Ольгу. Как она похожа на Ромашку! Те же широкие, круглые ягодицы, та же талия, те же ямочки, та же сильная ровная спина. Только волосы другие, темные. Нет, куда ей до Ромашки! Ромашка прогибалась как дуга, выворачиваясь наизнанку, насаживалась на него, угадывая малейшее его желание. Как в танце. Зудин зажмурился, но подлог не получился.

Ему было мало ее целинной красоты. Он пил ее и все равно жаждал. Душный мрак тропической ночи отступил, стало свежо. Они вытянулись, выровняв себя после корчей, тела задышали. Они уснули, Ольга — с облегчением, Зудин — с тоской.

Возвращение было тяжелым, словно оба болели. Зудину хотелось побыть одному. А Ольга боялась остаться одной. Она успела прирасти к нему, как привитая ветка. Ей хотелось прилететь с ним в его московскую квартиру и остаться в ней, как в бунгало, где прошли эти ночи. В самолете он спал, а Ольга смотрела на его лицо и не могла отвести взгляд. Ее кровь наполнилась любовью как ядом.

Когда она смотрела на его лицо во время перелета, оно казалось прекрасным и безмятежным, но когда они покидали самолет, пока ждали багаж, на нем появилось сожаление и тревога. Его рука, которую она держала, стала безжизненной. Ольга спросила, как он себя чувствует, Зудин сказал, что болит голова. Она предложила таблетку спазмалгона, но он отказался, сказал, что таблетки ему не помогают.

Когда Зудин привез ее домой и довел до квартиры, Ольгу не так расстроило одиночество, в котором она осталась, как тоска, с какой он посмотрел на нее, расставаясь. Ольга обняла его и поцеловала, его губы ответили, но в глазах промелькнула льдинка. Ольга взяла с него слово, что он позвонит, когда будет дома.




Глава ХХ


Ольга была лучшим, что предлагала Зудину судьба, но он не мог быть с ней. Он знал, что больше не встретит такую как она, и от этого было больно. Ольга была идеальна, просто он ее не хотел. Зудин понимал, что дело в нем, но не мог себя изменить. Они должны были расстаться, только не сразу, чтобы не было глупостей с ее стороны. Он звонил, жаловался, что полно работы и приходится засиживаться допоздна. Отчасти так и было.

В среду позвонил Сашка и спросил, как у Зудина обстоят дела с Ромашкой. Зудин сказал, что никак. Сашка попросил ее номер. Зудина подмывало узнать, зачем ему такая тварь. Он отправил номер в смс. Палец как коготь завис над телефоном, чтобы стереть ее номер. Зудин сжег мосты, знал, что никогда ни при каких обстоятельствах не позвонит. Даже для того, чтобы еще раз причинить боль. Чтобы не выдать, что помнит. И все же, все же…

Обе были прекрасны. Даже параметры у них был почти одни и те же. Ольга была стройнее и изящнее; Ромашка — дороднее, кровь с молоком, как крестьянская девка, разомлевшая от выпирающей наружу чувственности. А Ольга свою чувственность скрывала. Одна была открыта пороку и искала в нем счастье, другая сияла как снег на горной вершине. А Зудин одинаково не мог без красоты, без порока и без порока в красоте.

Сашка был смешон, раздавлен своей выросшей на нечистотах любовью, как лягушка трактором. Зудин посмеивался, представляя, каким будет их разговор. В любом случае, недолгим. Хотелось узнать, оправилась ли она. Наверняка еще нет, после этого долго приходят в себя. Рубец останется на всю жизнь, как бы она не сложилась.