— Еще бы! Ой, а икру мы как подадим? На хлебе как-то банально, яйца есть у тебя вареные?

— Икра? А, да оставь ее на утро, холодных закусок и без икры — есть не переесть. Бери вот эту тарелку и эту тоже, пошли.

За стол сели в начале двенадцатого, наполнили тарелки, под звон хрустальных фужеров проводили старый год, и я, наконец, осмотрелась, а то все некогда было. Разглядела как следует Любин элегантный красный костюм, очень красивый, явно дорогой. Макияж она тоже сделала яркий, женщина-вамп — ее стиль. Валера был моложе лет на пять, привлекательный внешне, он мне тем не менее не понравился. Я подумала, что, видно, забыла Любаша про «херувимчика» и что вряд ли Валера долго продержится в ее женихах. Люба была натура увлекающаяся, но далеко не дура и после первых бурных всплесков эмоций быстро выводила на чистую воду своих возлюбленных, ее на мякине не проведешь. Сережа выглядел лет на сорок, внешность имел самую обычную, вел себя вежливо и тихо, а большего от него и не требовалось, никакие отношения с ним я заводить не собиралась. Раньше я не позволила бы Любе привести ко мне в дом незнакомых мужчин, но Саша меня закалил. Таня была в ярко-розовом платье, очень длинном, цвет мне не понравился, но фасон был классический, и оно ей очень шло. Саша надел костюм стального цвета, гармонирующий с платьем его спутницы. Но вот поведение его мне совсем не нравилось, я ведь ни слова не сказала Любаше про наши с ним запутанные отношения. За столом он без всякого стеснения рассматривал меня, мой вид явно ему не понравился, особенно глубокое декольте. Я подумала, что, не будь здесь других людей, он бы сорвал с меня это платье, может, и Тани бы не постеснялся. Неприятные мои раздумья были прерваны суетой, поднявшейся за столом, было почти двенадцать.

Вскоре все развеселились, начались танцы. Я постаралась от них уклониться, некогда было, начала подавать горячее. Таня перетанцевала со всеми имеющимися в наличии кавалерами. Праздник ей явно нравился, она улыбалась всем, но особенно нежна и предупредительна была с Сашей, даже танцуя с кем-нибудь другим, заискивающе смотрела на него. Чувствовалось, что она привыкла быть в центре внимания и не стесняясь тянула одеяло на себя. В первое время действительно мужчины уделяли ей повышенное внимание, но длилось это не очень долго, ведь тут была еще и Любаша, которая сама любила чувствовать себя царицей. Она хоть и гораздо старше Тани, которой я на вид определила лет двадцать пять, но гораздо опытнее и умнее. Я в царицы не лезла, мне и так было неплохо, к тому же терпеть не могу эти бабские тайные турниры. Сашин упорный взгляд меня несколько тревожил, но не станет же он устраивать скандал в присутствии стольких людей. Улучив минутку, когда я перестала бегать туда-сюда, он поймал меня за руку. Я не сразу поняла, чего он хочет, оказывается, приглашает танцевать, в такой безделице я не смогла ему отказать. Танцуя, он довольно тесно прижал меня к себе и сказал очень тихо, на ухо:

— Я не позволю тебе с ним спать, и не надейся! Я ответила ему также тихо и тоже на ухо, на каблуках вполне доставала:

— А я и не собираюсь этого делать.

Я сразу поняла, что он говорит о Сереже, и поспешила рассеять его злость, не хотела скандала в праздничную ночь. Но Таня, очень внимательно за нами наблюдавшая, нахмурилась. Стали снова рассаживаться, я принесла из холодильника очередную бутылку шампанского. Саша перестал на меня пялиться, и я смогла вздохнуть свободнее. Но тут Таня, которая не могла простить наших перешептываний, решила хоть как-то мне досадить и привлекла внимание присутствующих к тарелкам, годным лишь для пикника, и в довершение рассказала, как утром я предлагала ей кофе в железной кружке. Но гостям было весело, и они выказывали полное безразличие к поднятой ею проблеме. «Было бы что пить и есть, а уж из чего, это дело десятое», — сказал Тане кто-то из мужчин. Она продолжала хмуриться, смотрела на меня косо, но вдруг посветлела лицом. Что-то придумала, поняла я. И правда, спустя несколько минут, воспользовавшись редким затишьем за столом, она обратилась сразу ко всем торжественным тоном и попросила поздравить их с Сашей, поскольку они намереваются в самое ближайшее время пожениться. Новость эта всех заинтересовала, посыпались поздравления, которые Таня принимала с милой и вроде бы смущенной улыбкой, но не забывала с торжеством поглядывать на меня. В ответ на ее взгляды я только пожала плечами и перевела взор на Сашу. Тот улыбался. Люба при этом известии встрепенулась, как боевой конь при звуке трубы, слишком нравились ей всякие помолвки и свадьбы. Она заинтересованно спросила:

— А когда же свадьба? И где вы будете пока жить, здесь? Ведь, насколько я поняла, вы оба из Ульяновска? Или, может быть, ты, Таня, пока уедешь к себе?

Саша продолжал хранить непонятное молчание, словно все, о чем сейчас говорилось, не имело к нему отношения. Таню это отчего-то не смущало, и она бойко отвечала за себя и за него:

— Поженимся мы, наверно, через месяц-полтора, да, Сашенька? И, конечно же, я без него никуда не уеду, как же я без него? А вот где мы будем жить, я пока не знаю. Здесь, наверно, где же еще? В принципе, здесь неплохо, до центра близко, и Саше вроде нравится, вот только посуды приличной нет, а так ничего.

Наконец она примолкла, и все взгляды обратились на меня. Я была очень рада, что Любаша так своевременно подняла столь важный и столь больной для меня вопрос. Чувствуя, что этот шанс я упустить никак не должна, сейчас или никогда, и медлить нельзя, я собралась с силами и оглядела всех. Танин взгляд выражал простодушие, Люба смотрела на меня вопросительно и несколько тревожно. В Сашиных глазах таилась угроза, хотя он все еще улыбался.

— Ну что ж, я очень рада, Таня, что тебе у меня понравилось, даже невзирая на отсутствие приличной посуды. И все-таки говорю вам прямо и без обиняков, что у меня вы жить не будете. Сашина мама просила приютить его на небольшой срок, так мы с ним и договаривались, срок этот давно вышел, о тебе же, Таня, речи вообще не было. После праздника я в любом случае собираюсь поторопить Сашу с переездом, но сейчас добавилось еще новое обстоятельство, которое, пользуясь случаем, я и довожу до вашего сведения: мне позвонил сын, они с женой возвращаются из-за границы и поэтому квартиру нужно освободить в спешном порядке.

Таня пока еще не собиралась сдаваться:

— Но здесь же целых три комнаты, мы все прекрасно уместимся!

— Знаешь, Таня, ты рассуждаешь так, словно у меня общежитие. Но я не собираюсь тесниться в своей квартире. Да и Котьке вряд ли придется по вкусу такая перенаселенность, мы давно не виделись, и посторонние нам совсем не нужны.

Это прозвучало достаточно резко, гости притихли, но я чувствовала себя хирургом, вскрывшим давно назревший нарыв. Я должна была это сделать, и я это сделала. Стало сразу легко на душе, я встала из-за стола и спросила:

— А что же никто не танцует? Объявляю белый танец — дамы приглашают кавалеров!

Включили магнитофон, я решила пригласить Сережу, как самого безопасного для меня из мужчин, но он и сам уже шел мне навстречу. Настроение у меня было просто отличное, этакое летящее, я бы сказала, и оно не испортилось даже тогда, когда Саша отловил меня на кухне, где я ставила чайник.

— Не думал, что ты сможешь вот так меня вышвырнуть, даже не предупредив заранее, и это при наших с тобой отношениях. Ты подумала, куда я денусь? И про сына своего ты придумала мне назло, чтобы избавиться от меня, ведь раньше ты ничего о нем не говорила.

— Саша, почему я должна думать о том, куда тебе деться? Об этом думать как раз должен ты сам. И не сочиняй, пожалуйста, что я тебя не предупреждала заранее. Сколько раз я тебе говорила, что твой срок проживания здесь вышел, но ты же не обращал ни малейшего внимания на мои слова, потому что тебе удобно было здесь жить. Теперь тебе придется искать очень срочно новое жилье, но это уже твои проблемы, в которых ты сам виноват. Что же касается сына, то предупредить о нем я не могла никак, он только недавно позвонил поздравить меня и сказал, что приезжает сразу после праздников. Так что, Саша, не все коту Масленица. Самое позднее — второго утром, а еще лучше, первого вечером чтобы тебя здесь не было. Да, и не забудь Таню забрать с собой.

— Ну, подожди! Это ты храбрая такая, пока народу здесь много, а как все разъедутся, ты у меня по-другому запоешь!

— Не запою я по-другому, Саша, не запою. Квартира моя, я здесь хозяйка, и только я решаю, кому здесь жить. А ты мне надоел хуже горькой редьки.

— Так, в чем тут дело, при чем здесь какая-то редька? Мы чай ждем, давай вынимай торт, Евгения, я разрежу.

Любаша появилась, как всегда, удивительно удачно, я улыбнулась ей и достала торт. Попили кто чаю, кто кофе, и Любаша громогласно заявила:

— Ну что, мужики, поехали по домам? Время-то позднее, вернее, раннее — четыре часа. Валер, Сереж, я надеюсь, что вы сможете доехать без моего присмотра, сами, и при этом никуда не врезаться? Ну вот и чудненько. Отдохнете, отоспитесь и вернетесь сюда, тогда и продолжим праздник, вон еще сколько всего осталось. А теперь баиньки, баиньки!

Я ведь недаром сравнивала Любашу с царицей — как царица сказала, так и будет. Растерянные мужчины, не ожидавшие, что Любаша останется здесь, тем не менее мигом собрались и уехали. Таня с Сашей сразу же ушли спать, а мы с Любой убрали со стола. Мыть посуду не стали, ее и было не так много благодаря одноразовым тарелкам. Любе я постелила в гостиной, на раздвинутом диване, она любила спать просторно раскинувшись, так что на нем ей было в самый раз, и ушла к себе. Первое, что я сделала, войдя в свою комнату, — это стала искать предмет, который можно сунуть в ручку двери так, чтобы дверь нельзя было открыть из коридора. Ничего, кроме больших портновских ножниц, не нашла, сунула их. Уснула я сразу, проснулась от грохота упавших на пол ножниц. Достала часы из-под подушки — восемь утра, услышала, как от двери кто-то торопливо отошел. Ага! Правильно говорят: береженого Бог бережет.