Мари Клармон - Любви навстречу

– Налей мне тоже, пожалуйста.

Глядя на лучшую подругу матери, Мэри вдруг почувствовала себя ребенком. Она порывисто обняла Ивонн и прошептала:

– Спасибо. Спасибо за все. Не знаю, что бы я делала без вашей помощи.

– Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, – ответила Ивонн. – Я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Мэри молча кивнула и разжала объятия. Ей отчаянно хотелось допить вино, а потом налить еще и еще… но нет, только не сейчас. Не при Ивонн.

Она подождет, когда все уйдут. Когда никто не сможет увидеть, во что она превратилась.

Боже, как он устал… Все тело ныло и болело, а в голове – свинцовая тяжесть. У Эдварда впечатление, что он пробежал полторы сотни миль до Дувра и обратно. А на самом деле всего лишь провел несколько часов у матери. И, как обычно, возвращался от нее в полном изнеможении. Правда, в фамильном особняке возле Грин-парка его поджидали дурные воспоминания и тягостное одиночество, но тут уж ничего не поделаешь. Зато дома можно как следует выспаться, а сейчас ему только это и требовалось.

Кучер остановил лошадей у парадного входа. Эдвард выбрался из кареты в промозглый сумрак ночи и зашагал по гранитным ступеням. Высокие массивные двери красного дерева плавно открылись, и яркий газовый свет потеснил густую пелену тумана. Дворецкий Гривз застыл у порога – невозмутимый и торжественный, как королевский мажордом.

Войдя в просторный холл и сняв плащ, шляпу и перчатки, герцог вручил все это Гривзу и распорядился:

– Бренди и горячую ванну. – Ему не терпелось поскорее смыть с себя запах матушкиного опиума, хорошенько выпить и лечь спать.

– Будет исполнено, милорд, – с почтительным поклоном ответил дворецкий и добавил: – Гостья вашей светлости уже приехала и ожидает наверху.

Гостья? Какая гостья? Боже милостивый, Калипсо! Точнее – Мэри, как называет ее Ивонн. Но дело не в имени, а в том, что она здесь.

Эдвард устремился к лестнице, ведущей на второй этаж. Уму непостижимо! Как он мог забыть, что сегодня вечером Калипсо приедет сюда – и вовсе не в качестве гостьи?

Приняв предложение стать ее покровителем, он решил, что она будет жить у него дома, в комнатах, смежных с его спальней. Вообще-то эти комнаты предназначались для супруги герцога (если таковая когда-нибудь появится), и селить в них содержанку никак не следовало. Но Эдвард желал, чтобы она постоянно находилась с ним рядом. Ему хотелось видеть ее, говорить с ней, сидеть с ней за одним столом, потчуя изысканными блюдами. Кроме того, Ивонн дала понять, что Мэри угрожала какая-то опасность. А раз так – ее тем более не следовало выпускать из поля зрения.

Перепрыгивая через ступени, Эдвард поднялся на второй этаж, едва ли не бегом прошел по длинному коридору и, взявшись за дверную ручку, на секунду остановился. Он уже не помнил, когда так волновался перед свиданием с женщиной.

Наконец он открыл дверь – и оцепенел. Ему в нос ударил густой запах опиума. Приторный, сладковатый запах смерти и тлена…

Герцог обвел взглядом ярко освещенную гостиную. Никого. Диван пустовал, кресло у камина – тоже. Холодный фазан и прочие блюда на столе, накрытом парчовой скатертью, не тронуты. А вот вина в графине явно поубавилось.

Силы небесные! Вино и опиум! О чем думала эта женщина? Ей жить надоело? И вообще, где же она?

– Калипсо!.. – позвал Эдвард.

Не получив ответа, он прошел в смежную комнату. Там, на широкой кровати под лазоревым балдахином, лежала хрупкая фигурка в фиолетовом платье. Тонкая рука безвольно свесилась вниз. На полу – осколки хрустального бокала и красное пятно. К счастью, не кровь, а бордо – любимое вино Эдварда.

– Мэри!

Она не отозвалась и не пошевелилась. Глядя на ее мертвенно бледное лицо, Эдвард похолодел. Он слишком хорошо знал, что такое этот беспробудный сон.

Его мать пыталась покончить с собой, приняв слишком большую дозу опиума. Неужели Калипсо решилась на самоубийство?

В ужасе Эдвард кинулся к ней и схватил ее за плечи. Слава богу, она пока дышала. Пока…

Он выпустил ее, выбежал из спальни и вихрем пронесся по коридору, чудом не поскользнувшись на шелковой ковровой дорожке.

– Гривз! – Эдвард перегнулся через перила и еще раз крикнул: – Гривз!

Старый дворецкий вышел в холл и запрокинул седую голову:

– Что угодно вашей светлости?

– Пошлите за доктором! И принесите мне воды с содой.

Гривз, явно озадаченный, сощурил подслеповатые глаза.

– Живо, черт вас возьми! – рявкнул Эдвард.

В испуге заморгав, дворецкий торопливо направился в помещение для прислуги.

Вернувшись к Мэри, Эдвард склонился над ней и прислушался. Ее дыхание стало слабее, и каждый вдох явно давался ей с огромным трудом.

Что же делать? А вот что! Он перевернул девушку, уложив ее на живот, одним движением разорвал шелковое платье сверху донизу и расшнуровал корсет.

Оставшись в нижней сорочке, Мэри прерывисто вздохнула и застонала.

– Ничего-ничего, – пробормотал Эдвард, сбросив остатки фиолетового наряда на пол. – Без этого легче дышится, правда?

В спальню вошел Гривз с бокалом на серебряном подносе.

– Идите сюда, – приказал Эдвард.

Дворецкий наморщил и без того морщинистый лоб.

– Что случилось, ваша светлость?

– Не задавайте лишних вопросов. Делайте, что я скажу.

Гривз молча кивнул.

– Я буду держать ее. – Эдвард сел на кровать, приподнял Мэри и прижал к себе, удерживая в таком положении. – А вы возьмете бокал и вольете ей в рот все до последней капли, ясно?

Подойдя к кровати, Гривз опустил поднос на пол, взял бокал и поднес его к плотно сжатым губам девушки.

– Пей, – прошептал Эдвард ей на ухо. – Открой рот и пей.

Разумеется, она его не услышала.

Дворецкий в растерянности переступил с ноги на ногу.

– Зажмите ей нос, – сказал герцог.

Гривз сжал пальцами изящный носик Мэри и влил в приоткрывшийся рот порцию шипучей воды с содой.

Мэри дернулась, судорожно сглотнула и закашлялась.

– Подождем и продолжим, – распорядился Эдвард.

Как только Мэри откашлялась, Гривз снова зажал ей нос и поднес бокал к ее губам. Она пила, мучительно вздрагивая при каждом глотке. Но все-таки пила.

– Готово, – сказал Гривз и поставил пустой бокал на поднос. – Что теперь, ваша светлость?

– Теперь еще подождем. Возьмите ночной горшок и держите его наготове.

Им не пришлось долго ждать. Через минуту Мэри стошнило, что, собственно, и требовалось.

– Ну вот, Калипсо, – тихо сказал Эдвард, вытирая ей рот носовым платком. – Мы очистили твой желудок от ядовитого зелья.

– Принести юной леди еще воды, ваша светлость? – спросил Гривз, сочувственно глядя на девушку.

– Да, конечно. Ей нужно пить как можно больше, хочет она того или нет.

Дворецкий кивнул, взял поднос и направился к выходу.

– Постойте, Гривз, – сказал Эдвард. Немного помедлив, произнес: – Спасибо, вам. Большое спасибо.

– Всегда рад помочь, ваша светлость, – смутившись, ответил дворецкий и с поклоном вышел из спальни.

Осторожно прижимая к себе Мэри, Эдвард тяжело вздохнул. Выходит, не зря он так волновался перед свиданием с ней. Хороший сюрприз она ему приготовила…

Любой нормальный мужчина немедленно отправил бы ее обратно к мадам Ивонн. Кому нужна содержанка, которую приходится вытаскивать с того света? Никому. Никому, кроме него.

Эдвард закрыл глаза и впервые за долгие годы обратился с истовой молитвой к Богу, в существовании которого сомневался. Сомневался – и все же молил о том, чтобы Мэри выжила, и о том, чтобы ей хотелось жить.

– Не могли бы вы сообщить ее фамилию?

Мэри медленно возвращалась из небытия. Ее разбитое тело терзала боль, а едва слышные мужские голоса усиливали охватившую ее панику.

Боясь пошевелиться, она пыталась понять, не чудился ли ей этот разговор.

Мэри не знала, где находилась. И не знала, что с ней произошло. Она изо всех сил старалась дышать ровно – иначе мужчины поняли бы, что она очнулась. А ей требовалось время, чтобы выяснить все и решить, что делать дальше. Но она была точно не в приюте – там говорили по-другому.

– Я не знаю ее фамилию.

Хм… кажется, она уже где-то слышала этот голос. Сильный и выразительный. Хотя очень может быть, что эти голоса – всего лишь плод ее воображения. Возможно, скоро они исчезнут, и она сможет спокойно прийти в себя.

Все ее тело буквально горело от боли. И нестерпимо болела голова. А то, что творилось в животе… Ох, такое даже невозможно описать.

– Эта настойка очень плохо приготовлена, – послышался другой голос – твердый, но скрипучий, похожий на голос старика. – Она почти целиком состоит из опиума.

Последовала долгая пауза, а потом снова раздался знакомый голос, теперь уже слегка дрожащий:

– А вы не думаете, что она пыталась свести… свести счеты с жизнью?

Судя по боли, жалившей ее тело, это был все-таки не сон. Но неужели кто-то пытался покончить с собой? Как глупо… Ведь глупо же отказываться от такого дара, как жизнь. Трудно представить, кто мог бы решиться на такое… За все три года, что Мэри провела в приюте, только одна несчастная повесилась, сделав петлю из простыни. С тех пор там запретили не только простыни, но и даже ложки.

– Нет, я так не думаю, – ответил скрипучий голос. – Хотя об этом следует спросить у нее. Но того, кто приготовил это зелье, стоило бы им же и напоить. Это просто преступление.

Мэри вздрогнула – и не смогла сдержать стон. Ведь она тоже пила настойку! Не о ней ли они говорили?..

– Мэри!.. – позвал знакомый голос.

С трудом приоткрыв веки, сквозь пелену, застилавшую глаза, она разглядела потолок цвета слоновой кости с изображенными на нем золотыми листьями.

Золотые листья и лепнина? Где же она? Изысканное убранство казалось ей знакомым – как и один из голосов. Но она не могла ничего вспомнить.