А потом улыбается — искренне от души.


— Люб, давно ждешь? — Ник слегка запыхался. — Прости, шеф задержал. А… Нина Гавриловна, вы ж вроде бы домой пошли?…


— Да вышла, смотрю — красавица твоя стоит одна, тебя дожидается, скучает. Дай, думаю, подойду, разговором развлеку. Ну, теперь все, сам свою голубку развлекай. А я домой пойду. До завтра, Николай Глебович.


— До завтра. Люба, — как только они остались одни. — Не слушай ты ее! Она женщина хорошая, но много лишнего говорит и лезет, куда не просят.


— Не слушать?


— Не слушай!


— Жаль. А мне Нина Гавриловна про тебя такие замечательные вещи говорила.


— Да?!


— Угу, — серьезно кивает Люба.


— Знаешь, а я думал… Ну, я боялся… как бы она тебя не обидела…


— Солнышко мое, — Люба берет жениха под руку, — меня не так-то просто обидеть. Пойдем?


— Ник, как ты думаешь?…


— Ммм?…


— Боль может быть возбуждающей?


— Внезапный вопрос. Откуда такой интерес?


— Мы просто на работе одну книгу обсуждали. О субкультуре БДСМ.


— Слушай, ты, вроде бы, в приличном месте работаешь? А говорите там о всякой ереси.


— Это бестселлер, между прочим!


— Да мало ли… Говорят, бумага все стерпит. Мне сегодня мама моего пациента рассказывала, что собственными глазами видела в павильоне детской литературы книжку под название «Приключения какашки».


— Ты шутишь!


— За что купил, за то и продаю. Гришина мама клялась и божилась, что видела.


— Нет, ну правда. Шут с ним, с приключениями какашки. Но вот сам факт того, что боль может возбуждать… Ты думаешь, это правда?


— Боль — это боль, как ее ты не назови. Боль — это страх, там, где страх, места нет любви, — безбожно фальшивя, пропел Ник.


— Перестань паясничать! Я серьезно!


— Да ерунда это все, Люб. Помнишь наш первый раз? И второй? Насколько я помню, тебе было больно. Очень больно. Ну и как? Это тебя возбуждало? Заводило? Мне вот показалось, что не особо.


— Ну… да. Но если не по-настоящему. Так, чуть-чуть. Знаешь, отшлепать там. Или еще что-то…


— Хочешь попробовать?


— Нууу…


Тяжелая мужская ладонь без предупреждения звонко и хлестко опускается на идеально-круглую женскую ягодицу.


— Ай! С ума сошел?! Больно же!


— Так и должно быть больно. Ну как? Ты возбуждаешься? Или еще добавить?


— Идиот! Мне больно!


— Правда?


— Правда! — отворачивает обиженно.


— Ну-ка, дай посмотрю, — переворачивает брыкающееся женское тело на живот. — Ого… Что-то я погорячился…


На белой коже алеет большой след ладони.


— Очень больно?


— Очень больно! Сделай что-нибудь.


— Подуть? Поцеловать?


— Все сразу!


— Сейчас, — усмехается. — Слушай, а неплохо смотрится. Может на другой половинке… для симметрии?


— Только попробуй!


— Неважный из тебя… бдсмщик.


— Целуй давай!


— Вот так всегда, — наклоняясь и дуя на алый след. — В голову приходят всякие идиотские мысли, а отдувается за это попа. Бедная, бедная попа…


— А с чего ты вообще взял, что если БДСМ — то в подчинении обязательно женщина? — Люба из душа, одно полотенце вокруг тела, другим промокает волосы. Ник уже в постели.


— Вы опять какую-то ерунду на работе обсуждали? Слушай, надо будет купить тебе «Приключения какашки» — уж лучше это обсуждайте. Все-таки книга о познании глубокого внутреннего мира книга, судя по названию.


— Не уходи от темы! Не можешь представить себя в подчиненном положении?


— Честно говоря, слабо.


— А я бы, знаешь… посмотрела на тебя… стоящего на коленях…


— Хочешь увидеть меня на коленях? — она уже точно знает, что этот взгляд означает готовящийся контрудар. И, тем не менее, отвечает:


— Да.


— Нет ничего проще.


— Это как?


— Хочешь увидеть меня на коленях перед собой — раздвинь ноги.


Она так и знала! Что он скажет что-нибудь… этакое. И, тем не менее, румянец топит щеки. Да сколько же можно это спускать ему с рук?!


Отбрасывает в сторону одно полотенце. А затем и другое. А затем… затем исполняет его просьбу — ставит ногу на пуфик.


Но глаза все же на секунду прикрывает. А потом открывает и смотрит ему прямо в лицо.


— Ну, Самойлов. На колени! Я жду.


Не поймешь, кто кого переиграл. Он на коленях. Ее не держат ноги. И она стонет:


— Ник, пожалуйста…


— Нет уж, ты просила…


— Я сейчас упаду…


— Не упадешь.


Но потом он все же позволяет ей упасть — на край кровати, а сам остается по-прежнему на коленях. При этом полностью контролируя ее всю, ее наслаждение, ее дрожь и стоны.


— Ты фанатик орального секса… — утомленно и томно.


Ник хмыкает, а потом и вовсе смеется.


— От фобии до фанатика. Я крут, что тут скажешь.


— Фобии?!


— Ну… Я, кроме тебя, ни с кем это не практиковал.


— Да?


— Да. Я тебе говорил об этом, между прочим. Когда мы… когда я тебя в первый раз… поцеловал… там.


— О… Ну, слушай, я тогда тоже… в первый раз же и… Наверное, забыла.


— Вот так вот открываешь человеку душу — а он даже не помнит.


— Бедненький. Но как же ты лишал своих предыдущих самого сладкого?


— Ну вот так.


— Слушай, а вообще это несправедливо. Ты меня можешь сравнивать с другими.


— Я тебя ни с кем не сравниваю! Ты самая лучшая!


— И, тем не менее. А я вынуждена верить на слово — что ты самый лучший. У меня возможности сравнить не было. Может быть, ты дашь мне возможность… шанс… сравнить?


— Ты очень не смешно шутишь.


— То есть, ты даже не допускаешь возможности?


— А ты допускаешь такую возможность?! Что я с кем-то смогу? После тебя?!


— При чем тут ты? Речь шла обо мне.


— Люба, мать твою! Возможно, идею с поркой не стоило так сразу отвергать.


— Ну что ты так завелся? Это шутка.


— Повторяю — не смешно!


— Нервный какой.


— Люб, так не трепли мне нервы. Ты же знаешь, как… как это важно для меня — что ты только моя. Любава… — обнимает ее, крепко прижимая к себе. — Ну, все уже сложилось у меня как-то. До тебя. Какая разница, что там было до тебя. Это не важно.


— А откуда я знаю — что там было до меня? Ты никогда не рассказывал.


— И не собираюсь.


— Почему?


— Потому что до тебя никого не было.


— Опачки… подозреваемый путается в показаниях. А мне говорил, что не девственник. Обманул?


— Люб, — Ник вздыхает. — Ну к чему эти разговоры? Я даже не помню… Почти не помню ничего — ни имен, ни внешности. Так, какое-то смутное пятно. Ну, было. Как, с кем… Знаешь, словно это было не по-настоящему. Так, просто удовлетворение потребности тела. И все. Словно… ну, я не знаю. Не с живым человеком, а с куклой резиновой. Или… просто по необходимости. Не знаю, как объяснить. С тобой все совсем иначе.


— Так, погоди. Кукла? У тебя был секс с резиновой куклой?


— Люба! Это просто сравнение! Ты допросишься!


— Такой грозный… Слушай, ну я просто вот в печали… Если ты не делал своим бывшим так приятно, как мне… Если ты к ним так относился. Коленька, какие же у них остались о тебе воспоминания?


— Мне как-то все равно.


— А мне — нет! Я переживаю за твою репутацию. Надо порыться в твоем телефоне! И обзвонить их всех и рассказать, какой ты на самом деле великолепный любовник. Где там твой телефон?


— Эээ… — он выглядит реально озадаченным. А потом вдруг начинает хохотать.


— Чего ты ржешь?


— Боже мой, — Ник все еще давится от смеха. — Люба, это просто смешно!


— Что именно?


— Твоя ревность. Если кто и может из нас двоих ревновать, то я.


— Почему это?


— Потому что ты — это ты. На тебя мужики на улице головы сворачивают.


— Ты преувеличиваешь.


— Не имею такой привычки. Ты у меня принцесса. А я обыкновенный.


— Обыкновенный свинопас?


— Ерунду не говори.


— Это ты говоришь ерунду. Между прочим, на тебя девчонки очень даже заглядываются.