Приехав в Москву, я тут же, не заходя в квартиру, побежала по магазинам закупать продукты, в доме ни крошки съестного. С ворохом пакетов, нагруженная, я только успела переступить порог своей квартиры, тут же зазвонил телефон. Я наспех пристроила пакеты в кухне на полу и подошла, наконец, к телефону, который все звонил и звонил не переставая, такой настырный! Подходить к нему мне совсем не хотелось, но было неудобно — я так давно никому не звонила. С первого же слова звонившего у меня холодок побежал по телу, это был Павел, а я так надеялась, что уже никогда не услышу его. Совсем недавно, пока жила в Фирсановке, в тихой, спокойной обстановке мне удалось восстановить в памяти практически все эпизоды, связанные с Павлом, и момент нашей злополучной встречи, и мое тягостное пребывание на какой-то даче, — в общем, почти все. Плохо помнилось только, как я лежала на полу, но это вполне можно было пережить. Я помнила также о странном звонке женщины, которая интересовалась, помню ли я, что происходило со мной накануне. Теперь, вспомнив и связав воедино все нити тогдашних событий, я понимала, что это была та самая красотка, которая привезла меня домой в состоянии почти полного идиотизма. Как же мне теперь в этой ситуации поступать — лгать и изворачиваться? Ну нет! Не дождутся. Лгать я не буду, и раньше не умела, а теперь и вовсе поздно учиться. Занятая вихрем разнообразных мыслей, я не услышала первых фраз Павла, чем вызвала немалую его досаду, раньше он был куда сдержаннее.

— Женя, Женя! Ты что, оглохла? Может быть, откликнешься, наконец? Ну что, узнала?

— Совершенно незачем так кричать, я хорошо слышу. Да, я узнала тебя, здравствуй!

— Ага! Я так и думал, что ты просто притворялась, так и знал! Изображала из себя этакую беспомощную, убитую горем идиотку, а на самом деле это была всего лишь актерская игра. Ты стала мастерски притворяться, поздравляю!

— Свои поздравления можешь оставить себе, для меня они неуместны, поскольку притворяться я не умею. Так что не суди о других по себе. На твоей мерзкой даче, или чья она там, мне было настолько плохо от тоски и горя, что произошло что-то вроде нервного срыва, впрочем, такие материи тебе вряд ли понятны, поскольку сам ты никогда ни за кого не переживал. А в тот момент, когда от тебя позвонила женщина, она ведь звонила от тебя, не правда ли? Так вот, в тот момент я ни о чем не помнила, у меня исчезли из памяти три последних дня, как корова языком слизнула. Я как раз пыталась хоть что-то понять и вспомнить, когда она позвонила, и я честно призналась, что ничегошеньки не помню. Память возвращалась ко мне в течение нескольких дней, но теперь все основное я вспомнила. Если ты звонишь из-за того, что тревожишься за себя, из-за нашей нелепой встречи и своего случайного возврата в мир живых, помнящих тебя людей, то совершенно напрасно. Могу тебя заверить, что я никому ничего не сказала и не собираюсь говорить, даже если ты сам меня об этом попросишь. Для меня и моих близких ты умер и воскресать не надо!

— Но, Женя, дело не в этом, не только в этом. Мне очень надо увидеть тебя, действительно надо.

Мы ведь ни о чем тогда толком и не поговорили. Давай встретимся, и чем скорее, тем лучше.

— Павел, что с тобой, у тебя что-то со слухом? Я тебе русским языком сказала, что для меня ты умер, умер — понимаешь? Ни говорить с тобой, ни тем более видеться у меня нет ни малейшего желания. Как говорится, спи спокойно, дорогой товарищ! И на этом давай закончим.


Первой ко мне приехала Любаша. Я рассказала ей о смерти Володи, о том, что он оставил мне дом, где я теперь бываю чаще, чем в городе. О Павле, разумеется, я не сказала ни словечка. Она охала и ахала, ругала меня за скрытность, потом прослезилась от избытка чувств. Отдав дань слезам, Люба быстренько перешла к веселью. Как человека практического склада, ее очень радовало нечаянное приобретение мною недвижимости.

— Ух ты! Нет, ну это надо же! Ну ты, Жень, даешь! Вот это ты любовь закрутила, молодчина, вот это я понимаю. А он-то какой благородный оказался! Ну и везет же тебе, Женька, какой жирный кусище от пирога отхватила! А я-то, горемыка, как ни бьюсь, копейки никто не даст. Наоборот, все только с меня норовят побольше содрать, подлецы! И почему я только такой невезучей уродилась?

Тут она опять вдруг захлюпала, на этот раз совсем уж неожиданно. Но у меня было верное средство для поднятия ее настроения. После третьей рюмки Любаша, наконец, простила мне, что я так внезапно стала домовладелицей, шмыгнула носом и стала рассказывать о своем совсем новом, свеженьком знакомстве. Я не удивлялась уже, привыкла. На что, на что, а на знакомства моя сестрица была просто-таки неистощима.

Но когда я, перестав веселиться, внимательно выслушала ее, то мне пришлось-таки слегка удивиться. Из ее рассказа выходило, что это действительно что-то совсем другое, новое и несколько неожиданное для Любаши. Кажется, она, наконец, оставила в покое молодых и смазливых бездельников и обратила внимание на более серьезных людей постарше. Стало быть, и для нее все это может оказаться более серьезным, а главное, более благополучным, чем случалось раньше. Я не замедлила поделиться с ней своими мажорными мыслями, и Любаша повеселела.

С Катюшкой мы совсем было уже договорились о встрече, но внезапно из Германии вернулся Котька с женой Лизой. Он тут же позвонил мне и сестре, и наши планы тут же переигрались. Мы встретились на день позже, и уже не у меня, а у Котьки дома. Когда я приехала к ним, Катя уже была там. Как давно мы не собирались все вместе! Оказалось, что Лиза ждет ребенка, а рожать решила дома, невзирая на все прекрасные мюнхенские клиники. Я в принципе понимала ее, дом есть дом, здесь у нее мать, тетка, старшая сестра, короче, куча родственниц женского пола, которые ее тут же принялись опекать. Где-то месяца через два мне опять предстоит стать бабушкой. В гостях у ребят я довольно-таки задержалась, у них было полно рассказов, смешных и грустных, о своем заграничном житье-бытье. Ну и Кате надо было дать время поговорить, так что домой я возвращалась уже поздно, но знала, что телефонного звонка Павла мне не миновать. Он звонил каждый день утром и вечером, словно измором хотел взять. Может, он и днем звонил, но днем я сейчас дома не бываю, все бегаю по разным делам и встречам.

Мне осталось только войти в арку, и я окажусь в своем дворе, но тут мне навстречу из темноты выдвинулась мужская фигура, в которой я моментально признала Павла, несмотря на усы и надвинутую шляпу. Совсем еще недавно усов у него не было, это я помнила хорошо. Не мог же он их так быстро отрастить или мог? Наверное, все-таки мог, ведь не приклеил же. Это было бы уж совсем как в дешевом детективе. Павел молча взял меня под руку, крепко прижав мой локоть, и куда-то потащил. Я упиралась как могла и одновременно вертела головой по сторонам, я не понимала, куда он меня тащит, машины нигде не было видно. Павел так сжал мне руку, видимо разозленный моим сопротивлением, что я даже вскрикнула от боли. В это время сзади, несколько в отдалении, раздался женский голос:

— Женя! Да подожди же!

Павел моментально отпустил меня и словно исчез, растворился в темноте. Вскоре появилась запыхавшаяся Светка:

— Господи, Женя! Ну ты и ходишь! От самой остановки бегу за тобой, а ты как торпеда. Так давно тебя не видела, а тут выхожу из троллейбуса, смотрю, ты тоже выходишь, только с передней площадки. Хотела сразу окликнуть, но тут какой-то псих налетел на меня, толкнул, я уронила сумку да половину вещей рассыпала, пока все собирала, ты уже ушла. Бежала, бежала за тобой, аж упарилась! Нет, мне, видимо, надо бросать курить, а то уж совсем бегать не могу. Слушай, мне тебя сам Бог послал! Мне позарез нужна тысяча рублей, но отдать их тебе я смогу только через пару месяцев, не раньше. Сможешь на таких условиях меня выручить?

— Конечно, Светик, о чем разговор. Отдашь, когда сможешь, мне не к спеху, не волнуйся.

Мы поднялись ко мне, я тут же дала ей деньги, и она ушла, рассыпаясь в многочисленных благодарностях. Я закрыла дверь, прислонилась к ней лбом и застыла в этой позе. Когда Павел схватил меня за руку, я не испугалась, наверное, просто не успела, а вот сейчас меня стала пробирать дрожь. Если бы Светка так своевременно не подоспела, то даже боюсь предположить, что могло произойти, скорее всего, он увез бы меня и на этот раз я вряд ли от него бы вырвалась. А Светка еще утверждает, что меня ей Бог послал, все обстоит как раз наоборот. Только теперь я в полной мере осознала, насколько опасной для меня оказалась неожиданная встреча с «воскресшим» Павлом. И что же мне теперь делать, как выбираться из очередной непростой ситуации, в которые я то и дело ухитряюсь попадать? Прямо не жизнь у меня, а роман «Как закалялась сталь», и я в главной роли — стали. Конечно, я могу уехать в Фирсановку хоть сейчас, электрички еще должны ходить, но ведь это же не выход, сколько я смогу прятаться? Да и что это за жизнь: прячься и дрожи! Надо найти, придумать какой-то способ, как убрать этот дамоклов меч, подвешенный над моей головой, но вот как?

Спать я легла, так ни до чего толкового и не додумавшись. Входную дверь закрыла на цепочку, швабру и вдобавок придвинула вплотную к двери тумбочку, на которую водрузила бак, в нем я когда-то кипятила белье, причем поставила его специально неровно, чтобы при сотрясении он непременно грохнулся. Баррикаду эту я сооружала, подтрунивая над собственными страхами, но, как говорится, береженого Бог бережет. Более того, прямо возле своей кровати я положила скалку и молоток для отбивания мяса.

В общем, уснула я почти с улыбкой. Когда же посреди ночи меня разбудил грохот упавшего на пол бака, я уже совсем не улыбалась. Схватив заготовленные боевые орудия, я села на кровати, прислушиваясь. Но все везде было тихо, может быть, бак упал случайно? Мало ли, какие-нибудь сотрясения почвы, вибрации, в городе ночью чего только не происходит. Наконец, я уговорила себя встать и пойти посмотреть, что же происходит в прихожей. Покрепче зажав скалку и молоток, я тихонько стала двигаться к двери, зажигая везде свет. В прихожей ничего не происходило, все было тихо. Бак валялся на полу, тумбочка вроде бы не была сдвинута, палка от швабры перекосилась в ручке двери, но она тоже могла сама перекоситься. Наконец, я додумалась посмотреть на замок, он был открыт! А ведь я его закрывала до упора. Вот уж замок никак не мог открыться сам. Я закрыла замок снова, поставила бак на тумбочку в прежней неустойчивой позиции и пошла на кухню. По дороге меня пошатывало, но не от страха, а от какой-то почти тошнотворной злости и раздражения. Так надо мной измываться! И ведь ни за что же! Вернись Павел сейчас, я просто распахнула бы перед ним дверь, чтобы иметь удовольствие хоть разок трахнуть его скалкой по голове, а там будь что будет! Рюмка сосудорасширяющего средства показалась мне просто водой, но вторую я пить все же не стала. Вернувшись в спальню, посмотрела на часы: без пяти минут три, самое время для татей, убийц и привидений. Долго не могла уснуть, от страха, правда, не тряслась, но глаза в темноту таращила. И только когда сначала на лестнице, а затем и во дворе стали раздаваться различные звуки: гудение лифта, шарканье шагов, стук автомобильных дверей, я расслабилась наконец и смогла уснуть.