Энн Жирар - Мадам Пикассо

– Dios mio, хватит слов! Мое сердце не свободно с тех пор, как мы встретились.

– Я должна знать, что не обременяю тебя.

– Пусть будет по-твоему. Но из уважения к нам все наши друзья будут называть тебя мадам Пикассо.

Ева больше не могла спорить или препятствовать этому желанию Пабло, потому что больше всего на свете хотела, чтобы это стало правдой. И ей действительно нравилось, когда люди называли ее мадам Пикассо.

…Ланч, который Ева собиралась устроить в новой квартире, задержался на неделю из-за удаления опухоли. Но все прошло гладко, а Пикассо и Аполлинер наконец принесли взаимные извинения. Когда настало время прощаться, он расцеловал Пикассо в обе щеки, и все аплодировали их примирению. Потом он повернулся к Еве.

– Спасибо, что помогли, – тихо произнес Аполлинер. – Я боялся, что Пабло будет ждать вечно. Если бы не вы…

– Мне это ничего не стоило.

– Может быть, но для меня все изменилось, – объявил он и вложил ей в руки маленький черный том. – Помню, вы говорили, что вам нравятся мои стихи. В этом сборнике есть «Прощание».

– Я обожаю все ваши стихи, но эти особенно.

– Тогда примите их как подарок от благодарной души.

– Всем иногда нужны защитники, – сказала Ева.

– Значит, моя дорогая, Пикассо повезло, что он имеет такую защитницу, как вы.

…«Семья комедиантов» была продана на аукционе за двенадцать тысяч шестьсот пятьдесят франков. Французская пресса провозгласила эту сделку рекордной, а Пикассо называли художником, равным Сезанну, Ван Гогу и Гогену. Все предвкушали новые откровения от молодого мастера, известного своей оригинальностью. Естественно, будущее для него может быть только светлым, писали в газетах. Именно об этом с самого начала говорила Ева.

Через неделю после продажи, вдохновленная своей новой ролью, Ева одна пришла в галерею Амбруаза Воллара, другого торговца произведениями искусства, представлявшего работы Пикассо. Однажды, очень давно, она там была вместе с Луи. Теперь она стала совсем другой: модной, изысканной. Ева была одета в голубое пальто с черным меховым воротником и манжетами и черную бархатную шляпку, что придавало ей уверенности в предстоящем деле. По сравнению с простым платьем, которое было на ней, когда она пришла устраиваться на работу в «Мулен Руж», перемена казалась невероятной.

Зазвенел колокольчик над дверью, и она сняла черные кожаные перчатки, ожидая, когда Воллар выйдет в холл. Ее сердце учащенно билось, но лицо оставалось невозмутимым. Она уже приступила к работе в качестве представителя Пикассо на художественном аукционе и теперь была готова укрепить свое положение.

Судя по выражению лица Воллара, он ожидал увидеть самого Пикассо, который всегда договаривался с ним о встрече предварительно. Ева выпрямила спину и улыбнулась. Это будет непросто, но что в ее жизни давалось легко? Кроме того, Пикассо сам попросил ее сделать это. Он верил в способность Евы продвигать его работы, и она тоже должна была верить этому.

Определенно, они становились грозной командой.

– Мадам Пикассо, какой приятный сюрприз, – сказал он. – Но вообще-то я ожидал увидеть Пабло.

– Мсье Пикассо задержался за работой в студии, – спокойно ответила Ева, глядя в глаза крупного лысеющего мужчины, которые казались узкими щелками под нахмуренными бровями. В неловкой тишине он почесал темную остроконечную бородку. Она понимала, что Воллар назвал ее супругой Пикассо только из вежливости, но, тем не менее, ей нравилось ощущение власти, сопровождавшее этот статус. – Он попросил меня провести переговоры от его имени.

Ева посмотрела на многочисленные картины, висевшие на стенах. Она узнала работы некоторых художников – она познакомилась с ними не только из книг, но и благодаря совместным с Пикассо посещениям музеев и выставок на юге Франции и в Париже. «Научи меня всему», – однажды попросила Ева, и Пикассо всерьез отнесся к ее просьбе.

На стене в задней части галереи она увидела одну из картин Пикассо, в точности такую, как он описывал. Коричнево-черный портрет самого Амбруаза Воллара в кубистском стиле. Ева направилась к нему.

– Вижу, вы не продали ваш портрет работы мсье Пикассо.

Он осторожно последовал за ней, пока Ева рассматривала холст.

– Не все мои клиенты так же ценят его кубистский стиль, как я.

– Значит, вы все-таки цените этот стиль?

Этот откровенный вопрос удивил Воллара.

– В последнее время я успешно продал его ранние полотна в голубом цвете, а также его арлекинов.

Ева повернулась к Воллару, не сводя глаз с его лица.

– Тогда мы хотели бы выкупить эту картину.

– Художник желает выкупить у меня свое произведение?

– Нас не устраивает, что шедевр находится в переполненной галерее, как будто это незначительное полотно, вывешенное лишь ради того, чтобы заполнить пустое место на стене. Мы готовы заплатить пять тысяч франков.

Его густые усы шевельнулись в подобии улыбки.

– Это значительная сумма, моя дорогая, – снисходительным тоном произнес он.

– Я вполне уверена, что смогу продать картину за большие деньги, но ее нужно выставить надлежащим образом.

– Вы хотите сказать, что больше знаете о продаже произведений искусства, чем человек, который стоит перед вами? Который представлял всех знаменитых художников, от Винсента Ван Гога и Пьера Огюста Ренуара до Поля Сезанна?

– Но картина осталась на месте, не так ли? – Ева услышала стальные нотки в своем голосе. Она уже знала, что не отступит.

– Кстати говоря, в Германии у меня есть клиент, выказавший определенный интерес именно к этой картине, – Воллар снова почесал бородку. – Он предложил четыре тысячи франков, но я отказался.

– Что ж, если художник сам предлагает пять тысяч франков, то значит, он считает свою картину более ценной, чем ваш клиент.

– Предложение сделано через вас.

– Да, это так. Вероятно, вашему немецкому клиенту будет интересно узнать о контрпредложении. Разве предложение от мастера не вызовет повышенный интерес у покупателей?

– Предложение от самого художника? Не уверен в этом.

– Полагаю, такой деловой человек, как вы, не раскрывает подробностей о личности своих клиентов, когда речь идет об аукционе.

– Значит, теперь речь идет об аукционе? – с любопытством поинтересовался Воллар.

– Разве не так называется сделка, в которой две стороны соревнуются за покупку одной картины? Мы с мсье Пикассо сделали вам вполне определенное предложение в отношении этого портрета.

– Поскольку он постоянно выставлен в моей галерее, полагаю, вы захотите получить комиссию, если я продам его кому-то еще?

Ева слегка улыбнулась, но внутри она вся дрожала.

– Естественно. Поскольку вы никогда не предлагали контракт для официального представительства интересов мсье Пикассо, это будет справедливо. В конце концов, бизнес есть бизнес, мсье Воллар.

– А вы расчетливая женщина, мадам Пикассо.

– Возможно, вы не считаете это комплиментом, но я буду воспринимать ваши слова в прямом смысле, – ответила Ева, повернулась и направилась к двери. – У вас есть неделя, чтобы продать картину вашему немецкому клиенту за шесть тысяч франков, или мы выкупим ее за пять тысяч. Будьте любезны, известите нас о вашем решении, хорошо?

…Пикассо рисовал, когда Ева вернулась в студию. Услышав стук входной двери, он отложил кисть и подошел к ней.

Ева прижалась к нему с сильно бьющимся сердцем.

– Ну, как прошло дело?

– Считай, что он у нас в руках. Ты бы только видел его лицо! – Ева ухмыльнулась. – Ему было неприятно обсуждать дела с женщиной, и я это видела. Но он мало что мог возразить из уважения к тебе. Возможно, раньше он был не готов предложить тебе контракт, но он явно не хочет рвать с тобой связи.

– Воллар – это крепкий старый орешек. Ты же знаешь, что я не хочу вернуть свою старую картину. Особенно за пять тысяч франков, принимая во внимание, что я отдал ее бесплатно, надеясь заключить с ним контракт.

– Разумеется, я все это знаю. Это была игра. Но мы не можем допустить, чтобы картина висела в его галерее у всех на виду, когда ты на пороге мировой славы. Твое имя должно быть окружено тайной. Как выяснилось, он уже сделал предложение одному немецкому клиенту и просто тянул время. Но, думаю, будет неплохо развести под ним небольшой костер, чтобы ему жгло пятки. Если я права, ты получишь хорошую премию за его медлительность.

– Какая решительная чертовка! – Пикассо заключил ее в объятия и расцеловал. – Что бы я делал без тебя?

– Будем надеяться, тебе не придется узнать ответ, – гордо произнесла Ева. Пикассо не только любил ее; он поверил в нее, а после сегодняшнего дня она наконец поверила в себя.

Авиньон, июль 1914 года

Шесть месяцев спустя, в июле 1914 года, в Европе разразилась мировая война, которой все давно опасались, и французы были готовы выступить на защиту своей страны. Клич Vive la France![71] звучал от Парижа до Версаля и от Сере до Ниццы, а беззаботные годы, последовавшие за «прекрасной эпохой», быстро сменились ощущением паники, лихорадочными сборами и патриотическими лозунгами.

На смену бодрым мелодиям регтаймов и буйным торжествам, еще недавно наполнявшим парижские кафе, пришла «Марсельеза» и приглушенные разговоры о военной тактике, приближении воздушных эскадрилий и внезапной нехватке продуктов.

Когда прозвучали первые выстрелы и случился первый воздушный налет на Париж, Евы и Пикассо не было в столице. Пабло преподнес Еве сюрприз, арендовав летний дом в Авиньоне, чтобы она могла находиться в тепле и восстановить силы.

Пикассо нашел маленький белый дом с голубыми ставнями прямо в центре города. Здесь ей станет лучше, заверил он. Возможно, Пикассо сам верил в это, но мрачная неопределенность войны действовала ему на нервы. Он ежедневно перебирал бумаги и документы. В то время как он беспокоился о судьбе своих картин, оставшихся в Париже, и о безопасности своих сбережений, у Евы возобновились приступы тошноты и головокружения, но она решила пока не говорить Пикассо об этом. Кроме того, у нее оставалась тайная надежда, что она беременна.