А пока давайте возвратимся к тому возмутительному случаю, так меня задевшему. Уже три недели прошло с тех пор, как я остужала свою кипевшую от возмущения кровь, став жертвой наглого мошенничества, настоем корней куста земляники, кувшинки и нитратной̆ соли, когда одна перекупщица в туалете мне предложила, временно послужить одному члену духовенства. Хотя я тогда после всего пережитого чувствовала себя уже довольно сносно, состояние моего здоровья было ещё немного двусмысленным, и я не была чересчур уверена в том, что кто-либо мог приблизиться к моему розовому кусту не подвергаясь риску уколоться.

Если бы шла речь о том, чтобы договариваться с мирянином, я бы ещё подумала, не придётся ли мне потом раскаиваться в содеянном, но узнав, что я буду иметь дело со священником, я думала лишь о том, как бы мне его ощипать, ничуть не беспокоясь, что меня будут мучить потом угрызения совести. Нашла коса на камень. Так как профессия этих людей состоит в том, чтобы навязывать всем и везде под лицемерной пеленой христианские и социальные ценности в своей собственной интерпретации, так как эти святоши нам часто рекомендуют за экю то, что они сами не приобрели бы и за его одну тысячную… одним словом, это существа, которые лишь бесчеловечно жиреют на наших бедствиях и смеются над нашими недостатками, и поэтому я всегда полагала, что поступаю скорее похвально, чем предосудительно, совершая с таким человеком акт, который по его завершению позволил бы пожаловаться на меня. И вряд ли Богу. Хотя от этих святош можно ожидать чего угодно. И так вот совсем зрело и взвешенно, я согласилась встретиться с ним и очистить его до последней шерстинки, и чем раньше, тем лучше.

Вообразите себе этакого сатира, волосатого, как Ликаон, худого, с бледным лицом, на котором явственно отражался порок чувственного темперамента и похоти. Несдержанность и сладострастность изливались потоком из его лицемерных взглядов, но давайте оставим этот портрет без последних мазков кисти, чтобы мой искусный читатель не обвинил меня в излишней предвзятости и не принял Готье за Гаргюйе, что равносильно глупой ошибке. Я никогда не рассчитывала, что человек такого сана, в такой сутане окажет мне такую любезность, как только увидит меня. Он преподнёс мне карманные часы с боем Жюльена Лероя, с гильошированным циферблатом восхитительного вкуса и богато инкрустированные бриллиантами. Признаюсь, к его чести, что ещё никогда священнослужитель наглядней не опровергал пословицу, которая говорит, что нищий и священник-это одно и тоже. Он был, напротив, до глупости расточителен, так что менее, чем за две недели я его заставила потерять, и, соответственно, увеличить свою ренту на тысячу экю. Он был человек, который продал бы все имущество церкви только по одному моему знаку о моем недомогании, требующем дорогостоящего лечения. Вскоре я заметила, что его любовь ко мне начинает граничить с бешенством, и осталась лишь тонкая грань, которую ему нужно было перейти, чтобы дело дошло до рукоприкладства, а может быть, и до более тяжёлых последствий.

Это случилось в то самое время, когда я прибегла к одному наглому и бесстыдному трюку, на который женщины нашей профессии вполне способны. Я ему сказала твёрдым тоном, от которого слугу Божьего сразу затрясло мелкой дрожью, что нахожу его очень смелым человеком, раз он осмелился даже подумать о том, чтобы оскорбить меня подобным образом, что он заслужил, чтобы я его заставила выброситься из окна, и если меня и можно было в чем-то упрекнуть, то это лишь в том, что я имела слабость полюбить его, но я прекрасно знаю, какую оценку общество даёт людям, подобным ему. Оно считает, их по большей части, распутниками и развратниками, и что, без сомнения, он очень неплохо прижился, таким образом, в некотором бесчестном доме. Я добавила, что, если бы последние капли жалости к нему не удерживали меня от решительных действий, я упомянула бы его в сообщении церковному судье в Офисиаль, и имела бы достаточно кредита доверия, чтобы его отправили в достойное для него место, где наказание и покаяние были бы соразмерены с его распущенностью. Моя пылкая и лаконичная речь возымела должный результат, которого, я собственно говоря, и ожидала. Бедный апостол был столь оглушён, был настолько унижен, что поспешно и молча отступил, и больше я о нём никогда и ничего не слышала.

Пусть эта маленькая новелла послужит уроком для духовных лиц, и они поймут, наконец, что опала, позор и презрение – обычное вознаграждение за их скандальное, позорное поведение. Пусть они для начала научатся уважать друг друга сами, если хотят, чтобы уважали их. До сих пор они были чересчур убеждены в том, что чистота помыслов и жизни совершенно не привязана к одежде, в которую они облачены, и что живые страсти под духовным платьем кардинально отличаются от страстей человека, облачённого в светское платье, что мужчина, одев рясу, по определению становится выше персоны в модном светском костюме, что монах первых христианских веков в своём отрешении от земного должен быть равен любому священнику нашего времени.

Пусть священник ежедневно будет стараться спасти своё лицо под личиной добродетельной набожной внешности, пусть ему успешно удастся скрыть от своей паствы все свои внутренние недостатки, пороки и аппетиты, пусть он очаровывает словами молитвы всех своих собеседников, глядя им в глаза, он может добросовестно выполнить все, что предписывают ему обязанности его сана, но требовать большего-это значило бы просить невозможного, и противоречило бы постулатам и желаниям природы. Одним словом, не стоит требовать чудес и не стоит ждать их. Пусть священники занимаются своим делом, сверкая своим внешним преимуществом над нами, пусть они обманывают и вводят в заблуждение тех, кто хочет обмануться, но не будем позволять им обманывать себя, если мы этого не желаем, и не будем позволять им чувствовать себя выше нас. В худшем случае, большинство из нас стоит, по крайней мере, на одной ступеньке с ними.

После того, как меня покинули милости господина аббата, я стала больше, чем когда-либо, заботиться о состоянии моего пошатнувшегося здоровья. Я столь тщательно выполняла все предписания моего хирурга, что вскоре уже была в состоянии заключить новый брак. И моё ожидание претендента на мою персону не было долгим.

Один богатый иностранец, которых, если вы помните, я люблю с особой нежностью, англичанин… богатый, или скорее очень богатый, пришел отдать мне дань уважения, обставив это мероприятия с максимально возможной пышностью. Это был сорт иноземного индивида был маленького росточка, коренастый, вполне походящий со стороны на большой палец ноги, переваливающийся, как мускусная утка, и увенчанный каталонской шпагой, а между ног у него висел крупный жёлудь, сползающий на лодыжку. Качество его разума настолько гармонировало с его телом, что они, казалось, были сделаны из одного теста, поэтому было затруднительно чему-то из этого отдать предпочтение. Не удивляйтесь, что в моем повествовании среди моих клиентов вы не встретили людей интересных. Нужно заметить, что люди заслуженные, обладающие умом и красотой, редко бывают излишне расточительны и менее всего желают попасть в наши сети, и только дураки и угрюмые лицом типы нашего общества, испытывающие затруднение в нормальном применении своим деньгам, обращаются к нам, наивно полагая, что это им обойдётся дешевле и интересней, чем брак с приличной девушкой. Впрочем, следует иметь в виду, что единственный интерес, ради которого к нам приходят эти спаниели и обезьяны с толстой мошной денег, это уверенность в том, что их примут с распростёртыми руками, как самых любезных кавалеров мира. Вот такая вот огромная привлекательность у этого вида человекообразных. Их преимущество над другими– это огромное количество гиней, которое на время даёт им возможность демонстрировать их преимущество над другими. Вот и в этом случае гинеи временно превратили эту утку в человека, что позволило ему получить от меня сомнительный комплимент о том, что Бледно-зелёный селадон прекрасно сочетается с цветом моих глаз. Англичанин обратил моё внимание на то, что он ведёт довольно странный образ жизни, и мне придётся привыкнуть к нему. Странность заключалась в том, что в дальнейшем три четверти времени, проведённого вместе с ним, мне пришлось проводить в поглощении только что зажаренных бифштексов, каре ягнёнка, жаренного телёнка, плавающего в масляном соусе, с зелёными листами капусты, такими, что подаются только птице с птичьего двора. Частенько приходилось есть (это было его излюбленное блюдо) кусок свинины с яблочным вареньем. У него не было абсолютно никакого вкуса к хорошему вину. Бургундское, равно как и другие лучшие вина Франции, ранили его сердце. Ему требовалась лишь гремучая смесь крепких вин, обзываемая пуншем, подходящая лишь для дубовых глоток английских моряков, да вонючая трубка. Уверена, что настоящий англичанин мог бы с удовольствием поужинать и без этой отравы. Наконец, когда мой денежный мешок напивался своей алкогольной смесью из лимона, водки и сахара, и пресыщался, как хряк, своей свининой, он, наконец, засыпал, забыв свои ноги на столе с объедками своего пиршества. У меня не была никакого желания изобличать это подобие человека, набившее брюхо и охмелевшее, в его скотском поведении, поскольку в нём я нашла значительное преимущество для себя. Хотя мой туз был отнюдь не щедр, я легко вытягивала из него все, что хотела. Я не имею в виду, что для этого мне приходилось обчищать карманы моих соотечественников, поднимать тосты в честь короля Георга и посылать ко всем чертям Папу Римского и всех претендентов на его трон.

Посредством того, что мне удавалось избегать непосредственного участия в этом английском свинстве, у меня была полная свобода опустошать его карманы. Однажды мне удалось облегчить его кошелёк более чем на триста луидоров за напиток, который мне якобы требовался для полного выздоровления от внезапно настигшей меня хвори. А однажды, явившись перед его взором неглиже, я заявила ему, что мне нечего одеть сегодняшним вечером, чтобы составить ему достойную компанию за ужином, и попросила его, поскольку мне известно о его превосходном вкусе, сопроводить меня в некий бутик на улице Сен-Оноре «О! От всего сердца,– ответил милорд.– Об этом магазине в Париже прекрасные отзывы, очень, очень хорошие. Yes, yes, very well, очень хорошо… ваша идея прекрасна. Extremely good… чрезвычайно хороша… Хочу вам сообщить, что я буду рад помочь вам приобрести в этом бутике все, что вам заблагорассудится.» Вы никогда не догадаетесь, насколько простиралась моя скромность в выборе понравившихся мне вещей-два отреза ткани в тридцать локтей каждый, первый серебряного цвета, чтобы оттенить цвет моего лица, и другой, золотой, для отделки платья.