Ник встал, потянулся, подошел к окну. Уже начал угасать короткий январский день. Делать было совершенно нечего. Даже поговорить не с кем, Варвар где-то шляется, как обычно, родители в кои-то веки, по настоянию матери, уехали на неделю в санаторий — отдохнуть и подлечиться. Правда, отец там сразу же спелся (и спился — по утверждению мамы) с главным врачом и лечился по собственной методике. Но, несмотря на ворчание матери, вроде бы отдыхалось родителям хорошо.


За окном шли куда-то люди. Может быть, и ему прогуляться? Куда? Да некуда, в том-то и дело. Все визиты вежливости он уже нанес, если можно так сказать. Только вчера вот был в гостях у Вика. Вообще, странное дело. Когда его закадычный друг детства, Витька Баженов, он же Вик, он же Вектор, вдруг неожиданно добился-таки взаимности от своей великой любви (хотя лично Ник считал это блажью и дурью), Николай решил, что — все. Потерял он друга. Сожрет его Королевишна Надька и косточек не выплюнет друзьям. Вышло, к его огромному изумлению, иначе — и друга не потерял, и приобрел… Ну, не подругу, конечно, но Надька Соловьева, точнее, уже Надя Баженова оказалась человеком. Неплохим человеком, надо сказать. Коза и выдерга, не без этого, но, как говорится, у всех свои недостатки. Так что они вполне смогли найти с ней общий язык. А уж после появления на свет Ванечки Баженова…


Ник усмехнулся. Господи, родители, тоже мне. Сами ведут себя как дети. Ник вспомнил, как ему тогда позвонил Вик — перепуганный до икоты молодой папаша. «У Вани опухоль на животе!». Где-то там, на заднем фоне, подвывала Надька. Нет, он в опухоль сразу не поверил. Но примчался тут же. Угу, так он и думал. Самая обыкновенная пупочная грыжа, которую он, молодой и только-только набирающийся опыта детский хирург распознал сразу. Отпаивал Витьку вискарем, кормящую мать Надю — чаем с лимоном и сахаром, приняв на себя командование на их кухне. Успокоил, как мог, молодых родителей, чувствуя себя ужасно мудрым и опытным. Предложил периодически еще хлюпающей носом Наде свозить сына на консультацию к Владимиру Алексеевичу — своему начальнику, наставнику и заведующему отделением, где Ник работал. На что Надя ответила ему фразой, за которую он ей простил все ее прегрешения перед Виком — былые, будущие, мнимые и настоящие. «Своего сына я могу доверить только тебе, Коля!». С тех пор мир между ними установился окончательный и бесповоротный, а Ванечка Баженов стал его пациентом номер один.


Поначалу приезжал каждую неделю — проведать, посмотреть на динамику. Надя оказалась совершенно сумасшедшей мамашей, но он к этому уже привыкнуть успел — что нормальные с виду женщины могли вести себя на редкость неадекватно, когда дело касалось их детей. Но с Надей было проще — выяснилось, что, в крайнем случае, на нее можно даже грозно рыкнуть, и она послушается и перестанет дергаться. Поэтому Надежда дисциплинированно выполняла все его рекомендации по консервативному плану лечения, включая массаж, гимнастику и пластырь. Об операции думать пока было рано — в этом он Надю тоже смог убедить. В общем, Надька оказалась действительно неплохим человеком. И еще она сестра…


Ник вздохнул. Вчера, сидя на кухне у Нади с Виком, с маленьким крестником, бодро скачущим у него на коленях: молодые родители радостно сбагрили ему ребенка, Ник, глядя на Надю, вдруг поймал себя на совершенно крамольной мысли. Что он прекрасно представляет, как выглядит жена друга без одежды. Ведь они же с Любой близнецы, у них должно быть все одинаковое, не только лицо, но и тело. Эта мысль его так смутила, что даже Витька заметил. Подкалывал, что Ник какой-то странный и задумчивый. Да как тут не быть задумчивым?!


Решив занять руки, он двинулся на кухню, открыл холодильник. Но от мыслей ему это не помогло отгородиться. К сожалению, рот и мозг у него функционируют абсолютно автономно. Он запретил себе думать, потому что без толку — только голову сломаешь в попытке понять и объяснить. Но забыть… забыть не мог. Что-то сидело занозой и не давало сдать произошедшее в новогоднюю ночь в архив памяти. Да и хрен такое забудешь!


Поначалу он был уверен, что это какой-то очередной розыгрыш. Нет, он, конечно, ответил на поцелуй — кто б на его месте не ответил? Но ждал, все ждал подсознательно, что вот-вот откуда-то выскочит Соня с криком: «Ага!». Что там дальше, за этим «Ага», он не мог представить. Потому что смысла в таком розыгрыше не было. Но и на реальность ситуация мало походила.


Окончательно сомнения он отбросил только когда увидел… нет, даже не столько увидел — темно же было — ощутил ее. Голую. Под собой. Нет, так далеко в шутках нормальные люди не заходят. Даже выдерги-тройняшки Соловьевы. А она умудрилось еще раз выдать такое, что он снова подумал о том, что его разыгрывают, что с ним играют в какую-то неизвестную игру. Ну, потому что невозможно же было в это поверить. Что Люба — красавица Люба Соловьева, которая никогда за словом в карман не лезла, самоуверенная, прекрасно знающая, какое впечатление производит на противоположный пол и умеющая это впечатление производить, да что там — просто Люба Соловьева и этим все сказано! — что она… И ведь это оказалось правдой.


Ник снова подошел к окну — теперь кухонному. Начало шестого, а уже скоро совсем стемнеет. Именно тот факт, что сказанное ею действительно оказалось правдой, и не давал ему покоя. Ни разу еще… Нет, он не мнил себя великим героем-любовником. Но ни разу еще в постели с ним девушки не рыдали. Ни разу он не причинял такую сильную боль. Да, ему бывало непросто — в силу физиологических особенностей. Это только в порнофильмах круто выглядит. А когда в реальной жизни, в постели с реальными, нормальными девушками, выясняется, что у тебя член несколько больше среднестатистического, то это приносит тебе только дополнительные сложности. Но Ник как-то привык, знал, как избежать дискомфорта, более того, девушкам это все же (да здравствует порно!) обычно нравилось. Но не в этот раз. Видимо, Люба совсем не смотрела фильмы для взрослых.


Но больше всего его потрясло даже не то, что он оказался у Любы и в самом деле первым. И не то, как у них крайне неудачно все вышло. А то, что она… она! потом перед ним извинилась. После того, как он ей причинил, судя по всему, довольно сильную боль, гордая красавица Люба Соловьева извинилась перед ним! Ник отвернулся от окна и привалился спиной к стеклу. Черт, кажется, он ее совсем не знает. Не могла та Люба, которую он знал, все это сделать. Идеальная красавица Любаша Соловьева, которую он знал — она должна иметь кучу парней, на любой вкус, на каждый день недели. И даже если бы она ждала с вступлением в половую жизнь до… а сколько Любке, кстати? на год младше его, значит, двадцать пять — так вот, и в этом случае его она бы никогда не выбрала, не обратила бы внимания на него ни за что. И даже если бы все это невозможное случилось, то, после того, что он с ней сделал…


Тут Ник поморщился, вспоминая ее слезы. Поежился. Это было чертовски неприятное воспоминание. Именно оно, скорее всего, и было занозой, что не давала забыть. Если быть совсем честным с собой, то он должен был остановиться. Должен был это сделать, когда она попросила. Но в тот момент он уже ни хрена не слышал и не соображал. Завелся просто как мальчишка шестнадцатилетний. Правда, у него в последние пару месяцев как-то не складывалось с сексом — но это даже для него было слабеньким оправданием, а уж для Любы… А Любе никаких оправданий не потребовалось. По какой-то непонятной причине она, вместо того, чтобы вспылить, наорать на него, как он подсознательно ожидал, взяла ответственность за эту ситуацию на себя. Извинилась перед ним! Перед тем, кто сделал ей очень больно, пусть и ненамеренно. Это была какая-то другая, совершенно незнакомая ему девушка. И перед этой девушкой он испытывал странное, непонятное, не дававшее ему покоя чувство вины. Он просто не мог забыть произошедшее новогодней ночью.


Не дав себе времени передумать, он достал из кармана телефон. После такого взрослые люди не делают вид, что ничего не произошло. Это несерьезно. Он ей позвонит. И… и скажет что-нибудь. Или спросит. Или… Длинные гудки прервались нежным голосом.


— Да?


В окно светило яркое январское солнце, и Люба встала, чтобы задернуть жалюзи — монитор страшно бликовал. Таким служебным рвением можно было бы гордиться — прийти в новогодние праздники на работу. Обманывать себя Люба не имела желания: за ее приходом в редакцию стояло что угодно, но только не карьерные устремления. Просто хотелось чем-то занять голову. И иметь хоть какой-то легальный повод послать Марка на фиг, сославшись на занятость.


В итоге на экране был открыт текст, в который она никак не могла вникнуть. Понапишут молодые талантливые авторы всякого бреда, а ей читай! За рабочий стол возвращаться не хотелось. Люба взяла лейку и методично полила все цветы на подоконнике и тумбочке — Светлана Васильевна будет ей благодарна.


— Боже мой, кто это на работу в праздники пришел! — Люба резко обернулась. В дверях стоял Виталий Федорович Кольчевский, заведующий редакцией. Неизменный пиджак в клетку, зачесанные назад в артистическом, как ему казалось, беспорядке редеющие волосы. Но Люба, несмотря на то, что в редакции неизменно подшучивали над внешностью шефа, не позволяла себе недооценивать Виталия Федоровича. Мама советовала, да и сама не дурочка. Начальник был себе на уме и очень, очень проницателен.


— С наступившим, Виталий Федорович!


— И вас, Любовь Станиславовна, с праздником, — церемонно ответил шеф. Улыбнулся. — Любушка, я чувствую себя настоящим тираном — самая красивая девушка в моей редакции работает во время праздников… Тебе что, заняться нечем?


— Как раз есть чем, — она кивнула в сторону своего стола.