Спросить агента, или музу.

От воспоминаний о Раисе меня слегка передернуло. Надо же какие музы нынче непосредственные.

Навестить еще раз моего бесценного информатора уборщицу тетю Юлю.

Втереться в доверие к его личному водителю. Правда, вначале нужно узнать, где прячется сам модельер, что само по себе вызывает сложности.

Ну и самое сверхъестественное. Обзвонить все клубы. Может быть, поделятся ценной информацией или захотят прорекламировать себя. А может быть посчитают информацию конфиденциальной.

И нужно подумать о том. Кому они готовы ее открыть, при каких условиях или на каком основании.

Записав все-все, в третьем часу ночи пошла спать.

Уснуть, как все нормальные люди мне не дал голодный желудок. Его не слышали разве что соседи в конце улицы. Встаю и как медведь-шатун иду к холодильнику. Открываю нашего снежного рыцаря в доспехах, беру колбасу, масло пару помидор, закрываю. Тянусь в шкафчик за хлебницей. Когда уже сделала бутерброд, вспоминаю про вкусный соус в пакетиках. Встаю, иду к холодильнику, а в голове все так же колоколом звучит мысль: «как найти любимый клуб Дмитрия Дьюко?»

«Как же найти!», «Должна быть зацепка!», «Должна я ее увидеть!»

И вдруг рука замирает, вцепившись в ручку холодильника, а взгляд фокусируется на фотке моей племянницы в каком-то столичном клубе. Этой затемненной фотографии уже года четыре, на ней Лиля и три ее закадычные подруги отмечают чей-то день рождения в майские праздники. Помимо счастливых улыбок и не скромных нарядов отчетливо видно, что у всей компании на запястьях ультрафиолетом горит зигзагообразная печать. И в моем мозгу вспыхивает идея. Точнее воспоминание съемки Дмитрия Дьюко в затемненном зале, где он под руку идет с моделью в черном свадебном платье, чтобы поклониться почитающей его талант публике. И на левом запястье модельера идущего из темноты к свету всего пару секунд горит голубой зигзаг. Я выдвинула стул из-за стола, медленно присела и только после этого позволила себе расхохотаться.

Надо же! Наше подсознание умеет работать и в ночную смену и утра, которое мудрее вечера ждать не пришлось. Хотя сколько там осталось до утра…

До утра оставалось немного, странным образом я забыла о голоде и пошла спать. Урчание живота разбудило поздно. Так что бутербродами я завтракала, предварительно проглотив порцию медикаментов до еды, за затем и ту, что идет после. Оделась, допечатав статью от своего личного имени, отправилась в редакцию журнала.

Настроение было приподнятое, состояние почти парящее, вид — так себе. Я не пыталась дать хвалебную оценку и попросту закрыть глаза на такие вещи как полное отсутствие макияжа и какой-либо прически. Скорее я давала себе время окрепнуть свыкнуться с мыслью, что я стою большего, и раньше себя недооценивала. Пока внутри вновь не появится крепкий стержень «Я — ценная личность» наводить марафет не стоит. Во всяком случае, мне. Иначе в минуты горести, когда я не смогу ответить колко, не отобью удар и стану мишенью для дерзких шуточек «доброго» общества, тщательно нанесенная маска макияжа обязательно поплывет на скисшем лице, хорошо подобранный костюм обвиснет на ссутулившейся фигуре, а прическа ляжет паклями.

Так как раздраженная и недовольная собой и своей уязвимостью я непременно ее разрушу извечным движением — растопыренной пятерней зачесать локоны назад. Думая о том, что после этого они будут паклями, расстраиваюсь все больше, сержусь все сильнее и все активнее зачесываю их назад. Плюс кусаю губы, то расстегиваю, то застегиваю блузы или пиджаки, закатываю рукава и начинаю обмахиваться чем-нибудь на подобии веера. Что усугубляет внешний вид, следом за ним внутренние терзания и все начинается вновь. Как по замкнутому кругу.

Так что решено! Вначале лечим внутреннее, а за ним внешнее, если оно к этому времени само не исправится.

А сейчас невзрачно одетая с собранными в ракушку волосами я легко поднялась на третий этаж. Там обошла всех легально работающих, что столпились в коридорах и, не претендуя на всеобщее внимание, направилась к главреду. Его кабинет оказался закрыт, кабинет его зама пуст, а на ресепшене вместо миловидной блондинки двое громко разговаривающих молодых людей. Точнее одного молодого и одного молодящегося. Молодой брюнет с модельной стрижкой щетины — усо-бородкой, очерчивающей рот. Такие давно не в моде, но видимо его это не трогает. Тот, что постарше — блондин или же светло-русый с отросшей челкой на подобии чуба. Лицо треугольного типа, нос перебит. При этом оба в серых штанах и отдающих в розовый цвет рубашках.

Что ж делать, направилась за информацией к ним. По ходу приближения слышу:

— Смотри новенькая. — Молодой стукнул собеседника по ребрам

— Скорее старенькая, — ответил тот без улыбки и обратился к подошедшей мне. — Вы кого-то ищите?

Что ж делаю вид, что ничего не слышала:

— Здравствуйте, мне нужен Глинка…

— Горной породой не торгуем. — Меланхолично оборвал меня молодящийся блондин явно застарелой шуткой, от которой второго перекосило, но он все-таки издал поддерживающий смешок.

— И пиде…, то есть гомосексуалистов среди вас нет, — опередила я шутку над именем главреда Глинка Петра Георгиевича.

Он попытался возразить, но кто ему даст такую возможность?

— Ну а Георгиевича — Победоносца вы давно не видели, так как побед с собой никто не носит.

— Я не… — взгляд блондина с чубом стал цепким.

— Не поняли? Конечно, не поняли. Вам же еще расти и расти до Глинки, чтобы хоть наполовину вылезти из образа гламурного Питера.

— Что?

Издевка была из прошлого контекста о Петре, но это не значит, что ее следует повторять и подтверждать. Вдруг нам еще предстоит вместе работать

— Вы петербуржец, я не ошиблась?

Молодой хохотнул, блондин нахмурился, в точности вторя низкому серому небу северной столицы.

— Нет? Ну раз нет…Тогда ответьте, где я могу найти главного редактора?

Краем глаз замечаю, как в нашу сторону из приемной директора спешит девушка в сером костюме. Подойдя, она поздоровалась с темноволосым Рустамом и блондинистым Альфредом и обратилась ко мне:

— Вы Татьяна Гроховская?

— Я.

— Меня зовут Виорика Павловна, можно просто Виорика. Я личный секретарь Владимира Александровича. Мне кое-что оставили для вас, пройдемте. — Красивая шатенка с открытой улыбкой поманила меня за собой.

— Пойдемте. — И уже паре «близнецов» сказала, — было приятно пообщаться, всего доброго.

Когда мы подошли к приемной директора, на столе секретаря зазвонил телефон.

— Добрый день. Да, вы правильно попали — это приемная Керимова Владимира Александровича. Нет, он сейчас занят. Что-нибудь хотите передать? Одну секундочку, сейчас запишу…

Памятная дверь в кабинет директора с щелчком открылась. И хорошо выбритый шеф в светлой рубашке и черных брюках, не отрывая взгляда от бумаг, прошел к секретарю:

— Виорка, найди мне…

Секретарь обернулась на его голос, и на пальцах показала «одну секунду». Он не видел, пришлось ее спасать. Пока Виорика что-то спешно записывала в блокноте, я привлекла его внимание на себя:

— Здравствуйте.

— Татьяна, добрый день. — Он бросил взгляд в мою сторону, затем потупился и глухо спросил. — Вам передали мои пожелания насчет вашей статьи?

— Владимир Александрович, я еще ни одной статьи не сдала. Вот материалы. — Встряхнула листами перед ним.

— В цифровом варианте есть?

— Конечно.

— Скиньте Виорике.

К этому моменту секретарь положила трубку и подошла к шефу:

— Что вы хотели?

— Найди мне образцы для Сашки.

— Пару дней назад я оставила их на вашем столе.

— На столе не видел. — Задумчиво произнес Керимов и потер переносицу. На что секретарь широко улыбнулась и махнула рукой:

— Значит под столом или в столе. Сейчас найду. — Она вручила ему только что сделанную запись и грациозной походкой вошла в кабинет. Я проследила за ней с чувством досады. Надо же и не стесняется ему сообщить о месте своего прошлого пребывания.

Владимир посмотрел на меня и расплылся в коварной улыбке:

— Вы нервничаете. — Сказал он это без вопросительных интонаций, утверждая.

— Нет.

— Спали плохо или вам мешали? — поинтересовался так, словно это вопрос не личной сферы, а обыденной.

— Я была занята поисками… — хотела сказать — поисками клуба, но он меня оборвал.

— Занимались поиском приключений?

Теперь я знаю откуда эта привычка перебивать и подкалывать у его сотрудников — копируют начальство, подражают. Шеф поднял взгляд от бумаг, прищурился:

— Вы искали приключения… на будущее?

— А вы их не ищите…на будущее. — В тон ему ответила я. — Так как в пределах офиса приключений достаточно.

— В пределах офиса? — Владимир переспросил с усмешкой.

— Да. Офиса, кабинета, стола…

— Поясните. — Я молчу, сказано и так слишком многое. Он делает кивок и с широкой улыбкой добавляет. — Повторите, пожалуйста.

На попятный не пойду, пусть думает что хочет.

— Вы с подчиненными… спите.

— Каждый человек имеет право на сон. — Ответил абсурдно, и в то же время не поспоришь же с его утверждением.

— Я не об этом. — Руки на груди сложились сами собой. Он щелкнул пальцами, и повеселел. А через прищур глаз виден цепкий взгляд, сфокусированный на мне:

— Вы к тому, чтобы я их подчиненными не называл? Ведь сон происходит без подчинения, по личному согласию.

В приемную вошла секретарь, в руках она держала искомые образцы и аккуратно перебирала их.

— И как она вас терпит? — спросила шепотом, почти про себя, обращаясь скорее к приемной, но ответил шеф:

— У Виорики ангельское терпение.

— Да, у меня ангельское терпение, но душа ваша будет гореть в аду. Я нашла образцы в корзине для мусора. — Она протянула ему папку.