Александр Вольф - Мгла

— Что ты делаешь? — прошептал он.

— Я? Делаю?!

Она вскинула брови. Он рыскал глазами по ее лицу, беспардонно тянул в себя запах ее кожи. Положил руку ей на талию, и она вздрогнула. Тогда он убрал руку и коснулся ее щеки тыльной стороной ладони, невесомо, как предчувствие.

— Ты соблазняешь меня, — прошептал он.

— Я?!

— Накрываешь меня, как волна, — он вытянул губы — она даже испугалась — провел по ним большим пальцем.

Она прижалась затылком к стене. Ее грудь задыхалась и тянулась к нему. Его губы шептали рядом с ее губами. Она не могла оторвать взгляд от его губ, как от качающегося маятника.

— Я плыву в этой волне и не могу выплыть… — его вкрадчивый голос обволакивал, словно тяжелое одеяло, распластывал, заставлял поддаться, лечь, раскинуть руки и закрыть глаза. — Зачем ты так… я не могу сопротивляться…

— Да что я делаю!.. — воскликнула она чуть не плача, но это было последней каплей отчаяния, на смену ему шло желание.

Его рука двигалась возле ее лица, мучила прикосновениями. Сопротивляться не было сил, потому что безумно хотелось этих прикосновений, нежных как сон, едва появляющихся и исчезающих. Как же хотелось, чтобы они длились, длились, длились…

— Ты давишь на меня… — пробормотала она.

— Едва касаюсь…

Их губы коснулись. Она дрогнула. Порыв страсти затуманил ему рассудок. Он тянул ее к себе, как оторванный кусок своего тела.

— Прекрати!

Он схватил ее лицо и прижался к ней, стал засасывать, как насос, она впилась в него ногтями, в лицо, в шею. Он протискивал язык ей в рот. Она укусила его. Это подзадорило его, и он укусил ее за губу.

Ей стало больно. Она стала брыкаться, как непокорная наложница в серале. Он преодолел сопротивление ее рук, прижал к себе и толкнулся губами ей в лицо. Она отвернулась и замотала головой.

— Сумасшедший! — крикнула она. — Я полицию позову!

Он снова схватил ее за лицо, накрыл собой плечи, одной рукой держал руки, другой голову. Обвил как удав и начал заглатывать, засунув в нее язык чуть не до глотки. Ее сопротивление ослабевало, словно он пустил в нее яд. Наконец, ее дыхание выровнялось.

И снова заволновалось, только иначе, без страха. Когда она вновь открыла глаза, в них было спокойное сияние. Ни слез, ни упрека. И потухло под опустившимися веками. Он почувствовал, что она целует его. Он разжал объятия и, продолжая целоваться, положил руки ей на грудь, потрогал соски и стал шарить по ней большими руками, сжимая ее мускулистое тело.

— Мы ведь совсем не знакомы… — пробормотала она и зажмурилась.

На долю секунды он отпустил ее, подхватил за талию и поднял. Она испугалась и обвила руками его шею. Их глаза встретились, его язык оказался у нее во рту и ее губы влажной раковиной облекли его как моллюск.

Он пролавировал коридором, внес ее в комнату и опустил на постель, положил и надвинулся, лишив возможности встать или повернуться. Но она уже не пыталась, она только умоляла глазами, хотела пощады, уже не понимая от чего. Просто чувствовала, что брошена со скалы в море и летит, летит… Она сдвинула ноги и отвернулась лицом. Грудь пришлось оставить ему, трепещущую, задыхающуюся.

Он положил ее бережно, как ребенка, и отстранился, увидел ее всю, одетую, но уже сдавшуюся. Сжатые бедра выдавили лобок, отдали ему как дань эту выпуклость. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Просто коснулся губами, поделился нежностью, которой истекал весь от затылка до пят. Посмотрел на ее лицо, повернутое к нему в профиль, и снова поцеловал. Ее ресницы дрогнули.

Он оставлял на ней свои осторожные поцелуи, словно ронял теплые растекающиеся капли. Незаметно, как змеи, заползли в ее волосы длинные пальцы и стали трогать ее. Эти прикосновения и поцелуи проникали внутрь и дотрагивались до еще неоткрытых ей самой струн, ломали, гнули, заставляли вздрагивать и издавать возгласы.

Поцелуи каплями упали на шею, на ключицы, запутались в мягкой ткани домашней одежды. Она стала извиваться, чтобы высвободиться из одежды, как змея, выползающая из отмершей кожи. Его руки скользнули под ткань, потянули вверх и оголили груди-купола с озябшими розовыми сосками. Она застонала, вытянулась и отдала ему губы и грудь.

Он целовал ее груди, как будто каждый сосок был ее языком. Она принимала его ласки безоговорочно, выпивала их до последней капли, не открывая глаз. Она вздохнула, воздела руки, которые он поймал и завел с ними игру, вплетая в ее красивые смуглые пальцы свои бледные и длинные. Она тянула к нему руки, как к нежному солнцу, и он гладил их от пальцев до плеч.

Он поднялся на локте и стал раздеваться, расстегнул джинсы, стянул с трусами, с носками, и сбросил на пол, снял футболку и отшвырнул в сторону.

Она хотела снять лосины, но не успела. Он уже обхватил ее за бедра, стал сжимать, проходя сантиметр за сантиметром. Он брал ее через ткань, как будто боялся обжечь ее своими пылающими ладонями. Настойчиво продвигался к заповедным местам, преодолевая ее конвульсивное сопротивление. Приподнял за попу и обхватил ее, взвесил на руках, помял ягодицы и попробовал раздвинуть, как апельсинные доли, вдавив пальцы между половинами.

Она уже доверилась ему, обхватила за шею. Он погладил ее широкие ляжки, впустил между ними пальцы, потом ладони и раздвинул их, поддавшиеся с последним, быстро иссякнувшим сопротивлением. Она жадно дышала, уставившись на него из-под полузакрытых век, требуя не останавливаться. Вместе с холмами грудей дышала долина, плодородная, влажная от росы.

Он стянул с нее лосины. Полные бедра распахнулись как крылья бабочки. Он дотронулся до полоски белья, погладил, словно у котенка за ушком, и почувствовал ответное движение, мягкий толчок навстречу. Он придвинулся, положил руки ей на бедра и погладил их, с удовольствием чувствуя ее прохладную кожу.

Она смотрела на его руки с каким-то мучительным сосредоточением, словно боялась, что он сделает ей больно. Ее тело отзывалось на каждое его прикосновение. Он снова погладил ее через трусы, она нетерпеливо двинула бедрами. Он продел в трусы пальцы и снял их. Она раздвинула ноги еще шире. Ему понравилось, как у нее выбрит лобок, над клитором была оставлена широкая полоска мягких светло-русых волос, только не вертикальная, а поперечная.

Он еще не видел такого совершенного тела. Он взял ее за бедра и притянул к себе, уперся в нее набухшей плотью. Она взяла его, плотно обхватив всей ладонью, и потянула в себя. Он удивился, какими сильными были ее пальцы. Она смотрела туда, где была ее рука, тревожно сдвинув брови, утонувшая в единственном, что имело сейчас смысл — подняться на вершину и броситься вниз. Он дал ее руке повести себя, пальцы разжались и их оголенные нервы соединились.

Он погрузился в нее, плотно, деталь в деталь в густом солидоле, придушил поцелуем и начал движение, медленное, сплавляющее их в одно существо, что живет только в наслаждении, стоит лишь замкнуть оголенные провода и потереться телами.

Он не сводил глаз с ее прекрасного лица, оно все было в движении. Веки опущены, брови изогнуты, губы открыты. Ей казалось, будто она пьет чудесный эликсир, и он течет ей в глотку, наполняет ее, распространяется с кровью по всему телу и лижет нервы, и бередит их.

Ей было хорошо-хорошо, она блаженно улыбалась, на ее лице под кожей подергивались мускулы от подбородка до лба. А он, сам доведенный до исступления, начинал поторапливаться, словно, пустившийся с горы, уже не мог ни остановиться, ни просто бежать, а мог только разгоняться быстрей и быстрей, чтобы взлететь или рухнуть.

Они взмокли, словно, взявшись за руки, долго бежали. Обдавали друг друга жаром через открытые рты. Она дернулась, задрожала, схватила его за ягодицы и прижала к себе, ее бедра задергались, выламываясь из таза. Она выгнулась и закричала. Каким прекрасным было ее лицо, зажмуренные глаза, изогнутые брови и круглый рот.

Его замутненное сознание охватила какая-то глупая радость, и последним усилием воли он успел вытолкнуть себя из нее. Он скорчился на ней и застонал, покрывая ее слизью, словно рожденный из нее. Прекрасные и сильные, как Адам и Ева, они отдали друг другу свои соки. Обессилев, его большое тело заскользило с нее, но она удержала его, обхватив за шею. Она вздохнула, и столько счастья было в ее вздохе.

— Тебе не тяжело? — прошептал он.

— Нет.

Прошло несколько минут, прежде чем она отпустила его, и он сполз на простыню. Она нашла его руку и сжала ее. Он ткнулся лицом в ее плечо и так лежал, не открывая глаз, вдыхая ее запахи, сочащиеся через кожу. Ему казалось, что нет в природе запахов приятней запаха этой молодой здоровой женщины. Глупые мысли полезли ему в голову, он вдруг с очевидностью понял, что ему нужна только она, потому что ни с какой другой ему не было так хорошо, так волшебно. Ему захотелось, чтобы она родила от него ребенка.

Он повернулся к ней, положил ее голову себе на плечо, обнял ее, посмотрел на ее отрешенное лицо, чмокнул в щеку и зарылся лицом в ее волосах. Все было безоблачно, лишь одна мысль появилась и сразу исчезла, как змея в траве. Как-то дешево обошлась ему эта богиня, почти задаром.

Потом она пошла в душ. Он услышал, как щелкнул выключатель, и зашумела вода. Он чувствовал, что отдохнул и не хочет спать. Он отлепил от себя присохший край простыни, и пошел в ванную.

Она вздрогнула, когда он отдернул шторку, застыла с намыленной мочалкой в руке. Он оглядел ее блестящее крутобедрое тело и переступил край ванны. Он взял у нее мочалку, положил руку на талию, и стал водить мочалкой по ее спине, по плечам. Она взяла свои густые волосы, также, всей пятерней — по-другому не умела, — подставила их под воду и посмотрела на него чистыми, словно омытыми глазами. На ее ресницах дрожали капли.