Если мой разумный читатель припоминает портрет мадам Томас, что я нарисовала чуть ранее, как копию дородной женщины, занимающуюся в основном кухней, этакая располневшая копия «спящей Анжелики» кисти Рубенса, он оскорбится тем, что брат Алексис принялся ублажать её, забыв такую красавицу, как я. У моей домохозяйки был столь ужасно огромный живот, что не было никакой возможности её атаковать с этой стороны. Даже эталонный детородный орган осла из Бретанской Мирабали не смог бы дотянуться до её истекающей от похоти пещерки… пардон, пещеры. Поэтому нашей горе мяса… и похоти пришлось опереться обеими локтями на постель, уткнуться носом в покрывало, и представить свой огромный зад на обозрение скромному брату-канонику. Распутный францисканец в тот же момент сбросил с нее юбку, подъюбник и задрал рубашку на плечи, в результате чего обнаружились две ослепительной белизны ягодицы необычайного объёма, которые при ближайшем рассмотрении, нужно признаться, доставляли своим видом определённое удовольствие. При виде их священник, закинув полы своей рясы себе на плечи, взял в руку своё ангельское кропило, которым он не так давно меня столь хорошо и щедро обрызгал, и устремил его с невыразимой силой через густую лесную поросль, которая обрамляла промежность вышеупомянутого зада, и очертания которой терялись в зарослях.

Из-за внезапности, силы и интенсивности напора, мадам Томас закричала и стала изрыгать хриплым голосом проклятия в адрес этого сексуального маньяка. Но очень скоро волна похоти и сладострастия достигла, наконец, её головы, и до меня донеслись уже другие крики.

– 

Ах! Мой толстый будан, моя любимая кровяная колбаска,– воскликнула она хриплым голосом, прерываемым только утробными вздохами,– остановись, я умираю! Твоя дубина… ах… как я её люблю! Как ты изощрённо делаешь это! Твоё мужественное сердце, это украшение моей души!… Ах! Да.. да… ты дважды сын шлюхи! Собака! Сволочь ! Буж!

Ты меня разорвёшь… Когда же у тебя закончатся силы? Прости меня, мой сладкий друг, пощади меня, я больше не могу!

Я честно вам признаюсь, что у меня не хватило сил хладнокровно смотреть столь сладострастную сцену, и я решила использовать тонкие ресурсы моего указательного пальца, а потом и двух, чтобы облегчить своё положение, когда внезапно заметила толстую свечу на полке. Со страстным желанием, граничащим с бешенством, я схватила её и засунула в своё лоно как можно глубже, в то время как мои глаза были сфокусированы на двух актёрах этого захватывающего сладострастного спектакля. И хотя массивная длинная свечка вместе с моими пальчиками так и не смогли погасить бушующий во мне огонь страсти, я смогла его, по крайней мере, частично притушить.

Вы не должны удивляться тому, что у мадам Томас хватило бесстыдства совершать этот неприличное соитие зная, что я нахожусь недалеко от нее, и мало того, наверняка подозревая, что я могу подсматривать за ними и видеть этот акт плотского наслаждения. Во-первых, в это время она была практически не в состоянии размышлять над правилами приличия, и впрочем, даже если бы и могла, ничто её не обязывало сдерживаться передо мной, будучи достаточно осведомлённой о моей профессии. Возможно, она хотела мне дать доказательство своего абсолютного доверия и своей дружбы. А вероятно, в этот момент похоть взыграла в ней с такой силой, и ей опять захотелось снова проиграть сцену своего сладострастного спектакля, подобной той, что она играла только что, поэтому мадам Томас снова вытащила из трусов брата Алексиса ещё дымящийся багровый сладострастный монструального вида агрегат, и позвав меня, она положила его мне в руку. Когда я хотела позорно развернуться и убежать, у меня из этого ничего не вышло. Бесстыдник-каноник толкнул меня на постель, и внезапно одел мою рубашку мне на голову. Его грозная, горящая головня, немного ошибившись с попаданием в цель, нанесла мне столь ужасный тумак внизу живота, что я решила, что он собирался вынести прочь все мои внутренности. Милосердная мадам Томас, тронутая болью, которую я терпела, была столь любезна, что помогла мне, и, схватив мятежный инструмент каноника, заставила его счастливо упасть точнёхонько в мою впадину. Мой утробный сладострастный стон засвидетельствовал ей моё признание за оказанную услугу, а довольные чавкающие звуки моей кошечки после сильных ударов паха священника о мой круп, которые она непрерывно испускала, не позволяли сомневаться, что мне крайне удовлетворителен этот способ совокупления.

Брат-каноник, изогнутый, словно лоза на шпалере, отвечал на все мои движения и звуки столь живыми сотрясениями, что в любом другом случае я дрожала бы от страха, как бы пол не рухнул под нами, но наслаждение, затуманившее мою голову, сделало меня отважной. Когда огонь полыхает в женщине, справедливо будет сказать, что мифическая или действительно реальная опасность её нисколько не беспокоит, и в эти моменты женщины чрезвычайно отважны. Я не припоминаю больше ни одного момента в моей жизни, когда бы я была столь безмятежна в любви, и для этого было нужно не меньше, чем такой чемпион, как брат Алексис, способный торжествовать над яростью моей возбуждённой похотливой киски. Я была настоящим демоном. Я обхватила ногами его бедра, и так яростно прижалась к нему двумя руками, что меня скорее можно было убить, чем прекратить это безумный яростный штурм. Слава победителя была предназначена только для него. Лишь то должно было показаться удивительным и почти невероятным, так это то, что непрерывно, безостановочно, он заставил меня отчётливо испытать три раза радости рая Магомета.

Брат Алексис, после испытания моих любовных талантов, которые он только что устроил, решил приобщить меня к высоким идеям, и убедил пророческим тоном, что я сделала бы состояние на своём искусстве заниматься сексом.

– 

Я легко бы мог, – сказал он мне,– предоставить вам содержателя для обычного мещанского существования, но это не приведёт вас ни к достатку, ни к блеску вашей будущей жизни. Вы очень красивы, чрезвычайно искусны в любви, и было бы глупо при таких ваших данных прозябать в посредственности. Опера – вот ваше предназначение. Карьера актрисы… как например у мадемуазель Гус? У меня достаточно возможностей устроить вас туда. Вопрос состоит только в том, чтобы знать, имеете ли Вы склонность к пению, или предназначены для танца.

– 

Мне кажется,– ответила я,– что в танце мне сопутствовал бы больший успех.

– 

И мне тоже,– ответил каноник, обнажив мне ногу выше колена,– вот та часть вашего тела, специально предназначенная для этого упражнения, и которая, на мой взгляд, вызовет появление большого количества биноклей в амфитеатре.

Брат Алексис не давал пустых обещаний. Он вручил мне в тот же момент рекомендательное письмо для месье Гр-е, который тогда держал в субаренде прелести девушек лирического Театра. На следующий день мадам Томас дала мне взаймы платье, и нарядившись как можно лучше, я около полудня понесла мою эпистолу по её адресу.

Я увидела сухого высокого человека, загорелого, флегматичного и холодного вида, который инстинктивно держал на расстоянии общающихся с ним людей. Он был в свободном халате и без брюк. Зефир, лёгкий ветерок, шутил с его рубашкой, раздувая её края, за которыми можно было легко обнаружить две большие мертвенно-бледные и твёрдые половинки его бёдер, внизу которых грустно висел дряблый обломок его мужественности.

Я заметила, что читая моё письмо, он внимательно посматривал на меня, и его строгое лицо постепенно разглаживалось. Я решила, что это благоприятное предзнаменование для моих дел, и не ошиблась. Месье Гр-е усадил меня рядом с ним, и сказал, что я очень красива и настоль божественно сложена, что не нуждаюсь ни в какой рекомендации, и что, тем не менее, он будет рад случаю представить публике в Опере такую красавицу, как я.

Между тем, в то время как он отвешивал мне столь красивые комплименты, руками этот джентльмен производил ревизию моих наиболее тайных прелестей. и дух разврата, невольно возникший в его комнате понемногу разбудил сладострастие. Оперный сластолюбец положил мне в руки свои пребывающие в плачевном состоянии мощи. Мне потребовалось все моё умение и знания, почерпнутые в школе мадам Флоранс, чтобы воскресить эту безжизненную массу и вывести её из состояния унижения, в котором она до сих пор пребывала, будучи невосприимчива и глуха к толчкам и поглаживаниям моих проворных ручек и нежных пальчиков. Меня уже стали огорчать результаты моих усилий, когда я с радостью заметила, что два моих последних ухищрения, связанных с тем, что я стала ему щекотать промежность и вставила кончик пальца в его анальное отверстие вызвали в нем первое оживление и трепетание плоти. Эта хитрость имела чудесный эффект.

Спящая машина внезапно вышла из своего летаргического сна и выросла в размерах столь чудесно, что обрела новую сущность. Тогда, чтобы воспользоваться этим ценным моментом и увенчать мой шедевр достойным результатом, я задвигала запястьем своей руки с такой гибкостью и быстротой, что монстр Оперы, побеждённый самыми прелестными ощущениями, разразился потоком слез от избытка радости.

Наконец, месье де Гр-е, очарованный моими хорошими манерами, наспех оделся и повёл меня к месье Тюре, в то время директору Оперы. Я была бы, конечно, очень счастлива, если бы он также нашел меня в своём вкусе. Ну что же, я не ошиблась в своих ожиданиях и месье Тюре, не колеблясь, принял меня в ряды труппы девушек королевской Музыкальной академии и оставил нас отужинать с ним.

Так как я люблю менять во времени мои описания и сцены из моей жизни, я не расскажу вам сейчас ничего из того, что произошло между месье Тюре и мной в тот день. Достаточно знать, что этот хороший и добрый человек был также распутен, как и месье де Гр-е, и не менее труден в процессе приведения в рабочее состояние его мужского достоинства, и мне второй раз на день пришлось применить на практике все свои знания и напрячь всю свою фантазию, чтобы понравиться этому влиятельному господину, так что я, достаточно возбуждённая после такого бурного дня, возвратилась к доброй мадам Томас, торопясь сообщить ей о результате, который мне предоставило письмо брата Алексиса… и уже на следующий день я могла больше не бояться полицейских.