— Ты портишь мне все… — и тут она замолкает под его насмешливым взглядом.


— Николай, да оставался бы уже у нас ночевать.


— Нет, спасибо. Мне завтра на работу рано, а от вас очень далеко ехать. Подниму вас тут ни свет, ни заря.


— Ну, вызывай тогда такси. Может, еще чаю с кексом на дорожку?


— Спасибо, Стас Саныч, но — нет. Очень вкусно, но больше не хочу.


— Мое дело — предложить.


А потом они уединяются в ее комнате.


— Ну чего ты упрямишься? Оставался бы у нас ночевать.


— Угу. Чтобы меня твой отец прибил. Он довольно ясно высказался на этот счет. Что, дескать, в своей квартире можем делать, что хотим. А тут — ни-ни.


— Ну и не надо «ни-ни». Кто тебе мешает спать на диване в гостиной?


— Ты!


— Я?! — предельно округлив глаза.


— Ты! Блин, — он проводит рукой по волосам. — Я думал, что раз мы жених и невеста, то хоть как-то сможем… А тут этот ремонт все время пожирает. Батя твой высокоморальный. Дэн сволочь завистливая, — Ник совсем удрученно вздыхает.


— Малыш Звероящер скучает? — она прижимается к нему, стоящему у самой двери в комнату.


— У нас секс в последний раз был в новогоднюю ночь! А сейчас, слава Богу, февраль уже на дворе!


— Кто-то говорил мне, что три месяца без секса — это вообще ни о чем, и от этого не умирают…


— От этого не умирают. От этого с ума сходят!


Только тут Ник сообразил, что в процессе диалога его ненавязчиво прижали к двери. И засунули ладошки под толстовку. Он хотел возмутиться. И, разумеется, не смог. Лишь выдохнул жалобно:


— Ты что творишь?…


— Молчи, мужчина. Когда женщина делом занята.


Он начал задыхаться. Потому что она перекрыла ему кислород своими поцелуями. Потому что долго и мучительно сражалась с «молнией» на джинсах. И когда ее рука наконец-то преодолела последнее препятствие в виде резинки на трусах, он застонал.


— А ну тихо! — его повелительно цапнули за нижнюю губу. — Тихо, кому я сказала!


Он попробовал быть тихим. Но это было невероятно трудно. За что она ему мстит этой медлительностью и неторопливостью?! Этими почти невесомыми движениями?! Снова теряется все вокруг. Туман вожделения, только ее губы и дыхание, только ее пальцы там. Он не выдержал этой пытки, сорвался, сжал свои пальцы вокруг ее ладошки. Вот так, сильнее, резче, пожалуйста… Она поняла, умница, девочка. И… и… и…


— Вот урод же… — это были его первые слова. Когда вообще говорить смог. — Придурок я. Прости меня.


— Перестань. Тебе не за что просить прощения.


— Угу. А полная пригоршня спермы — это мне кажется? — у него дернулся уголок рта.


— Посмотри на меня, — свободной рукой она обхватила его подбородок. Ой, взгляд какой виноватый… — Знаешь, мне один умный человек сказал однажды такую вещь.


— Какую?


— Не надо этого стесняться, Ник, — она смотрит ему в глаза, не отрываясь. — Не надо стесняться того, что мы хотим друг друга так, что нам плевать на все.


— Но не так же!


— Кто сказал?


Он вздыхает. Потом еще раз.


— Ладно. Все равно извини.


— Тебе было хорошо?


— Да, — совсем шепотом.


— Это главное.


— Главное — найти сейчас влажные салфетки.


— Погоди, у меня в сумочке есть, — она отклоняется назад и, порывшись в сумочке, стоящей на столе, достает упаковку. Он отбирает у нее и сам тщательно вытирает ее руку — пальчик за пальчиком. А потом целует так же — пальчик за пальчиком. И лишь потом, отвернувшись, приводит в порядок себя.


— Вы страшная женщина, Любовь Станиславовна. Меня в первый раз в жизни… так совратили.


— Помни об этом.


— Коль, ты закончил с розетками? — она окликает его из кухни.


— Да, почти.


— И я закончила тут всю грязь вывозить, — Люба проходит в комнату, вытирая пот со лба. — Даже не верится, что это все наконец-то скоро завершится…


На всю тяжелую работу они наняли бригаду отделочников — точнее, наняли родители в виде подарка на свадьбу, и будущие молодые супруги не стали демонстрировать гордость. Но всякую мелочь они уже доделывали сами. Двухмесячный ремонтный марафон почти завершен. Ламинат, обои, плинтуса. Собрана кухня. Готова ванная комната. Сколько это все стоило времени, нервов, денег! Но было еще и невероятно приятно. Обустраивать дом. Свой собственный дом. Их. Только их. Их собственный дом.


На пятницу — доставка кровати. В среду должны привезти и смонтировать стенной шкаф. Через неделю можно уже переезжать.


— Я тоже не верю, — Ник кладет отвертку на подоконник и обнимает Любу за плечи. — Что скоро совсем все. И будет уже можно… Устала?


— Немножко, — она прижимается к его груди. — Ну, хоть квартира на квартиру стал похожа. Пол чистый, мусор весь вывезли. И даже на кухне подключен холодильник, а в нем есть сок. Боже, на что похожи мои руки? Самойлов, тебе не совестно? Заставляешь меня работать. Посмотри на мой маникюр. Стыд и позор.


— Знаешь, после того, что ты делаешь со своими руками у горелки… И тебя никто не заставляет. И тяжести поднимать не смей!


— Раскомандовался. Ну что, давай собираться по домам?


— Угу.


— Коля… Коля, перестань! Ну что ты делаешь? Я два часа мыла пол и таскала мусор. Я потная и грязная. Да прекрати же ты! С ума сошел. Тут даже кровати нет! Коля!


— Пол чистый, и я буду снизу, — скороговоркой и неразборчиво, потому что целует ей шею.


— Давай, хоть в душ сходим… Коля… Паразит!


— Потом в душ, — стаскивая с нее заляпанную пятнами краски футболку. Его — похожая, только в два раза больше размером и темно-синяя, летит на пол следом. — Иди сюда, садись на меня…


— Ты ненормальный. Ты извращенец! Ты… сделай так еще раз…


На них обоих джинсы — старенькие, потертые, с прорехами. А выше талии — голое тело и сплошной простор для рук и губ. Она выгибается на нем, задевая его грудь своею. Он чувствует, что еще чуть-чуть — и терпеть боль и дискомфорт от плотного шва ширинки, о которую трется эта бесстыжая кошка, станет невозможно. И жар ее тела он чувствует даже сквозь все эти слои джинсовой ткани.


— Приподнимись, давай снимем… — хрипит он. А она вдруг спохватывается.


— Ник, а у тебя есть?… С собой?


— Нет, — он, казалось, тоже опомнился. — Не взял. Не… подумал.


— Тогда лучше не стоит. Все равно через несколько дней переедем, и тогда уже… Чуть-чуть подождать.


— Я не могу ждать, — со стоном. Расстегивает пуговицу на ее джинсах. — Пожалуйста…


— Коля… Я не хочу больше пить те таблетки. Я после них не очень хорошо себя чувствовала…


— И думать забудь. Никаких гормональных таблеток.


— Коля, ну как же?…


— Я позабочусь, — он стаскивает с нее джинсы вместе с бельем.


— Коля?!


— Не переживай, я обо всем позабочусь, — теперь он снимает свои джинсы.


— Коля!


— Женщина, доверяй мне, — Ник опрокидывает ее на себя. — Я выйду. Перед. Из… Я не кончу в тебя. Все будет в порядке. Давай… Иди ко мне… Да, вот тааак…


Надо сказать, что, несмотря на все приятности, этот вид контрацепции Любе не понравился категорически. Это же было отдельное наслаждение — чувствовать, как он пульсирует внутри, вздрагивает всем телом, стонет в ухо. А вместо этого она созерцает его содрогающуюся спину, слушает хриплое дыхание.


— Я пол мыла-мыла… А ты его снова испачкал.


— Ты зараза, — обессилено.


— А ты не мог потерпеть пару дней!


— Не мог, — он поворачивается к ней, обнимает. Целует в висок. — Прости меня. Я больше не буду.


— Ну-ну…


— Ты сегодня рано, доченька. А где Коля?


— Коля сегодня играет в мачо. И собирает собственноручно кровать.


— А сборку оплатить? — ухмыляется Стас.


— Это не по-пацански, — ответно усмехается Люба. — Хотя, по-моему, ему просто нужен повод — купить пива, позвать Дэна и Вика. Ну, заодно, может, пару ножек прикрутят.


Родители смеются.


— Нет, ну а что? Если ему так хочется поизображать самца — не буду Кольке мешать. В кои-то веки можно полежать в ванной, сделать маску для волос…


— Какая у нас дочь мудрая молодая женщина. И в кого бы это?


— Ну, мудрая в тебя, а женщина — видимо, в меня, — парирует Вера.


— И не поспоришь.


Они молчат и смотрят друг на друга, пока лифт поднимает их на пятнадцатый этаж. У Ника в ногах стоит спортивная сумка, у Любы — небольшой чемодан на колесах. Самое необходимое на первое время.


Лязгают двери лифты, звякают ключи. А потом Ник неожиданно подхватывает Любу на руки.