Ольга Смецкая - Маленькая балерина

Монахов отхлебнул чаю и пристально посмотрел на меня:

– Кому принадлежит дом? Твоему мужу? – И после паузы: – Кириллу Шорохову?

– Что?! Но как ты… – Я почувствовала, как щеки заливает краска, и опустила голову.

– Я сразу узнал тебя на фотографии в журнале, хоть ты и отвернулась от фотокамеры. А потом вспомнил, как ты представилась мне – Александра Шорохова. Помнишь, у реки? Вот. Потом сопоставил факты. Тут ничего сложного. Правда, не могу понять, зачем ты это скрывала.

– Не хотела лишних разговоров.

– Это твое право.

Я приняла «позу эмбриона» – подтянула колени к подбородку и обняла их руками. Такая поза, по словам психиатра, приходившего ко мне в больницу, свидетельствовала о потаенных страхах, неуверенности в себе и боязни окружающего мира. Мне действительно хотелось спрятаться.

Монахов тем временем опустился на подлокотник дивана рядом со мной.

– Я не знал, кто купил дом. Сделка была анонимной, на этом настаивал будущий владелец. Это показалось мне необычным. В другой ситуации я бы не обратил на это внимания. Но тут все сложно.

– Почему?

– Видишь ли, я не собирался продавать этот дом. Но через год после смерти Врублевской и… Веры, меня стали одолевать агенты по недвижимости. Все время разные, но очень настойчивые. Цена постоянно повышалась, пока не достигла запредельных высот. Меня это насторожило. Зачем платить бешеные деньги за старый, разваливающийся дом? – Монахов замолчал и закурил сигарету. Покрутил ее пальцами и усмехнулся: – Удивительно, правда?

– Не знаю, – пожала я плечами. В ушах звучала интонация, с которой Олег произнес имя своей погибшей жены. «Он до сих пор любит ее», – подумала я, а вслух произнесла: – Мало ли какие у людей причуды.

– Вот именно. Я тоже так подумал и в конце концов согласился на продажу. И забыл об этом, до тех пор пока не увидел у тебя кулон.

Я молча поднялась с дивана и подошла к окну, отодвинула занавеску.

– Гроза будет, – наконец сказала я, повернулась и присела на подоконник. Монахов неотрывно следил за мной глазами. Я посмотрела прямо на него. – Ты думаешь, что кто-то специально купил дом, для того чтобы заполучить кулон?

Монахов кивнул.

– Зачем? Какой в этом смысл?

– Спроси у своего мужа.

– При чем здесь мой муж? – нервно рассмеялась я. – Шорохов понятия не имеет об этом доме. Он даже не знает, где я. Его это не волнует.

– Но… Тогда почему ты здесь?

– Я сняла дом, – зачем-то солгала я. – Арендовала.

– Тогда я вообще ничего не понимаю, – пробормотал Монахов и откинул голову назад.

– Расскажи про кулон.

Монахов вздохнул, потер глаза и достал бумажник из заднего кармана брюк. Открыл, извлек фотографию, провел по ней пальцами, словно возрождая в памяти ощущения, звуки и запахи, долгие годы наполнявшие его жизнь. Потом протянул снимок мне. Я видела его раньше, в тот день, когда Монахов забыл пиджак в моей машине. Теперь из дневника Врублевской я знала, что Вера была запечатлена на фоне виллы ди Коломбо.

– Узнаешь виллу? В спальне еще висит картина с ее изображением.

Я кивнула. Монахов поднялся с дивана и принялся кружить по комнате.

– Фабио, так на самом деле звали Дюка, оставил свою виллу тому, кто предоставит в распоряжение адвоката его семьи реликвию рода – тот самый кулон. Так написано в его завещании. Безусловно, он думал об Иде Врублевской. Вероятно, в те времена советской балерине не пристало быть владелицей такого шикарного поместья под Римом, поэтому он так и поступил. Не называя ее имени, сделал Иду единственной наследницей.

– Откуда ты это знаешь?

– Вера ездила в Италию. Той весной, три года назад. Там ей и отдали завещание. Ида не захотела ехать и попросила Веру… Если бы не это проклятое завещание…

Монахов сжал кулаки в бессильной ярости, а я снова ощутила укол ревности. Я почти уверила себя в том, что у нас с Монаховым может что-то получиться. Но завтра все закончится, так и не начавшись. Вернется Фиалка и увезет меня отсюда. Навсегда…

Я невольно дотронулась до своей щеки, вспоминая прикосновение его ласковых пальцев, и тут же отдернула руку, словно Олег мог подслушать мои мысли.

– И где оно? – хрипло спросила я.

– Завещание? Не знаю. По возвращении из Рима Вера отдала его Врублевской. Но я потом так его и не нашел.

– И теперь кто-то его ищет.

– Тот, кто знает, – повторил Монахов. Он подошел ко мне, обнял и прижал к себе. Я уткнулась в его плечо.

– Мне страшно, – пробормотала я. – Я боюсь.

– Я не отдам тебя ему, слышишь?

– Значит, никакой мистики?

Он покачал головой, взял мое лицо в ладони, наклонился и поцеловал в губы.

– Пойдем ко мне, – прошептал он вечность спустя. – Тебе нельзя здесь оставаться, а у меня ты будешь в безопасности.

– Не сейчас, – я с трудом возвращалась к действительности. – Я обещала Гале, что зайду. Пойдешь со мной?

Я с надеждой заглянула в его глаза.

– Нет. Может, и тебе не стоит идти.

– Она обидится. Да я ненадолго.

– Хорошо. Только потом сразу ко мне. Я буду ждать…

Он отступил на шаг и улыбнулся:

– Теперь я тебя никому не отдам, помни об этом.

– А Дюка, то есть Фабио, так и не нашли?

– Нет.

Монахов ушел. Я смотрела в окно ему вслед и с горечью думала о том, что влюбилась. В самый неподходящий момент.

На улице совсем стемнело. Огромная черная туча опустилась на поселок и зависла, словно зацепилась за верхушки сосен и не могла сдвинуться с места. Внезапно вспыхнувшая молния расколола небо пополам, раздался раскат грома. И где-то наверху в доме послышался громкий стук.

Я вздрогнула, задернула шторы и бегом поднялась на второй этаж. Окно в спальне было распахнуто, деревянная рама билась на ветру о стену дома. Я стремительно пересекла комнату и вытянула руку, чтобы закрыть створку. Но тут снова прогремел гром. Хотя, нет, на сей раз это был не гром. Это начался фейерверк. Я выглянула наружу. В лицо мне ударил поток влажного прохладного воздуха. Отсюда было видно освещенную лужайку у дома Галы. Под натянутым навесом скопилось много народу. До меня долетали звуки музыки, взрывы смеха. Мне показалось, что я узнала в нарядной толпе Нору и Шмакова. Очередной салютный залп располосовал небо, крики «Ура!» вспороли предгрозовое ожидание.

Быстро закрыв окно, я достала из шкафа зеленое шелковое платье. Надела, застегнула крючки. Только после этого подошла к зеркалу. И снова меня поразила метаморфоза, произошедшая со мной. Это была я, и в то же время – не я. Я глядела на себя как будто со стороны, как будто принимала участие в некоем спектакле.

Я собрала волосы в гладкий узел, подумала и укоротила шнурок, на котором висел кулон. Теперь кулон был на виду. Я сделала это сознательно. Мне очень хотелось посмотреть в глаза «тому, кто знает». Там, в толпе, он не причинит мне вреда. А я сразу пойму, что это он.

Стоило мне поднести губную помаду к губам, как вдруг…

«Я маленькая балерина, всегда нема, всегда нема»… – раздалось из темного коридора.

Помада выпала из пальцев и развалилась на части, оставив на дощатом полу красные, похожие на кровь, следы. Я метнулась к кровати, сунула руку под матрас. Пистолета не было.

Я медленно повернулась. За окном сверкнула молния, озарив комнату призрачным светом. В дверном проеме застыла фигура в черном атласном плаще, в наброшенном на голову капюшоне, словно сошедшая с полотен Гойи или Босха. Наверное, именно этого плаща не досчиталась Гала в вечер сеанса.

– Не это ли ты ищешь? – прошелестел черный человек свистящим шепотом и направил на меня дуло пистолета. Я узнала этот шепот, я слышала его раньше, на сеансе спиритизма. «Убирайся отсюда», – вот что он тогда сказал. Боже, неужели это было всего два дня назад?

Я отступила к окну, просунула руку за спину и нащупала дрожащими пальцами шпингалет. Повернула. Послышался странный треск, похожий на пулеметную очередь. Я испуганно дернулась, а потом поняла, что это начавшийся дождь забарабанил по стеклу.

– Обожаю спецэффекты, – произнес человек нормальным голосом и стянул капюшон с головы.

Обычное лицо, размытые черты. Такого встретишь в толпе и не узнаешь. А на шее темнело родимое пятно в форме паука. Почему я раньше этого не замечала? Передо мной стоял Игорь Драч – муж моей подруги Фиалки. В голове вдруг всплыли отрывки из Идиного дневника, в которых она описывала внешность Стертого, и цепь замкнулась.

– Ты очень похож на деда, – сглотнув, сказала я.

– Молодец, умная девочка. Догадливая. А ты, между прочим, похожа на мою любимую бабушку.

Игорь Драч скинул плащ на пол и остался в яркой оранжевой футболке. Он широко улыбнулся. Если бы не пистолет в его руках, направленный мне в лоб, можно было бы подумать, что встретились старинные друзья.

– Глупо спрашивать, зачем ты все это делаешь?

– Поверь, лично против тебя я ничего не имею. Ты мне нравишься. Просто ты оказалась в ненужном месте в ненужное время. – Драч шагнул вперед. – Я постараюсь, чтобы тебе не было больно. Я не люблю причинять боль. Я вовсе не чудовище, и мне не доставляют удовольствия чужие страдания.

– Ты убьешь меня? – прошептала я и удивилась собственной бесстрастности. Словно речь шла не обо мне.

– Мне очень жаль, – произнес Драч тоном голливудского киноактера, выражающего соболезнования родственникам безвременно усопшего, и улыбнулся, блеснув мелкими крысиными зубами. – Ты лишила меня выбора. Почему ты не убралась отсюда? Ведь я так старался, посылал тебе столько знаков, но ты их не увидела. Белая сирень, оживший телефон, соломенная шляпа в кровавых брызгах, восковая кукла с проткнутым иголкой сердцем. Но особенно мне понравилось зеркало с кровавой надписью. Это было талантливо, согласись.

– И все-таки я спрошу. Зачем ты это делаешь, Игорь?

– Я просто решаю свои проблемы. Хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву рождения. Старая сука не оставила мне ни гроша, и мне пришлось выкупать мою собственность. Обидно, правда? Я ведь просил ее по-хорошему, но она предпочла сдохнуть.