Ольга Цай - Мажор Vs Провинциалка

«Богдан, прости, что ушла вот так вот. Но лучше так расстаться, чем пускаться в никому ненужные объяснения. Все было прекрасно. Но наши отношения подошли к логическому завершению. Спасибо за все».

Я действовала на автопилоте. Я все видела, все слышала, все осязала, но, будто, фоном, будто, не со мной все происходит, будто, смотрю какой-то фильм, и все ощущения главных героев проходят через меня, но ко мне не имеют никакого отношения.

Я никого не винила. Винить некого. Да и о чем может быть речь, если формат отношений был изначально понятен, изначально я заключала сделку, понимая, что приобрету. Меня никто не обманывал, мне никто и ничего не обещал. А то, что я вычленяла для себя из фраз, взглядов и улыбок Богдана было лишь моим неуемным глупым воображением. Я изначально знала какой он, знала, что все происходящее не было романом или любовью до гроба. Лишь секс и удовольствие на пике возможного. Это был мой выбор и только мой.

Допускала ли я мысль, что Ливанова лжёт? Нет. Нет, потому что предупреждала она. Нет, потому что они давно вместе. Потому что они вдвоем — это правильно. Как правильно и то, что я не пара ему. Ведь легко можно было поверить в то, что сказка про золушку, может, воплотиться в жизнь. Легко можно было открыться целиком и полностью ему. И даже начать бороться за нас. Все это можно было сделать легко. Однако, финал в сказке и в жизни, к сожалению, был бы разным. В любом случае разным.

Мне было страшно. Все то время, что мы встречались мне, действительно, было страшно. Страшно, что узнают и отберут. Страшно, что его увлечение мной недолговечно и поверхностно. Страшно поверить в реальность происходящего. Страшно за саму себя. Я, как могла, пыталась оградить себя от последствий этого романа. Как животное, что чуя опасность, пытается сохраниться, чтобы выжить. И быть может, только поэтому я сейчас еще способна действовать.

Верила ли Богдану? Нет. Я не верила ему. Нет… снова ложь. Я верила, я хотела верить! Но не могла. Наверное, это связано с началом нашего общения и слишком резкой переменой его отношения ко мне. А быть может, это все проклятые стереотипы, что вбивались историями из СМИ.

Жалела ли я? Наверное, нет. Я благодарю Богдана. Благодарю за то, что показал, как это может быть. Благодарю за то, что дал мне этот месяц кратковременно призрачного счастья. И теперь я совершенно точно на меньшее не соглашусь. Осталось только самой поверить во все это! Осталось только заставить поверить в это глупое сердце, что болезненно ныло. Поверить душой, что собралась в адский ком в груди и не давала продохнуть.

Плакала ли я? Нет. Ни одной слезинки не пролилось с момента, как я покинула Богдана, его квартиру. Ни одной!

До той самой ночи, когда я засыпала в своей бывшей детской комнате, в родительской квартире, обнимая меховую декоративную желтую подушку. Вот тогда, я вцепилась зубами в уголок одеяла, чтобы никто не услышал. Не услышал, как меня раздирает на части. Как мне больно дышать. И я орала, орала от этих ощущений, громко надрывно, на пределе своих сил. Но вот крик тот был безмолвным. А потому что никто… никто и никогда… никогда не узнает о том, что я безродная, провинциальная девчонка влюбилась без памяти в парня, что является предметом мечтаний многих и многих. В парня, который сочетает в себе не сочетаемое. В парня, который сам того не ведая, разрушил меня до основания.

Перед отъездом я позвонила и отпросилась у дяди Васи. Спасибо этому потрясающему человеку — не лишил меня работы. Я не стала ничего говорить Зое, не было сил вести задушевные беседы или врать о причине моего отъезда.

И только, когда прошло два часа после того, как поезд тронулся с перрона, я набралась смелости и включила мобильный. Количество пропущенных вызовов от Макарова, Зои, Пети и других ребят меня поразило. Особенно от Богдана. Я понимала, что он шокирован моим внезапным исчезновением. Так же, как осознавала, что это ненадолго.

Судя по всему, он обманул меня и не прекращал общения с Миланой, раз она знала такие нюансы, как видео или мой лифчик в его ящике. Но, когда он умудрялся с ней встречаться, если все его дни были расписаны? А впрочем, долго ли умеючи. Но прервав на полпути анализ, я тут же перепрыгнула на концовку — мы расстаемся, на этом все. Сейчас я пока могу уйти. Пока еще могу не превратиться в жалкую девчушку, одну из тех, что судорожно ловят знаки его внимания.

Чирканула Зое, что через неделю буду, и тут мой телефон ожил. На экране высветилось: «Макаров». Отклонила. Но он вновь перезвонил. А я снова нажала кнопку "отбой". И тут же отправила ему ответное сообщение, после чего отключила телефон и устало откинулась назад. На эти пару строк я отдала последние душевные силы.

Я вышла на своей станции. Окинула взглядом перрон и грустно улыбнулась. Прошло два месяца с тех пор, как я с кипятильником в руках, с надеждами на будущее, с энтузиазмом и верой во все лучшее садилась в вагон поезда, отправляясь в свою новую, такую долгожданную жизнь. Два месяца. А будто полжизни. Нацепив пластмассовую улыбку на лицо, я двинулась в сторону отчего дома.

Безусловно, родители были удивлены моим появлением на пороге в разгар учебного семестра. Быстро успокоив их, что не отчислена, а просто соскучилась, я ретировалась в свою комнату под предлогом усталости от дороги. Мышцы лица свело от искусственной радости и даже, зайдя в комнату, не сразу заметила, что продолжаю тянуть улыбку.

Прошло шесть дней. Я бы соврала, если бы сказала, что они пролетели незаметно. Каждый день тянулся невыносимо долго…без него. Я тосковала до боли, до синяков под глазами, до впалых щек. Но каждое утро, нехотя отдирая себя от кровати, надевала неизменную, заученную улыбку и делала вид, что живу.

Говорят, что родные стены помогают. Наверное, да. Спустя неделю, стоя на вокзале в ожидании поезда, я наконец-то смогла принять себя без него, и выстроить хрупкий план существования без Богдана.

Папа проводить не смог. Так что мы с мамой тащили за две ручки тяжеленную клетчатую сумку, нагруженную соленьями, вареньями и еще всякой всячиной. Ох уж это мамино «еще чуть-чуть этого и этого положу».

— Жень, я переживаю, как ты там дотащишься?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Мам, как-нибудь.

— Да она неподъемная, — выдохнула она, когда мы опустили сумку на перрон перед вагоном.

— Друзьям позвоню. Встретят. Не переживай, мамуль, — обняла и поцеловала ее в щеку.

— Жень, — чуть замялась, выдохнула и продолжила, — когда-то у тебя в детстве был любимый двухколесный велосипед. Зеленый такой, помнишь? Там еще дополнительные колесики были.

Я в удивлении уставилась на маму. К чему это она? Помнила смутно, но кивнула.

— Да, что-то припоминаю. Только вот, куда делся он, не помню.

— Ты очень любила его. Готова была на нем кататься даже зимой, — тихонько засмеялась мама, качая головой. — Когда купили, тебя было не усадить на него. Ты так боялась. Ух! А потом, когда поняла, что на четырех колесах ты не упадешь, начала гонять. Потом папа снял дополнительные колесики и учил тебя кататься на двух колесах. Ой, как ты плакала! Помню, в шкафу отыскала эти дополнительные колесики и просила папу обратно приделать их.

Я кивала, не понимая к чему мама клонит, но не перебивала. Странный разговор.

— А потом ты научилась держать равновесие. И стала гонять так, что я аж за сердце хваталась. Помню, ты мне показывала, как можешь, не держась за руль, ездить, — засмеялась она и вновь покачала головой. — Но как-то мы пришли в магазин, оставили велосипед у входа и его украли. Ох, как же ты ревела. Тебя было ничем не успокоить. Помнишь, что я тебе сказала тогда?

Я отрицательно качнула головой.

Мама посмотрела на меня в упор, на ее губах играла немного грустная улыбка.

— Доча, скажи спасибо велосипеду. Скажи спасибо за то, что он был в твоей жизни. За то, что научил тебя кататься, держать равновесие. Скажи спасибо за то, что подарил минуты, часы счастья и ветра в ушах. Скажи спасибо и отпусти. Не жалей ни о чем, просто отпусти. Будет в твоей жизни другой велосипед. И потом, через год мы тебе купили другой велосипед.

Она помолчала.

— Жень….дочь, я не знаю, что у тебя стряслось. Но я твоя мама, я очень тебя люблю и вижу, что что-то тебя гложет. Ты не рассказываешь, значит, не готова. Может, потом, когда-нибудь… Но просто помни, иногда надо сказать спасибо и отпустить ситуацию.

Под конец ее речи я не выдержала и разревелась. Мама обняла меня, успокаивающе гладила по голове и тихонько приговаривала:

— Все будет хорошо, доча, все будет хорошо.

И в этот самый миг я поверила, я уверилась в том, что все, действительно, будет хорошо.

— И что с ним? — кивнул на мрачного Макарова Ветров.

— А я почем знаю? Молчит, как рыба об лед, — пожал плечами Леснов, снимая с крючка футболку. — Он в таком состоянии уже почти неделю. Не замечал?

— Нет, — покачал головой. — Дан, ты в норме? — громко обратился к другу.

— А что, какие-то проблемы? — вопросительно уставился на Макса.

И этот злой, безэмоциональный взгляд не понравился Ветрову. И как он за своими проблемами пропустил, что с приятелем что-то не то?

— Да нет, — помолчал. — Поговорить не хочешь?

— С тобой? — скептически подняв бровь, уточнил Макаров.

— Нет, блин, с Папой Римским! Макаров, у тебя какие-то траблы? Может, помогу чем? Не чужие же ведь друг другу.

— Нет у меня никаких траблов. Если появятся, обращусь, — перекинул сумку через плечо, обошел Макса и покинул раздевалку.