Она оказалась плохой хозяйкой. За все время пребывания в замке она ни разу не навестила своего друга. Но хотя он встретил ее нетерпеливым ржанием и тряс головой в мнимом гневе, она знала, что за ним здесь хорошо ухаживали. Чистая солома, чистая вода в поилке и одно из самых больших стойл, в котором ему было где подвигаться, что он, собственно, и делал перед тем, как она вошла.

– Мой мальчик, мой дорогой, – ворковала она, пытаясь сгладить словами и лаской свою вину. – Мой великолепный, сильный мальчик. Как ты тут поживаешь?

Остер ткнулся мордой ей в руки, прихватив мягкими губами пальцы, прежде чем позволил еще раз его погладить.

– Осторожнее, миледи, – раздался рядом с ней голос конюха. – У него очень крепкие зубы. Он больно кусается.

– Вы правы, – Кайла улыбнулась. – Но мы с ним друзья, видите?

Остер угрожающе скосил глаза на говорившего, и тот поспешно отступил. Кайла рассмеялась:

– Не бойтесь, его зовут Остер, и это самое мирное существо на свете.

Конюх явно решил, что она или лжет, или просто сошла с ума.

Однако благодаря своей мягкой настойчивости, а также в большей степени влиянию своего нового титула, Кайле удалось убедить конюха оседлать коня. И теперь, пуская Остера в полный галоп прочь от замка, она полностью могла отдаться пьянящему ощущению скачки, когда ветер бьет в лицо, развивая за спиной волосы, и кровь быстрее струится по жилам, и все тело поет от восторга.

Она отказалась от сопровождения, что конюху совершенно не понравилось. По громкой брани и выражению мрачной решимости, появившемуся на его лице, когда она уезжала, Кайла поняла, что едва ли сможет достаточно долго наслаждаться одиночной прогулкой верхом на Остере.

Без сомнения, конюх тут же доложит обо всем Роланду, а тот либо пошлет за ней кого-нибудь, либо, что более вероятно, отправится сам.

Кайла прижалась к шее своего любимца, понукая его бежать быстрее, еще быстрее… Она больше не была пленницей графа Лорея. Он может думать, что, женившись на ней, приручил ее, и, очевидно, полагает, что теперь, когда она отдалась ему, сможет полностью ее контролировать. Но она покажет ему, как он ошибается! Она никогда, никогда не станет послушной игрушкой в его руках!

Кайла, конечно, понимала, что за ней обязательно кто-нибудь приедет и, возможно, очень скоро, но при мысли об этом само ощущение свободы казалось еще слаще. Впрочем, не все было так уж хорошо. Она чувствовала себя неуютно в незнакомом месте, и ей было крайне неудобно сидеть в женском седле. Но как она ни уговаривала конюха, тот не мог и мысли допустить, что графиня поедет в мужском седле, словно какая-нибудь простолюдинка. Ей пришлось смириться с этим. К тому же ее мучило незнакомое ощущение там, оставшееся после ее первой брачной ночи. Это вызывало в памяти живые воспоминания об их жарких объятиях и… ох! Теперь она ощущала жгучий стыд, но ей снова хотелось почувствовать все это. Погруженная в свои мысли и ощущения, Кайла почти не замечала, куда ехала.

Чувство вины. Ужасное, всепоглощающее чувство вины за то, что уступила своему чувству, позволила удовлетворить свое желание, наслаждалась в его объятиях. Она поддалась его обаянию, расплавилась в бирюзе его взгляда, не устояла против золота его кудрей. И она чувствовала себя живой, и свободной, и полной восторга и счастья, когда он наполнял ее собой. В те минуты она готова была плакать от счастья, наблюдая за ним, ощущая его, двигаясь вместе с ним. Она теперь была его женой во всех смыслах. И испытывала совершенно сокрушающее чувство вины.

И сейчас именно это чувство вины заставляло ее пришпоривать коня и уноситься все дальше и дальше от замка.

Она доехала до скал. Остер перешел на легкий галоп и теперь скакал вдоль скалистой стены, отвесно обрывающейся прямо в море, туда, где с шумом бились о прибрежные скалы пенистые волны.

Был ясный день, ни малейшего намека на облака, а тем более на тучи, которые застигли их вчера в лесу. Понемногу придя в себя, Кайла придержала Остера, заставив его сначала перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Откинув с лица волосы, которые ветер с капризным постоянством бросал ей в лицо, Кайла огляделась.

Она стояла на берегу океана. Вдалеке, освещенные полуденным солнцем, виднелись еще два острова. В чистом воздухе их очертания были четко видны на фоне голубого неба и серого спокойного моря. Талдон и Форсуолл, без сомнения. Не так уж далеко, решила она. Во всяком случае, ближе, чем до большой земли. Что-то белое мелькнуло в лучах солнца на гребне далекой волны. Кажется, два суденышка, плывущих отсюда туда или, наоборот, оттуда сюда, на таком расстоянии понять это было невозможно. Оба ялика шли под парусами, ярко сверкающими на фоне голубых волн.

Остер помотал головой, выражая нетерпение. Кайла погладила его по шее и пустила шагом вдоль берега, стараясь не подъезжать слишком близко к краю обрыва, где внизу был слышен плеск разбивающихся о скалы волн.

И хотя все вокруг казалось ей незнакомым, хотя она никогда не была в подобных местах, думала она не о своем новом доме, а о человеке, который привез ее сюда. Слишком многое смущало ее.

Кайла нисколько не жалела о том, что случилось прошлой ночью. Она вовсе не собиралась проклинать свою судьбу, так как, казалось, у нее не было на это никаких оснований.

Неважно, что ее желание взяло верх над разумом. Неважно, что Роланд сделал ее своей с ее явного согласия. И неважно даже то, что ее чувства, разбуженные этой ночью, пустили глубокие корни и, похоже, собирались расцвести пышным цветом. Она не знала, что это за чувства: страсть, привязанность или, может быть, любовь?

Ну конечно, это совершенно неважно. Любовь! Надо же придумать такое! Должно быть, ветер совершенно выдул из ее мозгов остатки здравого смысла, раз она могла до такого додуматься! Она не может его любить. Какая глупость!

Чувство вины снова вернулось, охватив ее с ошеломляющей силой. Она попыталась отбросить его. В конце концов, существовали более важные вещи. Например, то, что он сказал о Гленкарсоне. Если все так и было, то это означало бы, что ненависть, которую она лелеяла в себе все это время, просто не имела под собой почвы.

Роланд сказал, что не отдавал приказа об атаке. Если это правда, значит, он не виновен в смерти Алистера. Не прямо и даже не косвенно… а значит, ее чувство вины бессмысленно.

Кайла прикрыла ладонью глаза на мгновение, пытаясь прервать цепь воспоминаний. Она ясно услышала громкие крики чаек, носящихся над водой, плеск волн, разбивающихся о скалы, свист ветра в ушах…

И в ту же минуту в памяти всплыли яркие картины прошлого:

Пронзительные крики женщин. Грязь, темная, густая, пахнущая кровью и землей… Она старается не смотреть вниз, она не хочет видеть, на чем поскальзываются ее ноги, не хочет видеть то, по чему она ступает…

Алистер где-то там, впереди. Алистер лежит в груде изломанных тел, словно сломанная игрушка. Его голубые глаза открыты, но в них нет жизни. Его веснушки четко проступают на фоне восковой маски смерти. Как странно, что они такие же яркие, как при жизни… и как странно, что она думает об этом в такую минуту… Она должна закрыть ему глаза, но ей страшно дотрагиваться до него. И тогда она делает над собой усилие и протягивает к нему руку…

Ее собственный крик заставил ее вздрогнуть. Она открыла глаза, подставив лицо ветру и уже сомневаясь, она ли то кричала или чайки: все звуки унес ветер, и они потерялись в безбрежной бесконечности океана.

Кайла поняла, что плачет, но сейчас она могла себе это позволить, ведь она была одна, никто не видел ее слабости.

Наконец острый всплеск эмоций прошел, и она смогла справиться с собой. Она наклонилась вперед и прижалась лицом к гриве своей лошади, чувствуя внутреннюю опустошенность. Остер, перебирающий ногами от нетерпения, понял это как сигнал к тому, чтобы двигаться дальше.

Так, значит, Роланд не отдавал сигнала к началу этой резни. Это была просто еще одна хитрость, еще одна ловушка, одна из многих, с которым ей пришлось встретиться в последнее время. Ее уже почти тошнило от всего этого. Но был ли Роланд в ответе за то, что произошло? Сам он не отрицал этого. Ведь именно он преследовал ее. Он был неумолим, безжалостен в своем преследовании, вполне оправдывая свое прозвище. Так мог ли такой незначительный факт, как несовпадение во времени, полностью его реабилитировать?

Возможно, он все-таки отдал бы распоряжение об атаке сразу, как только прибыл в Гленкарсон, и его подчиненный, зная об этом, просто предвосхитил события. Возможно, Роланд просто сказал то, что она хотела услышать.

Или нет? Кайла признавала, что хочет видеть его более достойным человеком, чем она до сих пор считала. Но в то же время ей было необходимо кого-то обвинить в своих несчастьях. Она понимала, что ей нужно сосредоточить на ком-то весь свой гнев и ненависть. Кто-то же должен ответить за все! Неопределенность была невыносима.

Она закрыла глаза, а когда открыла, то обнаружила, что Остер, не направляемый ею, бредет вдоль скал, круто обрывающихся вниз, к воде, по скалистому мысу, вдающемуся в океан. На окончании его, прямо перед ней, высится круглая башня, сложенная из темно-серых камней, между которыми зеленел лишайник. Башня была довольно высокой. Кайле пришлось откинуться в седле, чтобы увидеть ее всю, и даже тогда она не была уверена, что видит ее вершину.

На какой-то миг ей даже показалось, что это все игра ее воображения. Она спешилась, подошла и потрогала нагретые солнцем камни. Башня была вполне реальной, хотя Кайла раньше даже не подозревала о ее существовании. Видимо, со стороны берега ее прикрывали прибрежные скалы. Зато отсюда был виден почти весь остров и большая часть окружающего его океана до самого горизонта. Хороший наблюдательный пункт, подумала Кайла одобрительно. Она отпустила Остера попастись, зная, что он никуда без нее не уйдет.