— Нет, просто память у людей короткая, а жизнь скоротечна, — продолжала Ирина. — Сносят, так сказать, восстанавливают, и довольно скоро всем начинает казаться, что этот новодел и есть то самое здание, которое тут уже стоит лет двести. Конечно, ничего хорошего. Скоро будем жить в окружении сплошной бутафории.

Давид усмехнулся:

— Нуда. Сносят старый ветхий дом, где родился, например, Пушкин. И строят на его месте… новый, крепкий, свежий дом, где родился Пушкин.

— И обязательно с подземным гаражом, — добавила Настя.

— Конечно, — язвительно произнес Давид. — У поэта такого масштаба обязательно должен иметься лимузин, и не в одном экземпляре. Ох, и Сретенку не узнать! Вроде то, да не то!

— Абсолютно не то, — подтвердила Настя. — Тут, понимаешь, как-то незаметно один за другим все старинные дома сломали и заменили новоделом.

— А ведь я тут жил одно лето. Друзья на дачу уехали, и мне свою комнату оставили. С роялем. Я в ней целое лето провел и занимался. Кстати, — повернулся он к Ире, — именно здесь пятый концерт Бетховена впервые и выучил. А дома того уже нет. И никто никогда не узнает, где молодой Марлинский жил и занимался.

— Ну почему. Какая разница, на что доску вешать. На том же месте ведь что-то построили. Вот и будет когда-нибудь написано, что вы там занимались, — сказала Ира.

— Как-то вы меня очень торопите, — вдруг звонко расхохотался он.

— В каком смысле? — не поняла она.

— Ну для того, чтобы повесили мемориальную доску в мою честь, пусть и на доме, в который моя нога никогда не ступала, я должен, как минимум, помереть. А я, если честно, настроен еще покоптить небо в этом мире.

— Ой, извините, не подумала.

— Да нет. Я верю, что вы мне смерти не желаете! — по-прежнему в шутливом тоне откликнулся он. — Эх, хорошо! Концерт отыграл, и сегодня о следующем можно не думать.

— При твоем конвейере, папа, по-моему, уже можно играть, не задумываясь. У тебя иммунитет давно должен был выработаться. И зачем ты каждый раз так волнуешься?

Давид хмыкнул:

— Вот я и сам постоянно думаю: зачем? А сама-то перед эфиром не волнуешься?

— Еще как волнуюсь, — призналась она.

— А зачем? — Он лукаво посмотрел на Ирину.

— Ничего не поделаешь. Твоя дочь. Гены мне свои передал.

Они остановились возле двери с неброской вывеской: «Коломбина».

— Что у нас сегодня за кухня? — озадаченно спросил у дочери Давид.

— Фьюжн. От пельменей до нового национального российского блюда — суши. Папа, ты не волнуйся. Здесь, хоть и не пафосно, зато вкусно, и гарантия, что ничем не отравишься. Хозяева — мои друзья. Недавно открылись.

— На себе проверяла? — спросил Давид.

— Именно. Так что совершенно безопасно.

— Тогда вперед! Ох, я и проголодался!

Они веселой гурьбой ввалились внутрь. Их провели к столу, который был заранее для них зарезервирован.

Марлинский, совершив несколько сложных маневров, устроился между Ириной и Настей. Марина оказалась на противоположном конце стола и пожирала их мрачным взглядом. Давид, казалось, вообще не обращал на нее никакого внимания. При этом он был весел, то и дело шутил, поднимал тосты за присутствующих. Чувствовалось, что ему комфортно и уютно. Он с удовольствием отдыхал среди близких и приятных ему людей. А вот Ирина никак не могла избавиться от дискомфорта. Чужая на чужом празднике. Маринины взгляды ее нервировали. Она чувствовала себя абсолютно ненужной и нежданной здесь. Все собравшиеся за столом давно и хорошо знали друг друга. Общие интересы и общие разговоры, в которых она почти ничего не понимала. Ей оставалось есть и молчать, лишь изредка отвечая на вопросы Давида, всячески старавшегося втянуть ее в круг общения. Она отвечала односложно и снова замолкала. Быть естественной мешали и взгляды Марины, и сознание, что другим присутствующим она совершенно неинтересна. Поэтому Ира была невероятно рада, когда застолье наконец завершилось и все собрались по домам.

V

Домой Ирина вернулась в отвратительном настроении. Последней каплей стал отъезд Марлинского в гостиницу с Мариной. Настя хотела отвезти его сама, но он сказал:

— Что вам зря ночью мотаться по городу. До дома отсюда рукой подать. А Марине по дороге.

С каким торжеством поглядела Марина на Иру и Настю! Мол, что ни делайте, а ночь все равно моя! Конечно, не Ирино дело, с кем проведет ночь Давид, однако неприятный осадок в душе остался. Да и Марлинский явно чувствовал себя неловко. Суетливо попрощался и поспешил запрыгнуть в Маринину машину.

Настя свирепо захлопнула дверь своей машины и, ударив ладошкой по рулю, воскликнула:

— Ненавижу эту бабу! Глупая! Серая! Прилипла к отцу, как банный лист! И что ему в ней понравилось? Неужели не мог себе найти кого-то получше! Вокруг полно достойных женщин. И собой хороших! И умных! И его бы боготворили! Так нет! Связался с охотницей за кошельками! Главное, в тираж уже вышла! Посмотреть не на что! А туда же лезет!

У Иры Марина тоже не вызывала симпатии, однако она с ней была практически незнакома и справедливости ради сказала:

— Может, она его любит…

Настю подбросило на сиденье.

— Любит? Да что вы, сами не видите? Кого такая может любить? Не-ет, у нее совершенно другой интерес. А отец, как назло, последнее время в Москву зачастил, и эта Маринка вокруг него крутится. Каждый раз надеюсь, что она за время его отсутствия другого себе найдет, так ведь нет. Желающих не находится. Больше всего боюсь, как бы он ее с собой не взял.

— Ну, он говорит, она человек полезный. Наверное, действительно ему помогает.

— Себе она помогает, — процедила сквозь зубы Настя. — Да ну ее. Надеюсь, само рассосется. Не такой же мой папа дурак.

Разговор с Настей отнюдь не улучшил Ириною расположения духа. Теперь она окончательно убедилась, что на концерт была приглашена лишь из вежливости. Плоха там Марина или хороша, но место возле Марлинского сейчас занято, и занимать очередь среди претенденток Ира не собирается. Тем не менее волнами накатывала обида. Ира пыталась прогнать ее от себя. Ведь ни на что, собственно, и не рассчитывала. Однако горечь не отпускала. Будто что-то блестящее, сияющее огнями, праздничное пронеслось мимо и, ослепив, скрылось, оставив ее стоять в сумерках. И чем настойчивее Ирина пыталась себя убедить, что совершенно спокойна, тем явственнее разрасталось в душе разочарование — тяжелое, как булыжник, и ледяное.

Нет, хватит думать об этом. Она просто забудет Марлинского и станет жить, как прежде. Тоже, в конце концов, не так плохо.

До сих пор собственная жизнь ее вполне устраивала. Подумаешь, не получилось семьи! Она давно уже с этим смирилась и даже находила определенные преимущества. Дома сама себе хозяйка. Нет необходимости терпеть чужие привычки, ломать себя в угоду желаниям другого человека, поступаться ради него собственным временем и собственными интересами. Это не столь уж легко и просто, даже когда человек любимый. А если не очень любимый или вообще нелюбимый! Сколько ее знакомых живут с мужьями или по инерции, или потому, что боятся детей без отца оставить, или имущество делить неохота. Иру подобная совместная жизнь совершенно не привлекала. Уж выходить замуж, так по большой любви, которой в ее жизни так и не случилось. А если так, то зачем? Она хоть одна, зато в согласии с собой.

В жизни Ирины были и романы, и даже один недолгий гражданский брак. Пару лет они прожили вместе, затем решили разъехаться, но еще какое-то время ходили друг к другу в гости. Со временем отношения становились все менее близкими, и в результате совсем сошли на «нет». До загса они так и не добрались, да никто по этому поводу и не страдал. Было, прошло и умерло.

В своей жизни Ира, конечно, не раз влюблялась, однако такого чувства, когда хочется раствориться в любимом, намертво вцепиться в человека, чтобы никогда больше от себя не отпускать, у нее не было. И ее так тоже никто никогда не любил. Ни для одного мужчины она не становилась надолго единственной.

Всю юность и молодость Ирина, разумеется, мечтала об этом. Вот встретится он — единственный и неповторимый, ее половинка… Но юность прошла, и молодость кончилась, а с ней и вера начала увядать. И однажды Ирина решила, что, видимо, ей не дано. И ушло непременное ожидание счастья, оставив после себя холодный ветерок в душе. Зато жить стало спокойнее. Все окончательно разложилось по знакомым и привычным полочкам: работа, подруги, родственники… Да и за сорок уже. Поздно ждать принца на белом коне.

Сняв сапоги и повесив плащ, Ирина достала из сумочки телефон. Шесть непринятых звонков, и все, разумеется, от Дарьи. Позже, после того, как концерт кончился, звонила каждые двадцать минут. А Ира как отключила перед концертом звуковой сигнал, так больше о телефоне и не вспоминала.

Экран засветился. Опять Дарья!

— Да дома я уже, дома, — проговорила в трубку Ирина.

— Почему не подходишь? Я вся извелась! Куда исчезла! — выпалила подруга.

— Только что из ресторана вернулась.

— Марлинский пригласил? — захлебнулась от восторга Дарья. — Значит, все-таки клюнул!

— Оставь иллюзии, — сердито оборвала ее Ира. — Там, кроме меня, собралось еще полно народу.

— Да-а? Но пригласил-то тебя хоть сам?

— Он и Настя.

— А потом проводил? — Дарья словно нарочно резала по живому.

— Нет. С Настей доехали.

— А он?

— Уехал с любовницей в гостиницу!

— У него любовница? Официальная?

— Не знаю, насколько официальная, и даже на сто процентов не уверена, любовница ли, но про них сплетничали, а я случайно подслушала. Факт тот, что она старается постоянно быть рядом с ним и явно претендует на роль любовницы, а вероятно, даже на большее.

— Ух ты!

— А ты полагала, такой мужчина без женского внимания окажется?

— Да я вообще ничего не полагала. Ждала, что ты расскажешь. Интересно-то как! На ужине какие-нибудь знаменитости с вами были?