— Мы ж ее несколько дней назад оперировали?


— Добрые тетеньки в палате накормили ее пряниками.


— Бл*дь!


— А я сказал гораздо мягче!


— Николай, да что хочешь говори! Но не при пациентах! Как девочка?


— В реанимации.


— Как операция прошла?


— Как научили.


— Ладно, — вздыхает заведующий. — Я сам еще поговорю… с жалобщицами. Но, Николай, я тебя по-хорошему прошу — держи свой темперамент в узде! Не надо говорить людям все, что ты о них думаешь.


— А как они тогда узнают правду?


— Самойлов! Хочешь работать в медицине — умей вовремя промолчать! Понял меня?


— Понял.


Надя внимательно наблюдает за уверенными движениями мужских рук. Вспоминает, как ее это изумило в первый раз — как Ник обращается с ее сыном. Они сами с Виком первое время до ужаса боялись что-то не то сделать, когда брали ребенка на руки. Бабушки целый месяц приезжали по очереди внука купать, пока молодые родители освоились. А Ник… В его огромных ручищах маленький ребенок казался совершенно хрупким, но что-то в спокойной неторопливости этих рук убеждало в абсолютном профессионализме их обладателя.


— Коля, ну что?


— Да все отлично, Надюш. С богатырем нашим полный порядок. Думаю, обойдемся без операции.


— Думаешь?


— Пока рано утверждать точно, но вполне вероятно.


— Хорошо. Ты же с работы? Голодный? Кушать будешь?


— Ааа… ммм… кто готовил?


— Ну, знаешь ли! Хамить не надо! Я научилась вполне прилично готовить! За голубцы мне даже папа твердую четверку поставил.


— Ну, если Стас Саныч четверку поставил…


— Обойдешься! — фыркнула Надя. — Раз такой привереда!


— Ну, пожалуйста… Накорми голодного доктора.


— Доктор вечно голодный. Пошли.


И, спустя десять минут:


— Надь, а добавки можно?


— А волшебное слово?


— Пожалуйста! Очень вкусно, правда.


— То-то же, — снисходительно усмехается Надя, забирая у него тарелку. Но на щеках выступает румянец довольства. Дожили — Надя Соловьева радуется комплиментам своим голубцам!


— Вик во сколько придет?


Вместо Нади отвечает дверной звонок.


— А вот и он, — Надя передает Нику сына. — Покарауль хулигана, пока я дверь открываю.


Замок в прихожей щелкнул, что-то негромко произнес Вик, потом стало тихо. Ваня дотянулся до ложки и звонко стукнул ею по столу.


— Давай-давай, — подбодрил крестника Ник. — Зови родителей. Спорим, они там целуются?


— Завидуй молча, — молодые родители зашли на кухню, обнявшись. Потом Надя прошла к плите, а Вик протянул другу ладонь для рукопожатия. Навстречу ему ответно протянулась рука Ника и ручки Вани Баженова.


— Витя, руки сначала помой!


— Что за жизнь, — чуть позже отозвался, выходя из ванной, Вик, — приходишь с работы домой, а на твоей кухне, на твоем любимом месте сидит какой-то тип.


— А ты работай больше — я еще и жену твою соблазню!


Вик переглядывается с Надей, а потом они начинают хохотать одновременно.


— Бедный малыш, — Ник демонстративно гладит по голове грызущего черенок ложки крестника, — родители у тебя со странностями.


Смех смехом, а про соблазнение он сказал в каком-то смысле правду. Учитывая сходство сестер…

Не думать!


— Чаю нальете, хозяева?


— И даже печенья дадим.


Когда они уже пили чай и обменивались с Виком новостями, зазвонил Надин телефон. Ваня радостно гулькнул, увидев у матери в руках любимую игрушку, и был тут же сдан на руки отцу, после чего Надя ответила в телефон:


— Привет, Любаш.


Тут Ник почему-то отставил поднесенную ко рту чашку с чаем, чем Ванечка сразу же воспользовался. Хорошо, что чай был уже не горячий. В общем, они с Ваниной помощью пролили чай, потом вытирали стол и пол под возмущенные вопли малыша. Надя ушла разговаривать в комнату.


— Забирай хулигана, я чай допью. Ну, что там у Любы случилось? — интересуется Вик, когда супруга возвращается на кухню.


— Да со своим очередным ругается в дым, — морщится Надя. — На извечную Гамлетовскую тему: дать или не дать?


— Замуж ей пора.


— Пусть погуляет, — усмехается Надя.


— Чую, догуляется она… — с видом закоснелого брюзги парирует Вик. — Вашу сестру надо как можно раньше окольцовывать.


— Но-но-но! Разговорчики в строю!


Вик в ответ лишь ухмыляется.


— А очередной — это который?


— Марк.


— Это тот тощий белобрысый хмырь, в которого Ванька плюнул?


— Ага, — хихикнула Надя. — И потом — кто бы говорил! Ты сам-то… огромный толстый брюнет, можно подумать.


— Но я и не тощий!


— Это точно. Тебя все-таки откормили за год семейной жизни, — ехидно встревает Ник.


— Да его что корми, что не корми… Не впрок.


— Все равно он противный. Какой-то скользкий тип, — упорствует Вик. — Пусть Люба его на фиг посылает. Он нашей девочки недостоин.


— Ты хуже папы! — Надя так знакомо закатывает взгляд к потолку. — Мало ли что противный. Может, Любе он нравится. Не тебе с ним спать.


— Хорошо, что я уже поел. Ты как скажешь…


— Ой, какие мы впечатлительные. Вик, а ты помнишь, какой завтра день?


— Помню.


— И?


— Букет роз?


— Нет!


— Коробка конфет?


— Я на диете!


— Ммм… Плюшевый мишка с сердечком?


— Витя… — предупреждающе.


— Флакончик Rose Lumiere?


— Укушу!


— Ладно-ладно, я понял. Позвоню маме, она завтра посидит с Ваней, а мы куда-нибудь сходим, да?


— Да! — звонкий поцелуй в щеку.


Когда видишь чужое счастье так близко, обмануться невозможно. Они действительно счастливы, любят друг друга и счастливы. Кто бы мог подумать, что одна из сестер Соловьевых может сделать счастливым обыкновенного парня, вроде Вика. Или его самого.


Марк доставал ее просто ежедневно. Так дальше нельзя. Надо или послать его к черту и разрывать отношения. Или… или соглашаться. Потому что это уже реально даже не смешно.


Не хотелось делать ничего. Почему ее просто не могут оставить в покое все?! Почему все в этой жизни происходит не так, неправильно, наперекосяк?!


Марк поставил ей завуалированный ультиматум. Очередная пафосная дата — День всех влюбленных. На Новый Год не вышло, так вот теперь новая идея-фикс. И она согласилась. По одной-единственной причине. Потому что ей пришла в голову странная мысль, что если она пошлет Марка к черту, то это будет вроде бы как из-за Ника. Нет уж, такой чести звероящер недостоин!


И вот теперь они будут отмечать День всех влюбленных у Марка дома. Понятное дело, что все это только повод для того, чтобы наконец-то затащить ее в постель. Исключительно из вредности она утром надела самое скромное белье, что нашла в шкафу. Эх, жаль, нет у нее в гардеробе таких теплых байковых панталон до колена, желательно, отвратительного розового цвета. Вот это был бы сюрприз дорогому Марку! Люба посмотрела на себя в зеркало и отвернулась. При мысли, что он будет вот так же смотреть на нее в одном белье, а потом и вовсе без — передернуло. Почему мысли об интимной близости с одним вызывают отвращение, а с другим… С другим вообще какая-то непонятная хрень!


Второй раз боль была почти терпимой. Но зачем она вообще — эта боль?! Несправедливо. Потому что до определенного момента ей с ним было хорошо. Даже очень… хорошо. И однозначно хотелось большего. Только вот это большее и во второй раз обернулась болью. Странная эта штука — секс. Странная и непонятная. И хорошо, и больно одновременно. Хотя, возможно, дело действительно… в крупногабаритности звероящера. И с Марком все будет иначе. Люба зажмурилась и негромко застонала. У кого бы спросить… Кто бы научил ее, как вытерпеть близость мужчины, который вызывает такое отвращение?! И отказаться уже не может. Потому что… потому что звероящер недостоин такого — чтобы из-за него отказывались! Чтобы быть единственным. Больно много чести ему!


Она сказала: «Не звони мне!». А он и не будет. Но просто так он это оставить не может уже. Какого-то дьявола он не может оставить это все так. Так… неправильно! И Марк там этот… ну-ну…


Люба вышла из здания, где находилась ее работа, под руку с каким-то типом, держа огромный букет красных роз. Красивая. Улыбающаяся. С другим. Он шагнул вперед, даже не думая, что скажет. Просто чтобы…


— Привет.


— Николай? — у нее абсолютно чужое выражение лица, и тон такой церемонный, будто они едва знакомы. Забыла, как голая лежала под ним? — Какими судьбами?