— По-моему, он втюрился в тебя, как мальчишка, — сказал Зудин.

Ромашка засмеялась, от души, сверкнув крепкими ровными зубами, и снова пошла гулять по саду. Ей было хорошо, дыхание весны, много воздуха, ненавязчивое внимание двух мужчин… Сашка, с которым Ромашка познакомилась два часа назад, был впечатлен. Зудин постепенно распалялся желанием. Она была веселой и бодрой, держалась так, словно один из них был ее брат. Казалось, они с Сашкой давно знакомы.

Когда баня была готова, Сашка объявил, что пора раздеваться, и ушел в дом. Зудин и Ромашка взяли сумки и направились в предбанник. Зудин быстро разоблачился и сел на лавку, выставив угловатые в коленях и локтях конечности.

— Так и будешь сидеть? — спросила она.

— А что? — он почесал в бритом паху.

Ромашка разделась до трусов и обернула поверх груди простыню, свернула косу и заколола на затылке. Зудин с удовольствием поглядел на ее круглые локти и впадины подмышками.


Пришел Сашка. Он как будто нарочно дал им время раздеться. Он быстро сбросил рубаху и спортивные штаны, оставшись в длинных узких трусах. Сашка был пониже Зудина, но шире в плечах и массивнее, от шеи до голеней в выпуклых и рельефных мышцах. На груди и спине у него были татуировки.

— Саш, тебе только палицы не хватает, — улыбнулась Ромашка.

Зудин заметил, что она довольно внимательно разглядела его.

— Саш, что означают твои татуировки? — спросила она.

— На груди коловрат — символ древних славян, а на спине бог Перун.

— Сашка язычник, — сказал Зудин.

— Да? — удивилась она.

— Это мои боги. — Он повернулся к ним лицом и расправил грудь.

— Поэтому у тебя и дом и баня в таком стиле?

— Да, — Сашка улыбнулся широким лицом. — Ну, всем легкого пара!

В парилке Зудин и Ромашка сразу сели. Она сняла с себя простыню, свернула и положила под попу. Сашка плотоядно посмотрел на ее грудь.

— Ой, а чем это так волшебно пахнет? — спросила она.

— Эвкалиптом.

Ее ровная кожа покрылась мурашками, соски встали, словно он дотронулся до них холодными пальцами. Сашка схватился за ковшик, будто в нем было спасение, плеснул на камни.

— Для первого раза недолго, — сказал он.

Когда они вернулись в предбанник, он налил всем пива. Ромашка снова завернулась в простыню, ее лицо порозовело. Сашка отпил несколько глотков и вышел покурить.

— Как тебе Сашка? — спросил Зудин.

— Классный.

— Я хотел, чтобы он был в твоем вкусе.

— Ты угадал. Мне нравятся такие, как ты или он. Не люблю дохлых. А чем он занимается?

— Стриптизер.

— Прикольно, — улыбнулась она.

— И трахает баб за деньги.

— Типа проститутки? Это ужасно! Трахать за деньги какое-нибудь страшилище или старуху, это недостойно мужчины.

— Его клиенты исключительно красивые женщины. И, разумеется, состоятельные.

— Это на их деньги он отгрохал такую избу? — усмехнулась Ромашка. — Красивым не надо платить, чтоб их трахали. Им самим платят за это.

— Просто мало кто умеет это как он.

— А ты откуда знаешь?

— Мы друзья.

— Наверное, вы с ним на этом тапчане оттрахали целую кучу баб, — в ее голосе проскользнула обида.

— Я не оказывал ему помощь на этом поприще, — Зудин отвечал на колкие вопросы не задумываясь, твердо и четко, его глаза стали холодными.

— Честно? — ее обида прошла, холод голубых глаз снова безумно притягивал.

— Я не сплю с женщинами за деньги. Деньги у меня есть и так, а для отношений мне нужны чувства.

— Знаешь, мне неловко. Как будто я тоже должна заплатить.

— Прекрати. Сегодня не тот случай. Ты же видишь, как он на тебя смотрит, ты вскружила ему голову, — он взял ее за плечи и повернул к себе. — Я уверен, что у него не было такой девушки как ты.

Зудин лежал на животе, вытянувшись на полке во весь рост, и тяжело дышал. Ромашка сидела на нижней полке. Сашка двумя вениками плавными движениями гонял по парной воздух. Горячие, но не тяжелые волны накатывали на их тела. Ромашка откинулась к стенке и закрыла глаза. Было и тяжко и хорошо. Сашка шаманил над Зудиным, двигая вениками от затылка до пят.

— Хорошо… Ох, хорошо, — бормотал Зудин.

Она вышла из парной и сразу на улицу и захлебнулась свежестью. Тело наполнилось легкостью и томлением. Она поправила на груди простыню и посмотрела вокруг. Птицы щебетали со всех сторон, а человеческих голосов было не слышно. Дома казались пустыми, только откуда-то тянуло дымком. Прохладный весенний вечер таял над землей, как туман. Пряная земля дышала. Ромашка улыбнулась.

За дверью послышались голоса мужчин. Красный, с прилипшими листьями, Зудин вышел на улицу. Его мускулистая распаренная спина блестела. Он прошлепал мимо босыми ногами, поднял ведро с водой и вылил на себя.

— Брр! — посмотрел на нее ошалелыми глазами и засмеялся.

— Я тоже обольюсь! — крикнула она, — только после парилки!

Она прошмыгнула в парилку. В предбаннике Сашка наливал пиво. Когда Зудин, блаженный от удовольствия, плюхнулся за стол, Сашка спросил:

— Почему ты не женишься на ней?

Зудин взглянул на него и тут же спрятал глаза.

— Узнаешь, почему.

Было жарко, но ей было хорошо, она чувствовала, что можно поддать еще. Вязкие, цепляющиеся за кожу капли скатывались по телу. Ромашка дотронулась языком до плеча и ощутила немного солоноватый вкус. Она чувствовала себя очень здоровой, полной сил.

— Поддай-ка, — сказал Зудин. — Теперь ее очередь.

Сашка глянул на Ромашку.

— Давай, — кивнула она.

— Ай, молодца! — Сашка плеснул на камни.

Она сняла простыню, постелила на верхней полке и широкими размашистыми движениями взошла наверх. В горячем тумане проплыли тени по липовым доскам. Сашка успел насладиться видом ее сильных раскрасневшихся бедер. Она блеснула влажными боками и легла лицом вниз, вытянув руки вдоль тела. Крутые ягодицы расслабились.

— Снимай трусы-то, — сказал Зудин.

— Да, лучше снять, — согласился Сашка.

Он застыл в ожидании с вениками в руках. Зудин тоже смотрел на нее. Она оттолкнулась руками от полки, села и, качнувшись влево-вправо, сняла трусы. Она сделала это, не поднимая глаз, как будто была в парилке одна, без смущения. И все же в ее мнимом и молчаливом одиночестве, в ее движениях, в опущенном лице, в сдвинутых коленях можно было заметить стыдливость.

Ромашка легла. Сашка отчаянно посмотрел на ее крутые ягодицы и взмахнул вениками. Пошел жар. Она спрятала голову и руки под войлочной шляпой. Ее блестящее тело поплыло в пару. Сашка тряс вениками, и вместе с вениками трясся сам. Пошли ядреные шлепки.

— Так ее, так, — улыбался Зудин.

Когда Сашка опустил веники, Ромашка перевернулась, неуклюже, как сонная или беременная, и закрыла глаза. Сашка посмотрел на ее набухшее тело, на розовые соски, на широкую полоску волос на лобке. Все в ней было совершенным, от лица до этой поперечной светло-русой полосы. Он не знал, как к ней подступиться.

Сашка хлестал ее и сам задыхался от жара. Она упорно терпела, поджимая обожженные горячим воздухом губы. Но когда перед глазами у нее поплыли круги и зрачки ушли под веки, он остановился. Ромашка пошевелилась, он бросил веники и помог ей подняться. Даже оказавшись на улице, она не сразу пришла в себя. Зудин обдал ее из ведра колодезной водой.

— Б…!

Она вскинула на него глаза, словно хотела ударить. С ресниц падали капли, от тела шел пар. Ромашка стояла в весеннем саду, как бы недоумевая, горячая и скользкая, словно рожденная из прибоя. Зудин захохотал, взял ее за плечи и увел в предбанник. Он обернул ее простыней, усадил за стол. Она сидела, закрыв глаза. Он поднес к ее губам кружку пива, но она отвернулась.

— Потом.

Зудин ушел в парилку. Ромашка услышала шипенье воды на камнях, шлепки вениками и затем кряхтенье. Зудин парил Сашку. Мысли были как полежавшее в воде мыло, от этого на все было наплевать. Ромашка открыла глаза, сделала усилие, чтобы поднять руку, и выпила махом полкружки. Блаженство, как от прикосновения мужчины, наполнило ее всю до краев.

Сашка выскочил на улицу, послышался плеск воды и ядреное «Ухх!». По ногам пополз холод.

— Пойдем, я тебе массажик сделаю, — сказал Зудин.

— Потом. Мне так хорошо. Всю жизнь бы так сидела.

— Пойдем, еще лучше будет.

— Лучше некуда.

Все же он увел ее. Ромашка сидела, закрыв глаза, а он тер ее мочалкой со всех сторон, сразу всю. Она с покорностью принимала его омовение. Он окатил ее водой и стал гладить голыми руками, по спине, по бокам, по ногам, между ног. Она двинулась вперед и развела ноги, чтобы ему было удобней.

Зудин расправил на полке простыню и положил Ромашку на спину. Она снова закрыла глаза. Он выдавил на ладони крем и стал намазывать ее тело. У нее приятно защекотало в носу от запаха крема. Большие властные руки заскользили по ней, Ромашке захотелось. Ей сделалось необыкновенно хорошо, голова отключилась, остались только тело и кайф. Зудин мял ее, щипал, оттягивал кожу, двигал холмы ее ягодиц, сдавливал и проминал каждую мышцу.

— Перевернись.

Ромашка перевернулась, и он продолжил работу над ее мышцами, взял ее руку и стал проминать каждый мускул под кожей, каждое сухожилие, каждый сустав. До ломоты проработал ладонь и пальцы. Потом то же самое с другой рукой.

Он взял ее всей пятерней между ног. Ромашка почувствовала его пальцы, желание поднялось, как тепло от уголька, на который подули. Она открыла глаза, посмотрела на него, нависшего над ней как утес, потрогала его член, и желание сделалось сильным. Она села, разомлевшая, подняла на него глаза и убрала с лица прилипшие волосы. Ромашка смотрела так, словно стояла перед Зудиным на коленях, потрогала его снова, взяла в кулак и потянула, ощутила, как он растет, и улыбнулась.