Когда мы наконец вырываемся из северного Лондона и добираемся до оживленной магистрали, я достаю из сумки ту самую кассету и вставляю ее в магнитолу.

– Она все еще у тебя? – удивляется Нейтан.

– Конечно.

Из-за пробок дорога до Манчестера растягивается на добрые три с половиной часа. Нейтан ведет машину, а мне удается вздремнуть. Похороны не начнутся раньше полудня, так что мы находим кладбище и отправляемся в забегаловку неподалеку.

– Спасибо, что поехал со мной, – говорю я, когда мы занимаем столик. – Даже не знаю, что бы я делала…

– Джеймс поехал бы, если бы ты настояла.

– Может и так.

Нейтан не отвечает. Официантка возвращается с едой.

После перекуса мы отправляемся на кладбище.

Отца кремируют, потому что это дешевле, чем погребение. Священник не ожидал меня увидеть: он понятия не имел, что у покойного есть родственники. Несколько человек уже обосновались в зале, включая пару чудных старикашек. Я не знаю, кто они, и не желаю знать. Когда священник спрашивает, хочу ли я произнести несколько слов, отрицательно качаю головой. Отпевание проходит быстро, формально и бездушно.

После службы ко мне подходит женщина-полицейский в штатском. У нее в машине кое-какие вещи отца, и она уточняет, нужны ли они мне.

– Разве мама не просила отдать все на благотворительность? – колеблюсь я.

– Мы так и поступили, – отвечает женщина. – Это личные вещи. Только маленькая коробка.

Уже сидя в машине с коробкой на коленях, я боюсь заглянуть и увидеть, что там внутри.

– Можно сделать это позже, – предлагает Нейтан.

– Я хочу сейчас. Перед тем, как уедем отсюда. Ты не против?

Капли дождя тяжело падают на ветровое стекло. Вечернее небо пасмурно и затянуто тучами. Через пару часов совсем стемнеет, а нам еще нужно доехать обратно до Лондона. Нейтан включает свет, и я поднимаю крышку.

Странный запах. Затхлости, разложения… Как будто вещи провоняли мертвым телом. Невыносимо хочется выбраться из машины и постоять под дождем или по крайней мере открыть окно и впустить разбушевавшуюся стихию внутрь. Но я пересиливаю себя, четко понимая, сколько Нейтан для меня сделал. Не желаю, чтобы он счел меня чокнутой, и это помогает мне победить приступ клаустрофобии.

Внутри коробки двенадцать книг, включая Библию, семь виниловых пластинок неизвестных мне ирландских певцов, дешевые с виду металлические часы, золотое обручальное кольцо и несколько конвертов.

Я сразу узнаю мамин почерк.

Распахиваю дверь машины, и меня тут же выворачивает. Мокну под дождем, пока желудок продолжает сокращаться, но больше ничего не выходит.

– Люси! – Нейтан затягивает меня обратно и закрывает дверь. – Необязательно читать это прямо сейчас!

Но я не могу остановиться. В этом вся я. Последняя страница книги… Рытье в лотках с уцененными вещами… Помню, как Молли перечислила все это, когда я отказалась удалить эсэмэску от Джеймса в ее мастерской в Сиднее.

Один из конвертов оказывается толще и жестче остальных, и я решаю начать с него. Внутри письмо и фотография: маленькая девочка стоит на балконе многоэтажки и улыбается на камеру. Каштановые волосы, короткая детская стрижка.

«Люси, 5 лет», – написано мамой на обороте. Собрав волю в кулак, открываю письмо и читаю.

Джо,

это твоя дочь. Я думала, тебе захочется посмотреть, как она выглядит, поскольку в ближайшее время вы не встретитесь.

Я не вернусь, и не пытайся со мной связаться. После всего, что ты сделал, я больше никогда не желаю тебя видеть. Ты жалок. Ты – само зло. Даже этой фотографии Люси ты не заслуживаешь, но я выше мелочной мести.

Если хоть когда-нибудь решишь привести свою хренову жизнь в порядок, я, может быть, позволю тебе повидаться с дочерью. Но до тех пор…

Диана.

Не похоже на маму. Она никогда не ругается. Не понимаю. Передаю письмо Нейтану и перехожу к следующему конверту. Вода с мокрых волос стекает по шее, но меня это едва беспокоит.

Джо,

скажи своей матери, чтобы перестала мне писать. Новым жильцам надоело пересылать ее письма.

Диана.

Я сбита с толку. Как это понимать? В остальных конвертах – письма отцу от бабушки. Там вроде бы ничего существенного, просто болтовня о том, чем она занималась в саду и что новенького у соседей. Через некоторое время складываю письма обратно в коробку.

Зачем он приехал в Манчестер? Почему оставил дом в Дублине? Я не знаю. И теперь не узнаю никогда.

Мне приходит в голову, что я единственный кровный родственник Джо Маккарти, последний во всем мире. И единственная моя связь с биологическим отцом – его фамилия.

– Ты как? – спрашивает Нейтан, отводя с моего лба челку, совсем как тогда, на пляже в Мэнли. Сердце трепещет от одного только взгляда на этого парня. Осторожно касаюсь его лица. К моему удивлению, щетина мягче, чем я думала. Затем он целует мое запястье, и я тянусь к нему с любовью, с желанием. Нейтан перехватывает мой взгляд и долго смотрит мне в глаза. Он должен знать, что я чувствую. Должен.

Он отстраняет мою руку от своего лица и деликатно ее опускает.

– Мне очень жаль, – говорит он. – Очень.

Момент испорчен. Я откидываюсь на сиденье. С тем же успехом он мог наградить меня пощечиной. Нейтан делает попытку дотронуться до моей щеки, но я вздрагиваю и уклоняюсь. Не могу поднять на него глаза, но чувствую его взгляд. Чувствую его обиду.

– Пожалуйста, отвези меня домой.

* * *

Я вымотана. В душе пусто. Вернувшись вечером домой, не могу заставить себя посмотреть на Джеймса, и поэтому говорю, что просто хочу молча попялиться в телевизор. Коробку с отцовскими вещами оставляю возле дивана, и Джеймс настороженно на нее взирает, но мне плевать. Я никак не могу ухватить суть происходящего на экране. Все вокруг как будто происходит в замедленной съемке.

Мне звонят на домашний и на мобильный, но я не отвечаю. Когда это пытается сделать Джеймс, я ему запрещаю. Моя жизнь – бардак. Я люблю Джеймса. Я люблю Нейтана. Нейтан уезжает. Мой отец умер.

В конце концов звонит мобильный Джеймса. Он открывает телефон и уходит в спальню, оставляя меня в гостиной. Возвращается пару минут спустя.

– Это была твоя мама. Она волнуется.

Я молчу.

* * *

На следующий день не выхожу на работу, несмотря на завал: пока не готова предстать перед людьми. Лежу на диване, игнорируя телефон. Пронзительные звонки загадочным образом успокаивают, но вечером Джеймс возвращается домой, и надсадный звук действует ему на нервы. Я позволяю снять трубку с аппарата, и все прекращается.

Интересно, Нейтан пытался со мной связаться?

Утром четверга принимаю решение отправиться на выходные в Сомерсет. Нужно увидеться с мамой. Заказываю билет на поезд и звоню ей, чтобы предупредить о своих намерениях. Оставляю для Джеймса записку об отъезде. Он никогда не видел меня такой и понятия не имеет, как себя вести.

Мама встречает на станции. Крепко обнимает, но я не отвечаю тем же.

– Люси, милая…

Домой мы едем в тишине.

Том в Лондоне по делам, Ник в университете, так что на выходных в доме будем только я, мама и Терри. Когда я приезжаю, Терри сочувственно улыбается и соболезнует по поводу отца.

– Все будет хорошо, малыш, – уверяет он, одаривая меня утешительными объятиями.

Должно быть, для него это все тоже непросто.

Терри хватает такта понять, что эти выходные – только для нас с мамой. Как хорошо, что можно вырваться из соболезнующих объятий и подняться в спальню, не волнуясь о том, как бы его не обидеть.

Чуть позже мама стучит в дверь. Я лежу на кровати, уставившись в потолок.

– Люси, пожалуйста, поговори со мной. – Мама присаживается на кровать, держа чашку заваренного чая. – Расскажи про похороны. Джеймс с тобой поехал?

Я заставляю себя сесть.

– Нет, со мной поехал Нейтан, – говорю я, провоцируя ее на неодобрительный взгляд, но она не ведется. – Я нашла твое письмо… – Мама непонимающе на меня смотрит. – Помнишь, с фотографией, где мне было пять? – Она вспоминает, и ее лицо омрачается. – Скажи мне, из-за чего ты от него ушла, мама. Пожалуйста. Я должна знать.

Оказывается, отец был не только алкоголиком, но и агрессивным отморозком, изменявшим матери направо и налево. Однажды она пришла домой и застала его в постели с двумя проститутками. Когда она попыталась уйти, он схватил ее за волосы и ударил головой о шкаф, отчего мама потеряла сознание. В то время она уже была беременна мной.

Насилие продолжилось. Когда он не трахал других женщин, то переключался на маму, чаще всего без ее согласия. Однажды его мать – моя бабушка – нашла ее, безудержно рыдающую и истекающую кровью, потому что в приступе ярости изверг прокусил ей шею. У нее до сих пор шрам. Но бабушка ничего не сделала.

Когда родилась я, мама решила бежать, но один из соседей, увидевший, как она пакует чемодан, притащил моего папашу из паба. Отец угрожал швырнуть меня об стену и обещал маме, что убьет нас обеих, если она когда-нибудь уйдет.

Однако она все равно ушла. Потому что знала, что он уничтожит нас, если мы останемся. Она бежала со мной в женский приют в Лондоне, и с помощью благотворителей ей удалось найти для нас маленькую квартирку-студию. Мама устроилась работать секретаршей, и спустя пару лет жизнь вошла в нормальную колею.

Но однажды на пороге появилась бабушка. Она наняла частного детектива, чтобы найти нас, и отчаянно искала примирения. Пыталась убедить маму вернуться в Дублин и встретиться с отцом, клялась, что тот изменился, но мама больше никогда не хотела видеть этого козла. Весь следующий год бабушка продолжала писать и посылать деньги. В конце концов у мамы скопилось достаточно для билета в Австралию в один конец. Такого результата бабушка точно не предполагала.