— Ты ничего не сделал. Мамочка тебя очень любит. Ты скоро ее увидишь. Я обещаю.

Потом я взял его на руки, вдыхая запах шампуня, который так до конца и не смылся, и прижал к

себе, удивляясь, как это двум порочным взрослым удалось сотворить такое совершенство.

Я читал ему «Где живут дикие звери», пока он не заснул. Когда я вышел из детской, то на автоответчике обнаружил три сообщения. Все три от Джины.

«Мне жаль, но пришлось ненадолго уехать. Ты никогда не узнаешь, как больно ты мне сделал. Никогда. Предполагалось, что это на всю жизнь, Гарри. А не до тех пор, пока одному из нас слегка не надоест. Навсегда, а не до тех пор, пока один из нас не решит, что на старом супружеском ложе стало скучновато. Так не поступают! Неужели ты думаешь, я позволила бы тебе дотронуться до меня после того, как я узнала, что ты трогал кого-то еще? Своими руками, своими губами… Я не могу этого вынести. Ложь, постоянное увиливание, то, что кто-то каждую ночь плачет перед сном. С меня хватило всего этого, пока я росла. Если ты думаешь…»

Автоответчик прервал ее — сообщение должно быть не дольше определенного времени. Раздался гудок, а затем пошло второе сообщение от нее же. Теперь она немного успокоилась. Или это только мне показалось.

«Я разговаривала с Гленном. Он сказал мне, что ты забрал Пэта с собой. Это было делать совершенно не обязательно. Ему там нравилось. Я знаю, как ты занят на работе. Но если ты собираешься сидеть с ним, пока я не вернусь, ты должен помнить, что голову я ему мою каждое воскресенье. И не разрешай ему сыпать сахар на кокосовые хлопья. В туалет он ходит самостоятельно, это ты уже знаешь, но иногда забывает спустить воду. Следи, чтобы он чистил зубы. Не давай ему все время смотреть «Звездные войны». Если он не спал днем, пускай ложится вечером не позже чем…»

Еще один гудок. Последнее сообщение. Уже не такое спокойное, слова вырываются беспорядочно:

«Просто скажи Пэту, что я люблю его, ладно? Скажи ему: мы очень скоро увидимся. Как следует ухаживай за ним до той поры. И не особенно жалей себя, Гарри. Ты не какой-то особенный. Женщины во всем мире в одиночку ухаживают за своими детьми. Миллионы женщин. Что в тебе такого уж особенного?»

* * *

Выключив свет во всей квартире, я снова пошел в комнату Пэта. Здесь я долго стоял и смотрел, как спит наш ребенок. Я понимал, что испортил жизнь всем.

Джине, матери, отцу. Даже Марти. Я был недостаточно сильным, я недостаточно любил их, я оказался не таким, каким они хотели меня видеть, даже не таким, каким хотел быть сам. По-разному, но я всех их предал.

Я прикрыл Пэта одеялом, которое он стянул с себя, и дал еще одно, последнее обещание, которое я обязательно выполню: я никогда не предам этого ребенка.

И все-таки откуда-то издалека мне послышался неразборчивый голос, как будто кто-то звонил с другого конца света и связь была очень плохая, и этот мерзкий голосок все время повторял: «Т пал ты предал, ты уже его предал»

11

Дети живут исключительно настоящим моментом. Что хорошо во временных ссорах с ними, так это то, что уже на следующий день они успевают обо всем забыть. По крайней мере, Пэт в свои четыре года вел себя именно так.

— Что ты хочешь на завтрак? — поинтересовался я.

Он на мгновение задумался.

— Зеленые спагетти.

— Ты хочешь спагетти? На завтрак?

— Зеленые спагетти. Да, пожалуйста.

— Но… я не знаю, как готовить зеленые спагетти. Ты их раньше когда-нибудь вообще-то ел?

Он кивнул:

— Вон там, через дорогу. Там есть одно такое местечко. Мы туда ходили с мамой.

Мы жили на бедной стороне Хайбери-Кор-Нер — ближе к Холлоуэй-роуд, чем к Аппер-стрит, — где вместо антикварных магазинов располагались лавки старьевщиков, вместо дорогих баров — грязные дешевые пивнушки, вместо модных ресторанов — маленькие безлюдные кафе. Некоторые из них были настолько тихими, что атмосфера в них больше напоминала ту, что царит в моргах. Но в самом конце нашей улицы имелось все же одно превосходное кафе под названием «Треви», где официанты говорили с посетителями по-английски, а на кухне между собой — по-итальянски.

Мускулистый добродушный мужчина за стойкой поздоровался с Пэтом, назвав его по имени.

— Вот это и есть то самое местечко, — пояснил мальчик и гордо уселся за столик у окна.

Из кухни вышла официантка и сразу направилась к нам. Это была та же самая официантка, что жестоко наказала Марти в модном итальянском ресторане. Она выглядела все такой же усталой.

— Что вам принести, мальчики? — спросила она, улыбаясь Пэту. В ее голосе послышались южные нотки, которые в прошлый раз я не заметил.

— У вас есть что-нибудь, похожее на зеленые спагетти?

— Вы имеете в виду спагетти «песто»? Конечно.

— Для тебя это не слишком остро? — спросил я у Пэта.

— Они зеленые?

Я кивнул:

— Они зеленые.

— Тогда я буду их.

— А вам что принести? — поинтересовалась официантка.

— То же самое, — ответил я.

— Что-нибудь еще?

— Ну, еще я хотел узнать, на скольких работах ты работаешь.

Только тогда она посмотрела на меня более внимательно:

— А, я тебя вспомнила. Это ты был с Марти Манном. И потребовал, чтобы он оставил меня в покое.

— А мне показалось, что ты с ним не знакома.

— Я здесь уже почти год. Разумеется, я сразу же узнала этого маленького мерзавца. — Она испуганно взглянула на Пэта. — Ой, извините.

Пэт улыбнулся ей.

— Я редко смотрю телевизор, с моей работой на это просто не остается времени, но его физиономия довольно часто мелькает в газетах. Он не особо напрягается, насколько я могу судить. Как это ни забавно, но вы стали моими последними клиентами. Полу мой стиль обслуживания не пришелся по душе.

— Вот как! Ну, если это тебя хоть немного утешит, могу только сообщить, что сам я потерял работу примерно тогда же, когда и ты.

— Да что ты! И тебе для этого даже не пришлось ронять тарелки с макаронами на его сморщенный крошечный… — она взглянула на Пэта и вовремя спохватилась: — …нос. Так или иначе, но, по-моему, он это заслужил.

— Конечно, заслужил. Но мне все равно очень жаль, что ты потеряла работу.

Подумаешь дело какое! Симпатичная девушка официанткой всегда сможет устроиться.

Она оторвала взгляд от блокнотика. Ее глаза были посажены так далеко друг от друга, что мне трудно было смотреть в оба одновременно. Они оказались карими и очень большими. Она перевела их на Пэта.

— Обедаешь с папой? А где сегодня твоя мама?

Пэт тревожно взглянул на меня.

— Его мать в Токио, — сказал я.

— Это в Японии, — важно пояснил Пэт. — Они водят машину по той же стороне, что и мы. Но зато когда у них ночь, у нас день.

Я удивился, что он так много помнит из того, что я ему рассказывал. Теперь мой сын знал об этой далекой стране почти столько же, сколько и я.

Официантка снова взглянула на меня своими карими, широко посажеными глазами, и мне почему-то показалось, что откуда-то она знает, будто наша семейка трещит по швам и расползается в разные стороны. Но это же абсурд какой-то! Откуда ей это знать?

— Мама скоро вернется, — сказал Пэт.

Я обнял его и кивнул:

— Это точно. А пока что некоторое время нас будет только двое.

— Это необычно, правда? — удивилась официантка. — Я имею в виду, что ты сам сидишь дома с ребенком. Немногие мужчины поступили бы так же.

— Думаю, это иногда случается, — вздохнул я.

— Да, наверное, — согласилась она.

Было видно, что теперь, когда она узнала, что я самостоятельно справляюсь с мальчиком, я ей понравился значительно больше. Но ей, разумеется, обо мне ничего не было известно. Она совсем меня не знала. И, наверное, поэтому она все поняла неправильно.

Она увидела мужчину одного с ребенком и, скорее всего, подумала, что из-за этого я лучше, чем остальные мужчины, — добросердечнее, жалостливее и не смогу обидеть женщину. Новая, усовершенствованная мужская особь, специально созданная и запрограммированная на уход за детьми. Как будто я сам запланировал свою жизнь именно таким образом.

— Ну, а что ты мне расскажешь о себе? — спросил я у нее. — Тебя-то каким ветром занесло в Лондон? Откуда ты родом?

— Из Хьюстона, — сказала она. — Хьюстон, Техас. Ну, а сюда я приехала из-за своего дружка. Теперь уже бывшего. Он сам отсюда.

— Далековато пришлось ехать из-за какого-то парня.

Она искренне удивилась:

— Ты так думаешь? Мне всегда почему-то казалось, что если ты кого-то действительно любишь, то готов поехать за ним хоть на край света.

Значит, она была натурой романтической.

Оказывается, под маской грубости («Только посмей дотронуться до меня, паря, и все макароны буду свалены тебе на колени») скрывалась женщина, готовая вывернуть свою жизнь наизнанку из-за какого-то парня, который этого, скорее всего, не заслуживал.

Возможно, моя жена была права. Романтики хуже всего.

* * *

Джина вернулась домой поздно вечером на следующий день.

Мы с Пэтом играли на полу его игрушками. Ни один из нас не обратил внимания на звук мотора черного такси, остановившегося на улице. Но мы переглянулись, когда услышали, как привычно звякнула наша ржавая калитка, а потом ключ повернулся в двери и в прихожей раздались ее шаги. Пэт первым повернулся к двери.

— Мамочка!

— Пэт!

И вдруг она показалась на пороге, измученная двенадцатичасовым ночным перелетом, улыбаясь сыну и волоча за собой свой старый чемодан, на котором до сих пор красовалась потертая наклейка со времен нашего совместного давнего отпуска в Антигуа.