Я стояла посреди двора и рыдала. Я не знала, что мне делать и где его искать. Если Пашка что-то с собой сотворит, я тоже не буду жить, я просто не смогу жить! Я почувствовала, как сзади кто-то подошел и крепко обнял меня за плечи.

— Паша! — едва не закричала я от радости и обернулась. Но тут же разочарованно и как-то безнадежно выдохнула воздух. Это был Саша. Впервые с тех пор, как я влюбилась в него, я не обрадовалась его неожиданному появлению, и даже рассердилась. Но тут же беспомощно вскинула на него глаза:

— Саша!

— Где Паша? — коротко спросил он. — Куда он побежал?

— Я не знаю, я его упустила, упустила! — Я сжала кулаки. — Он может что-нибудь сделать с собой в таком состоянии, понимаешь?! Мы должны его найти! Но я не знаю, где и как! Не знаю, не знаю!

— Успокойся! — Он встряхнул меня за плечи. — Я найду его, все будет хорошо, а ты возвращайся домой и жди нас там, поняла? — он говорил спокойно и даже ласково, но его слова звучали как приказ.

И я подчинилась. У меня просто не было сил сопротивляться, меня словно прокололи, как воздушный шарик, и выпустили весь воздух, осталась никому не нужная жалкая оболочка. У меня не было больше воли, не было никаких желаний, ничего не было… Кроме ужасающей бездонной пустоты, даже боли и страха не было. Они исчезли, растворились в пучине этой пустоты. Темные волны поглотили меня, и я… умерла. Я бессильно опустилась на ступени лестницы, по которой начала было подниматься наверх, в квартиру, сжимая в ладонях ключ, который вложил мне в руки Саша. Мимо меня прошла какая-то девушка, удивленно посмотрела на меня, хотела что-то спросить, но передумала и поспешила поскорее сбежать вниз. Должно быть, она решила, что я пьяная или наколотая. Милая девочка, в короткой джинсовой юбочке, с рыжими кудряшками. Рыжими… Господи, Лиза, моя дорогая Лисичка, моя единственная подруга! Я застонала, обхватив голову руками, и начала раскачиваться из стороны в сторону. И Людмилы больше нет! Этой удивительной, красивой, доброй женщины, которая относилась ко мне как к дочери, а я отплатила ей черной неблагодарностью! Какая же я дрянь, и нет мне прощения! Лучше бы это я, а не она попала в жуткую аварию и умерла. Так было бы лучше для всех, и для меня самой прежде всего. Что мне теперь осталось? Кому я нужна? Пашку я потеряла навсегда, мне не вымолить у него прощения. И даже если внешне он простит, то забыть никогда не сможет, и смерть его матери всегда будет стоять между нами. А Саша… Саша тоже навсегда потерян для меня, и по той же причине, он не простит мне и себе ее гибели. Его родного сына и моего мужа. Паша, Пашка, Пашенька, где ты, мой мальчик? Что с тобой? Только бы Саша успел догнать тебя и ты бы не успел наделать глупостей! Прости меня, прошу я, хотя знаю, что не заслуживаю твоего прощения…

Я медленно встала со ступенек и, едва передвигая ноги, словно на них были пудовые гири, начала подниматься наверх, в свой дом. Впрочем, он уже не был моим. Он опустел. Стал чужим и далеким. И когда я уже открывала дверь ключом, меня вдруг словно ударили в сердце. Какого черта я тут ползаю, жалею себя, когда надо действовать?! Бежать, искать Пашку, пока не поздно. Надеюсь, что еще не поздно! Неизвестно, сумеет ли Саша найти его. В любом случае я тоже должна попытаться это сделать. Надо взять себя в руки, все слезы и стоны оставлю на потом, потом я успею вдоволь наплакаться и дать волю своему горю. А сейчас я должна собрать остатки воли в кулак и найти его. Я решительно выпрямилась, набрала полную грудь воздуха, задержала дыхание и мысленно дала себе установку держаться. Как ни странно, помогло. И я отправилась на поиски…

На самом же деле моей решительности хватило ненадолго. Я понятия не имела, где искать. Обошла несколько близлежащих кафе, потом обозвала себя дурой. Что ему делать в кафе в подобном состоянии? Мелькнула мысль отправиться на речку, где мы обычно купались. На минуту мне стало страшно: а что, если он решил утопиться?! Но я быстро отвергла эту нелепую мысль, во-первых, Пашка отлично плавает, а во-вторых, там сейчас должно быть немало народу, последние летние деньки, солнце, люди спешат прогреться. Господи, неужели еще недавно я так же беззаботно и весело купалась и загорала, и на душе у меня было легко и светло, и от будущего я ждала только хорошего?! Стоп! Хватит, велела я себе! Я же дала слово собрать волю в кулак, а слезы и сожаления оставить на потом. И вдруг меня словно ударили по голове, я поняла, где может быть Пашка. Ну конечно, на этом проклятом холме, возле той церкви! Я не знаю, откуда взялась эта уверенность, что он находится именно там. Но ноги сами несли меня в ту сторону, к тому же других мыслей, где искать мужа, у меня не было, и поэтому пришлось остановиться на этой. Я поймала машину, и, когда уже села на переднее сиденье, вдруг вспомнила, что у меня нет с собой денег. Когда мы подъехали, я решительно сорвала с пальца обручальное кольцо и протянула водителю, хмурому неразговорчивому мужчине лет шестидесяти.

— Что это? — он непонимающе посмотрел на меня.

— Возьмите, у меня нет с собой денег, — попросила я, с трудом сдерживая слезы. Все равно теперь это кольцо мне не понадобится, Пашку я потеряла, и поэтому не имею права его носить.

— С мужем, что ли, поссорилась? — он с интересом и сочувствием посмотрел на меня.

— Да, — согласно кивнула я, опустив голову. Не объяснять же ему все!

— Ой, дурная молодежь пошла! — осуждающе покачал он головой. — Не успеет молоко на губах обсохнуть, а сразу жениться. А потом бегут маме с папой плакаться: он плохой, она плохая. Моему внуку недавно восемнадцать исполнилось, а он уже невесту в дом привел, ей всего семнадцать. Жениться собираются, и слова поперек не скажи, чуть что — сразу вопят: «Мы взрослые!» А какие взрослые? Сущие дети! Будут так же вот, как ты, — он кивнул в мою сторону, — потом бегать, кольцами швыряться. — В его взгляде явно читалось неодобрение.

Я растерялась:

— Так я не поняла, вы что, не хотите брать кольцо? Но у меня больше ничего нет!

— Ну и не надо, что я, мародер, что ли, какой? Иди мирись лучше со своим муженьком, небось из-за ерунды поссорились. — Он распахнул передо мной дверцу машины.

— Спасибо. — Я разревелась. — Спасибо вам большое.

— Ну хватит воду-то лить, девка ты молодая, красивая, все образуется, — сжалился надо мной старик, и я нашла силы улыбнуться ему сквозь слезы.

Добрый дядя, если бы ты знал, что бывают такие ситуации, когда ничего уже нельзя исправить, ничего…

Я почти бегом направилась в сторону холма. Блуждала, с надеждой глядя по сторонам, но Пашки нигде не было. Я уже отчаялась найти его. В изнеможении опустилась на траву, закрыла глаза. Трава сладко и остро пахла, солнце пригревало, а птицы, несмотря ни на что, пели свои песни. Им не было дела до моего горя, да что там моего, до всех бед и ужасов нашего мира. Счастливые… «Какого черта я здесь валяюсь, когда надо бежать дальше искать его?» — настойчиво стучала в висках мысль. Но я не могла пошевелиться, не могла сдвинуться с места. Меня словно парализовало. Я лежала, закрыв глаза, и чувствовала, как по моим щекам бегут слезы. И вдруг…

Кто-то тронул меня за плечо. Саша или Паша? Саша, Паша, их имена похожи, и они должны быть похожи, отец и сын, но они такие разные. И обоих я люблю, и обоих потеряла. Я открыла глаза и не могла сдержать крик радости:

— Пашенька! — Я вскочила и хотела обнять его, но тут же испуганно отступила назад. Он смотрел на меня уже не с такой ненавистью, которая шокировала меня в квартире, его взгляд был спокойнее и как-то отстраненнее. Он не бежал от меня, более того, сам подошел, и это вселило в меня надежду на то, что я могу получить если не прощение, на это я уже не надеялась, то хотя бы шанс высказать то, что накопилось в моей душе, оправдаться. Шанс на то, что он не прогонит меня, как прокаженную, не оттолкнет. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, и наконец я решилась заговорить первой.

— Я понимаю, — сказала я, — ты меня ненавидишь и имеешь на это полное право, но я хочу, чтобы ты… — тут я осеклась, поняв, что выражаюсь языком дамских сентиментальных романов. И все мои слова звучат так жалко, так неубедительно. Тогда я просто сказала, глядя ему в глаза: — Что мне сделать, чтобы ты простил меня?

Он долго молчал, изучая мое лицо, затем поднял руку и коснулся моей щеки. Не погладил, а всего лишь коснулся — и тут же отдернул ее, словно обжегся. Затем вытер ладонь о джинсы, словно испачкавшись в чем-то неприятном, и поморщился.

«Что ж, ты это заслужила», — мысленно сказала я себе.

— Ты чужая, — произнес он глухим незнакомым голосом. — Это не ты!

Мне вдруг показалось, что он сошел с ума, до того рассеянным и странным был его взгляд и голос, а также все движения. Но вскоре я поняла, что ошиблась. Он тряхнул головой, словно приходя в себя, и посмотрел на меня вполне осмысленно:

— Ты чужая, — повторил он уже другим тоном, спокойным, даже слегка насмешливым. Он не осуждал меня, а просто констатировал факт. — Я любил тебя и верил тебе, а ты меня предала, — продолжил он все тем же внешне невозмутимым тоном. — Когда я встретил тебя, ты показалась мне чистой и нежной девочкой, нетронутой, светлой. Меня поразили твои глаза. Ты казалась мне особенной, не похожей на своих сверстниц. Ты была искренней, живой и настоящей, в тебе не было грязи и фальши. И я понял, что нашел ту единственную, которую искал всю свою жизнь. Я поверил тебе. Я поверил в то, что смогу быть счастлив. Но потом… В тот первый раз, когда у нас с тобой ничего не получилось… Ты помнишь это? — он смущенно покосился на меня.

Я кивнула, но он и не нуждался в ответе. Он как будто обращался не ко мне, а к самому себе, к своей душе.

— Я испугался, расстроился. Да нет, не те слова… Я был убит, раздавлен. Мне казалось, что я бесполезный импотент, ничтожество. И что ты не сможешь уважать меня после такого позора.