Я посмотрела на него, поняла, что то, что он сказал мне, отнюдь не пустые слова, и если я буду возражать ему или сопротивляться, то он не замедлит связать меня по ногам и рукам и привязать к стулу. Редактор была крайне недовольна моим взбалмошным поведением. Она попросила позвонить ей через два дня, я, конечно, согласилась, а про себя подумала: если буду жива. С таким вот настроением я и побрела к себе в комнату. Не страх возможной смерти или, еще хуже, увечья холодил мое сердце и угнетал меня, но ощущение полной пустоты, зыбкости и невозможности кому-то верить и на кого-то опереться. Виктор убеждает меня не верить Павлу — смешно! Но и самому Виктору верить причин у меня, по сути, не было. Я не могу опереться даже на то, что он близкий друг человека, который меня так любил, ведь именно этого он мне и не желает простить. Верить в то, что меня будет защищать милиция, как говорится, не щадя живота своего, лет тридцать назад еще было возможно, по крайней мере для таких наивных, как я, но сейчас даже мне это казалось фантастикой. Есть такое емкое слово — фатализм, именно это и владело мною сейчас: будь что будет!

От обеда я отказалась, невзирая на все уговоры Виктора, а когда он стал чересчур настойчив, то попросила его удалиться из моей комнаты. В пять минут шестого я отправилась под душ. Контрастное обливание взбодрило меня, вялость исчезла, в голове прояснилось, а когда я немножко подкрасилась, то и вовсе почувствовала, что готова к бою. Виктора я попросила приготовить мне крепкий кофе, он согласился, сейчас он был покладист. Я надела брюки, которые хотя и были спортивными, но выглядели нарядно, а главное, мне в них было комфортно. Обтягивающий свитер нежной вязки кораллового цвета дополнил мой наряд, отнюдь не вечерний, но вряд ли Павел поведет меня в театр или ресторан. Свитер мне шел, я это знала, потому и не удивилась, заметив явное одобрение в глазах «охранника». Обула туфли на небольшом, устойчивом каблуке. Плащ заменила курткой, в ней удобно и тепло, дело-то к ночи. Все, я была готова. Виктор бормотал какие-то последние указания по переговорному устройству, которое вытащил без всякого стеснения. Я кинула в зеркало прощальный взгляд и отправилась в путь, конца которого не знала.

* * *

На условленном месте я была в начале седьмого, народ возле магазина сновал, но никого похожего на Павла и близко не было. Ни Виктора, ни его людей, которых, впрочем, я и не знала, тоже не наблюдалось. Ветер дул довольно противный, стоять было холодно, и я стала прохаживаться, сначала не спеша, а потом все быстрее, потому что место было открытое, и ветер пронизывал насквозь. Походив таким образом несколько минут, я разозлилась, в конце концов, кому была нужна эта встреча, мне или Павлу? Посмотрела на часы — двадцать минут седьмого, ну все, к черту! Я иду домой. Повернула за магазин в переулок и только собралась перейти проезжую часть, чтобы нырнуть в один из проходных дворов, как где-то за моей спиной раздался истошный визг тормозов. Чисто машинально я хотела обернуться, но не успела, что-то тяжелое обрушилось на мой затылок. Молот, еще успела я подумать и провалилась в темноту.

Открыв глаза, а вернее сказать, с трудом разлепив веки, я обнаружила себя в какой-то комнате лежащей на диване. Дрожащей рукой ощупала себя, вроде бы все у меня было на месте и ничего не пострадало, за исключением головы, а вот уж зато она болела так, что, как говорится, искры из глаз. Ах да! Меня же ударили молотом! Нет, не может быть, если бы молотом, то головы у меня уже не было бы, а раз болит, значит, есть. Попробовала повернуть немного голову, отчего боль запульсировала с еще большей частотой и меня затошнило, значит, сотрясение мозга обеспечено. Но по крайней мере, я увидела, что рядом со мной никого нет, большая и смутно мне знакомая комната была пуста. Но вот за дверью бубнили два голоса, я прислушалась и различила, что один из голосов принадлежит Павлу, второй — моложе и грубее. Я стала очень медленно и осторожно приподниматься. Голова сильно кружилась, во рту был противный железистый привкус, может, прикусила язык при падении? Кое-как мне удалось сесть и привалиться к спинке дивана, сидеть самостоятельно я не могла. Н-да! Как он там мне сказал: запланированная встреча, которую можно проконтролировать? Нечего сказать — контроль у них на высоте! Хотя… А может быть, им все так и надо? Главное, чтобы ожидаемая добыча заглотила наживку, а о самой наживке думать как-то не принято. И в самом деле, что я жалуюсь? Кто же думает о червяке, когда ловит рыбу? Интересно, насколько сильно мне расшибли голову? Пощупать боюсь, вдруг она совсем пробита? Черт! Как тошнит-то. Когда перед глазами перестало все сверкать и кружиться, я стала осматриваться более детально. Ну да, не случайно комната показалась мне знакомой, ведь я уже была здесь и даже на этом диване успела полежать. Ведь это же та дурацкая дача, куда меня Павел уже привозил. Как жаль, что я не смогла ничего запомнить про эту дачу в прошлый раз и поэтому не сообщила Андрею никакой ценной информации. В ином случае, глядишь, меня уже и выручили бы, а теперь один Бог ведает, что со мной будет дальше.

Голоса в коридоре смолкли, и дверь приоткрылась. Лицо, которое появилось в дверном проеме, лицом было назвать затруднительно, скорее уж морда. Увидев меня, морда мгновенно скрылась, прикрыв за собой дверь, и пробубнила что-то типа «она сидит», но, может быть, и не это. В ушах у меня стоял шум, как от морского прибоя, здорово же меня ударили! Минуты через две дверь опять открылась и вошел Павел, при виде меня он улыбнулся так, словно я была лучшим призом в его жизни. Подошел ко мне и протянул чашку с чем-то похожим на черный кофе. Я протянула руку, но чашку не взяла, а вышибла ее из рук Павла. В ответ на его возмущенный возглас я тоже улыбнулась, правда, боюсь, получилось криво, голова раскалывалась от боли, и сказала ему проникновенно:

— Мой дорогой, я просто не хочу облегчать тебе задачу. Если собираешься меня отравить, то тебе придется силой вливать в меня свое пойло, добровольно я пить его не стану.

— Ну, опять двадцать пять! Не собираюсь я тебя травить. Я ведь уже говорил, что не причиню тебе зла, говорил? Брось ты эти дурные мысли, они тебя до добра не доведут, того и гляди, крыша съедет.

— Конечно, съедет. Еще бы ей не съехать, если по ней так врезали.

— Это другое дело.

— Дело-то, может, и другое, но голова у меня одна. Так что не надо делать вид, что ты меня жалеешь и желаешь мне добра. Лучше скажи, чего ты от меня хочешь? Зачем я тебе нужна?

Павел присел на диван рядом со мной, помолчал немного, словно собираясь с мыслями. Я ждала с любопытством, было интересно, что-то он мне скажет, я была больше чем уверена, что он будет сейчас лгать и выкручиваться. Но услышала я совершенно неожиданное:

— Что это за мужик жил у тебя на квартире несколько дней назад? Неужто и вправду любовника завела, а может быть, уже и замуж выскочить успела?

Увидев удивленную мину на моем лице, он разозлился:

— Вот только не надо мне лапшу на уши вешать, что ты якобы ничего не знаешь! Я сам, своими глазами видел, как он входил в твою квартиру, и раз уж ты дала ему ключи, то, может быть, поднапряжешься немножко и вспомнишь, кто он такой, или у тебя так много любовников, что надо время, чтобы всех их вспомнить?

— Незачем мне напрягаться, любовник у меня всего один, а замуж я пока не собираюсь, зачем? Так гораздо лучше. И я не понимаю, ты что, против того, чтобы я имела любовника? Но ведь это несправедливо. Даже если оставить без внимания, что ты мне бывший муж, а не нынешний, то сам-то ты целый гарем имеешь, помнишь, сам хвастался? А я тоже еще не очень старая, тоже развлечься хочу.

— Кончай придуриваться! Я задал тебе вопрос: кто он?

— Вопрос слышала, но он мне непонятен. Что значит — кто? Для меня вполне достаточно того, что он — а) человек, б) мужчина, в) мой любовник. Как видишь, всего три качества, но необходимые в данном случае. Судя по твоему виду, тебе этого мало, но боюсь, больше мне нечего сказать.

— Что-то ты слишком много говоришь. Что, голова уже не болит? Откуда взялся этот твой хмырь? Где и кем работает?

— Не волнуйся, все банально, нас познакомила одна моя подруга, ты ее не знаешь. Он хороший друг ее мужа, а вот кем работает, я пока еще не знаю, тему его работы мы пока не затрагивали.

Мой ответ был чистой правдой, да и звучал вполне правдоподобно и невинно, тем не менее Павлу ответ почему-то не понравился, и он зло сузил глаза. Что он мне собирался сказать, я так и не узнала, потому что открылась дверь, в нее просунулась давешняя морда, стала подмигивать Павлу и строить какие-то жуткие гримасы. Павел ожег меня взглядом и быстро вышел.

Я задумалась, что никто, кроме Виктора, не мог жить в моей квартире, пока я была в Фирсановке. То-то он так лихо подъехал к дому, знал, значит, куда ехать, и на мои слова о чужом запахе не прореагировал. А чего реагировать, когда для него этот запах вовсе и не чужой, а родной, свой собственный. И как он, интересно, попал в квартиру? Ведь ключей я ему не давала, здесь Павел как раз ошибается, наверное, с помощью отмычек. Ишь ты, ловкач! Да, но зачем это ему было нужно? Хотя что тут гадать, небось подстерегал Павла, хотел подловить его, когда тот полезет в квартиру, но Павел каким-то образом перехитрил его. Виктору ждать надоело, и он заставил меня вернуться, чтобы я сыграла роль подсадной утки, что и говорить, роль мне удалась. Да, интересные, однако, напрашиваются выводы, и весьма неутешительные, ведь и тот и другой, что называется, разыгрывают меня втемную, используют как пешку в какой-то неизвестной мне игре. Интересно, что же служит ставкой? Должно быть, что-то очень немаленькое, очень. Но тут я одернула себя, что интересуюсь совсем не тем. Какая мне разница, что нужно этим мужикам, которым совершенно на меня наплевать, мой-то интерес — моя жизнь, а за нее сейчас гроша ломаного никто не даст.