Поднимаюсь с пола и выхожу на балкон, прислоняюсь к холодному стеклу. Закуриваю сигарету, потом вторую и только на третьей осознаю, что это не помогает. Стены дома давят хлеще тюремных. Там внутри я был хорошим человеком, взявшим на себя вину брата, отсидевшим за свою доброту четыре года. Снаружи я стал поддонком, захотевшим встать на место покойного. Аморальным, мерзким типом.


ГЛАВА 21.



– Sevgilim.


Ветер играет с моими волосами. Где-то рядом слышны звуки волн. Чувствую как на лице зарождается улыбка. Кажется, впервые за последнее время я чувствую покой и умиротворённость внутри себя.


– Sevgilim?


Голос звучит ближе и пробивается в мой сон. Голос который я узнаю среди сотни других. Голос любимой женщины.


– Hadi tatlim, uyan!


Открываю глаза и вижу Айгюн. Моя золотоволосая красавица улыбается мне. Тянусь к ней и целую в губы.


– Доброе утро, любимая!


– Доброе, – отвечает она уже на русском, – я устала ждать пока ты проснёшься и поэтому разбудила.


– Хорошо сделала. Я соскучился, – раскрываю объятия приглашая девушку к себе, – иди ко мне!


Она ложится рядом, крепко держу её в своих руках. Айгюн водит пальцами по венам на моих кистях. Чувствую как она улыбается и удобнее устраивается. Её тело идеально вписывается под моё. Вдыхаю аромат её волос и внутри разливается тоска по ней. Словно смотрю кино, о себе прошлом и в тоже время в настоящем. Видеть сон во сне и понимать, что к чему это дар или наказание?


Я знал по турецки ровно три слова, когда встретил её. «Здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста». Любовь вскружила мне голову, да так, что приехавши налаживать контакты по бизнесу, я остался в чужой стране до тех пор пока моя любимая была со мной. Снял квартиру, в которой впоследствии мы жили вместе. Выучил сначала язык жестов, затем турецкий. Чтобы не только наслаждаться звуками её голоса, но и мог говорить с ней.


Забыв про родину и о том, что дома меня ждёт мать, я растворился в этих отношениях. А она во мне. Ради практики мы говорили друг с другом на разных языках. Она подтягивала мой турецкий, я её русский. Невероятно смелая, добрая и красивая – она украла мою душу, с первого взгляда. И разорвала на части, когда ушла. Когда её не стало, мне показалось, что весь Стамбул против меня. Каждая улица шепталась о нас мне вслед. Каждый угол этого проклятого прекрасного города грустно улыбался мне в ответ. Уезжая я ничего не оставил позади. Разгромил квартиру, перевернул кровать, выбросил наши фотографии и памятные вещи в воды Босфора и уехал не оглядываясь домой. Я забрал с собой лишь личный дневник Айгюн, в котором она до последнего дня писала о себе, обо мне и о нас. Она знала, что однажды уйдёт. Знала, что проживает рядом со мной свои последние дни. Но не смела признаться и рассказать мне об этом. Её любовь была настолько сильной, а сердце чистым, что девушка не захотела причинять мне боль. Она ушла и, слава богу, не видела в каком ужасном состоянии оставила, тащить груз нашей незаконченной любви.

Я благодарен Всевышнему, что хотя бы во снах могу видеть её. Обнимать её. Целовать вот так, словно она ещё жива. Будто бы мы не расставались никогда и со мной не случалось ничего из того ада, что произошло за последние полгода. Хоть бы все так и оставалось. Я бы не знал истинного лица своего близнеца, не встретил женщин, среди которых потерял личность. Мое сердце не рвалось бы к двум одновременно, а оставалось бы в руках одной единственной.


Запах её кожи затихает, секунду назад я гладил её шелковистые волосы, но вдруг проснулся и сладкий сон развеялся. На моем плече лежит рука незнакомого мне человека. Мужчина видимо потряс меня, пытаясь разбудить.


– Сынок, ты здесь спишь со времени обеденного намаза. Тебе некуда пойти? – спрашивает мужчина.


Огляделся вокруг и вспомнил, что приехал в мечеть, молился, а затем просто уснул. Ноги затекли от того, что сидел в неудобной позе. Спина, прижатая к стене, тоже неприятно ныла. В расслабленной руке чётки. Зевая, протираю лицо рукой, стараюсь окончательно проснуться.


– Кажется я заснул, – оправдываясь за своё пребывание здесь сказал я, – как раз совершу еще один намаз и пойду. Спасибо, что разбудил, отец.


Я не знал, как его зовут, а узнавать и ввязываться в новые знакомства нет никакого желания. Поднялся, покачнулся и пошёл в моленную зону. Минут пятнадцать прошло, когда я вышел и снова увидел того человека. Он явно ждал меня. Борясь с желанием пройти молча мимо я подошёл к мужчине. Он годился мне в отцы и поэтому не смог уйти не выслушав.


– Какие-то проблемы, отец? – спрашиваю я без особого энтузиазма.


– Это же я хотел спросить у тебя, сынок, – отвечает он, удивив меня этим. – Я сразу тебя заметил, как только ты зашёл в мечеть. Ты не в первый раз так сюда приходишь и сидишь в одиночестве, засыпая в итоге. Может быть, я не смогу тебе ничем помочь, но могу выслушать и покормить. Пойдём, станешь гостем от Бога и отведёшь душу.


– Спасибо отец, но ты прав, ты ничем не сможешь мне помочь.


Не зная, что говорить хотелось просто уйти. Я пережил тяжелую первую половину дня и был совершенно не готоа сейчас возиться с чьими-то прихотями. Обстановка начинает на меня давить, хочется вдохнуть полной грудью, ощутить свободу, почувствовать себя живым. Не быть ничьей тенью, не быть братом. Я – это я, впервые с того дня как переступил порог тюрьмы. Но теперь я один. Нет ни Игоря Борисовича, ни Шейды, ни Лейлы. Остался лишь один человек, которому я могу доверять – это я сам.


– Иногда, – мужчина из мечети поравнялся со мной, догнав на стоянке, – молчание намного красноречивее слов. Но ты не видишь ничего вокруг.


– Кто ты такой и чего хочешь от меня? – разозлился я. – Я не ясно выразился, сказав, что не нуждаюсь ни в чьей помощи?


– Поэтому ты приходишь в Дом Божий чаще, чем Он того просит? – вопросом на вопрос ответил мужчина. – Тебе, ведь, явно не интересны мои проповеди, – он сделал паузу, давая переварить его слова. – но приходишь, садишься с краюшка и молишься. Не знаю, отмаливаешь ли ты свои грехи или может за душу кого-то из близких просишь, но в одном точно уверен – у тебя большие проблемы, сынок.


В голове калейдоскопом вертятся отрывки из воспоминаний. Я, наконец, вспоминаю его, но больше узнаю по голосу. Потому что раньше я не обращал внимания на муллу, что руководил пятничной молитвой и просто слушал его голос. Я никогда не обращался к нему лично, поэтому не рассматривал лица так близко. Уйти сейчас, не обращая внимания на служителя Аллаха, казалось невозможным, но оставаться здесь тоже нет сил. Без того разум и сердце вступили в непримиримый бой, я не выдержу ещё испытания истиной и долгом. Открываю дверь машины и приглашаю мужчину присоединиться.


– Ты что-то говорил о том, что можем вместе покушать, отец? – напоминаю я. – Я ужасно голоден. Составишь компанию?


Тот обходит машину и садится на пассажирское сидение. Пристёгивается и поворачивается ко мне.


– Осман, – протягивает руку, которую я спешно пожимаю, затем завожу двигатель. – Пока не начнёшь доверять, не говори своего имени. Что-то мне подсказывает, что ты соврёшь сейчас.


Не сказать, что я прям удивился. Все – таки, люди выбравшие веру основой своей жизни, немного странные. Они по – другому видят и мыслят. В них намного больше умиротворения, покоя, чем в других людях. Они приходят на эту землю лишь для того, чтобы пройти испытание на пути к вечной жизни. А потом собирать плоды с райских деревьев, будучи обласканными любовью Всевышнего. Кто я такой чтобы отказать рабу Божьему в просьбе позавтракать вместе? Возможно, завтра никогда не наступит и это первый и последний день, когда я могу быть реально собой?


– Не думай так глубоко, сынок, – словно подслушав мои мысли, тихо говорит Осман, – Аллах велик и воистину любит своих детей. Я искренне верю, что Он приведёт тебя на правильную тропу и эти грустные глаза засияют светом.


– Он давно забыл, как я выгляжу, – возражаю ему в ответ, – поверь, отец Осман, я все для этого сделал.


Оставшийся отрезок пути мы проехали молча. Я подъехал к одной из круглосуточных закусочных и сделал заказ, потому что не было терпения ехать в более приличное заведение, теряя время в дороге. Почувствовав запах еды, молча мотнул головой, убеждаясь, что поступил верно. Не хотелось возвращаться в мечеть, еда по пути остынет. Учитель предложил поесть в машине, но и это меня не устроило. Проехав пару пустых улиц, мы завернули в парк и сидя прямо на скамейках уплетали в обе щеки тёплые бургеры, запивая соком и заедая картошкой фри. Осман и вправду лечил молчанием. На мгновение, рядом с ним, мне показалось, что ещё можно что-то исправить. В мозгу выстраивалась цепочка моих следующих действий. Придётся хорошо постараться, но я должен справиться. Сначала избавимся от тени брата, затем от последствий последних месяцев. Может, документы я не смогу восстановить, но это всего лишь бумага. По – моему, самое главное – что у меня внутри. А я знаю, кто я и что таится в самых закромах души. И не намерен это забывать.


– Рустам, – радуюсь словно ребёнок, нашедший недостающий кусочек пазла. – Меня зовут Рустам, – смотрю на него и думаю, что не зря согласился познакомиться, – друзья зовут Турком. На самом деле, таких людей всего несколько, но кажется тебе можно доверять и рассказать об этом.


– Турок? – переспросил Осман. – Как странно. Почему?


Вспоминаю, как однажды Шейда задала почти такой же вопрос. Тогда я был занят стёбом над девушкой и не ответил. Я так много времени потратил на пустые поиски убийцы Руслана, что не заметил, каким человеком чуть не стал. Вместо того, чтобы наслаждаться тем что жив сам, я отравил жизнь. Загубил вместе с собой ещё жизни двух женщин, которые этого точно не заслужили.


– Какое-то время я жил в Турции, выучил их язык. Оттуда и пошло, – объяснил я. – Но потом вернулся. – я замолчал, не желая посвящать его в свой персональный ад.