Утром я проснулась почти в норме. Подняла голову и увидела, что Саша скрючился у моих ног в неудобной позе, небритое лицо его осунулось. Я смотрела на него и думала: стоило ли все доводить до таких крайностей, почему он не может жить по-человечески и не мешать жить другим? Оставив риторические вопросы в покое, я попробовала посмотреть на свои наручные часы, это у меня получилось, было почти десять часов утра. Мои движения разбудили Сашу, он поднял голову и посмотрел на меня с тревогой, причем искренней, не наигранной. Такая его реакция рассмешила меня.

— Не понимаю, чего ты так убиваешься? Сам этого хотел, разве нет?

Он замялся, а я уж подумала, что и на сей раз услышу, что сама во всем виновата. От продолжения этого неприятного разговора Сашу спасла Светка, но мне пришлось несладко. Невзирая на слабые протесты, она мне опять что-то вколола и велела выпить красного вина с медом. Только я хотела сказать, что этого у меня нет, поскольку помнила, что в доме вообще отсутствуют и еда и напитки, как Саша молча встал и пошел на кухню. Я с интересом ждала, что будет дальше. Почти сразу же он вернулся с кружкой. Света стала осторожно вливать мне в рот сладкое вино, я с удовольствием глотала. Потом моя соседка прогнала Сашу на работу и осталась со мной, сообщив, что у нее сегодня отгул. Видя, что я не засыпаю и выгляжу вполне бодрой, она принялась расспрашивать, из-за чего у меня такой упадок сил, такое низкое давление и ослабление сердечной деятельности? Я только пожала плечами, и она тут же решила, что, скорее всего, виноват недолеченный грипп. Я бы сейчас с любым объяснением согласилась, чтобы только избавиться от ее расспросов.

Уже на следующий день, несмотря на слабость, я засела за компьютер: надо было срочно наверстывать упущенное. Погрузившись в работу с головой, я тем не менее заставляла себя каждые два-три часа отрываться от текста, чтобы выпить молока или бульона. Продуктами Саша забил холодильник буквально под завязку, а сам допоздна пропадал на службе. То ли работы у него много накопилось, то ли не хотел мелькать у меня перед глазами, мне было не важно, я просто радовалась его отсутствию.

* * *

Наши отношения стали чуть-чуть иными. Саша поумерил драконовские замашки, не хамил, напролом ни во что не лез, старался худо-бедно договориться со мной. А я в свою очередь почти ни от чего не отказывалась, но совсем не потому, что наши желания в чем-либо совпадали, наоборот, у меня не осталось никаких желаний, а уж в том, что касалось его, тем более. Несколько дней после моей болезни он не приходил ко мне в комнату вечерами, у меня даже затеплилась слабая надежда, что я ему надоела. На таком условии я была готова примириться с его присутствием. Но радужным планам не суждено было сбыться, увы. Высчитав какой-то только ему ведомый срок, он решил, что я достаточно оправилась, и возобновил притязания, даже с еще большим жаром. Я оставалась холодна и безразлична. Однако со временем начала реагировать на его ласки острее, чем была неприятно удивлена, зато Саша ликовал. Да, к сожалению, секс с ним стал опять приносить мне удовольствие, но прежнего вулкана страстей не было. Меня это радовало. Слишком уж удручала полная бесконтрольность тела, животные проявления натуры. В глазах Саши я видела твердую решимость раздуть огонь поярче и старалась по мере сил перевести наши отношения в другую плоскость. Я старалась разговорить Сашу, это было нелегко, но я упорно спрашивала его о работе, о сослуживцах, о жизни в Ульяновске, о матери. Он был очень скрытен, чуть ли не каждое слово из него приходилось вытаскивать будто клещами, и все-таки кое-что я узнала. Это были грустные открытия, меня удручало его отношение к людям: он их не любил, ни о ком не говорил ничего хорошего, только выпячивал недостатки окружающих, причем достаточно зло. Я долго не решалась заговорить о матери, полагая, что тема для него весьма болезненна, вдруг он вспылит? Но как-то он заговорил об этом сам, хотя результат меня не порадовал. Рассказывая о семье, он без малейшего стеснения выплескивал целые ушаты грязи и ненависти — ни слова любви или нежности. Я пробовала объяснить, сколько мать для него сделала, как трудно ей было одной и как хорошо, что она счастлива хотя бы сейчас. Но он просто не слышал меня, не способен услышать: ведь я обращалась к его сердцу, а к нему было не пробиться через целые бастионы обид, нелепых претензий, болезненного эгоизма. Я поняла — бесполезно призывать его порадоваться за Зину, потому как именно счастья-то он и не прощает матери. Счастья без него, помимо него, с кем-то другим. Уж не потому ли он в меня так вцепился? Мне расхотелось задавать ему вопросы, уж на больно неприятные выводы наводили ответы.

В декабре мне дважды приходилось ездить в издательство. Днем, в рабочее время. Но я заблаговременно ставила Сашу в известность, не скрывая иронической улыбки, которую он намеренно не замечал, поскольку игнорировал то, что не укладывалось в его жизненную схему. А вот то, что я у него чуть ли не отпрашиваюсь, Саше чрезвычайно нравилось. Как несчастна будет женщина, на которой он женится. Или был женат? А что, ведь, в конце концов, он не мальчик, как-никак двадцать девять стукнуло, не семнадцать. Мысль прочно засела у меня в голове, и хотя я понимала, что обычно любопытство до добра не доводит, все-таки рискнула разъяснить для себя этот вопрос. Вечером после ужина мы наряжали искусственную елку. Саша пребывал в хорошем настроении, даже насвистывал какой-то мотивчик. Я подумала, что момент самый подходящий, и приступила к расспросам. Он отвечал очень спокойно. Сказал, что женат пока не был и не собирается.

— Саша, но ведь были же у тебя с женщинами прочные, серьезные отношения? Никогда не поверю, что не было.

— Ревнуешь?

— С какой стати? Просто не верю, что твое сердце было всегда свободным. Ты, наверное, просто боишься в этом признаться.

Саша насупился, бросил в мою сторону гневный взгляд, который не произвел на меня никакого впечатления, и, помявшись, выдал:

— Какое значение имеет теперь, кто и когда мне нравился? Все, что было раньше, давно прошло, и следов не осталось. Не стоит ворошить остывший пепел; тебе ведь не понравилось, когда я спросил тебя о Павле, помнишь?

Я не стала напоминать, что в тот раз меня задел не вопрос о Павле, а глупая ревность, но я побоялась, что возражения уведут разговор в сторону. Убирая коробки из-под игрушек, я словно невзначай спросила:

— Ну и где она теперь, вышла замуж?

Саша в этот момент думал уже о своем и не сразу меня понял, а когда смысл вопроса дошел до него, резко вздрогнул:

— Почему сразу вышла замуж?

Сообразив, что выдал себя, слегка побледнел и сразу же ушел к себе, громко хлопнув дверью. Скоро в этом доме все двери слетят с петель!

Итак, у него когда-то была девушка, которая ему нравилась. По какой-то причине они расстались, но одна мысль о ее замужестве для него невыносима. Ну еще бы, ведь Саша такой собственник!

Немного погодя, когда я чаевничала на кухне, он пришел и тоже налил себе кружку — молча, с недовольным лицом, что не помешало ему вскоре с удовольствием смотреть предновогоднюю телевизионную программу. Затем Саша повел меня в постель, но на этот раз он был чересчур уж возбужден. Может быть, от моих вопросов и своих воспоминаний? Он был удивительно нежен, все шептал ласковые слова и не собирался, как обычно, уходить к себе, а мне совсем не хотелось оставаться с ним до утра. Следующая ночь праздничная, поэтому надо загодя выспаться, и я с трудом, но все-таки выпроводила его.

Спала я до двух дня, прямо-таки рекорд по сну! Когда же приняла душ и прибрела в купальном халате на кухню, то увидела Сашу, заспанного и всклокоченного, тоже только что вставшего. Он встретил меня кружкой кофе и собственноручно приготовленным омлетом, который подал в миске, что несколько портило эффект. Но делать нечего, посуду он так и не купил. Только я успела допить кофе, раздался звонок в дверь. Пошла открывать, Саша на звонок не отреагировал.

На пороге стояла высокая, очень красивая девушка в песцовой шубке, но без головного убора. Незнакомка держала в руках довольно большой чемодан и сумку, тоже немаленькую. Я открыла рот, чтобы объяснить, что посетительница ошиблась квартирой. Но красотка, устав ждать, решительно ломанулась в квартиру, оттеснив меня чемоданом. Я машинально закрыла дверь и воззрилась на непрошеную гостью. С какой сырости здесь завелась эта фотомодель? Гостья между тем поставила вещи на пол, мгновенно, одним грациозным движением плеч сбросила свои песцы прямо мне на руки и, словно по компасу, устремилась на кухню. Я была жутко заинтригована происходящим, но бросить дивный мех не могла и поэтому несколько секунд потратила на обустройство шубки в шкафу. Как я ни спешила, но увидеть выражение Сашиного лица мне не посчастливилось. Еще в коридоре услышала стук кружки об пол и его изумленно негодующее:

— Ты?!

Влетев на кухню, я увидела, как Саша вскинул кулак прямо в прелестное лицо гостьи. Девушка вскрикнула и отшатнулась. Кровь из разбитого носа закапала на модную кофточку. «Так вот как Саша не может ударить женщину», — мелькнуло у меня в голове. Я бросилась между ними, чтобы предотвратить дальнейшие боевые действия. Но вряд ли здесь требовалось мое вмешательство, визитерша могла и сама за себя постоять. Отшвырнув меня как котенка, она бросилась перед Сашей на колени. Я даже рот открыла от изумления, а побитая гостья, обняв Сашины ноги, хрипло завыла:

— Прости меня! Саша, прости!

От зрелища чужого унижения стало совсем муторно. На меня никто не обращал внимания, словно меня здесь и не было. Похоже, даже если они сейчас станут убивать друг друга, я тем более буду здесь лишняя. Юркнула в свою комнату, сбросила халат, быстренько натянула брюки и свитер, потом оделась и вышла на улицу.

На улице было хорошо, низко сидящее солнце придавало всему какой-то умиротворенный вид, и я с удовольствием вдохнула хрусткий морозный воздух. Настроение поднялось. Я прямо-таки внутренне ликовала, смутно предугадывая скорое освобождение. Наконец я перестала глупо улыбаться, стоя без всякой цели на улице. Немного подумав, решила пробежаться по продовольственным магазинам. Продукты дома были, но хотелось чего-нибудь еще, тем более что вчера в издательстве мне заплатили гонорар и я обзавелась-таки деньгами. Я ходила больше часа: зашла в два магазина и накупила всякой всячины: апельсинов, яблок, торт, оливок, зелени, шоколада, а также нежнейшую вырезку. На улице заметно подморозило, и я решила вернуться, очень надеясь, что двум сумасшедшим вполне хватило времени для выяснения их запутанных отношений.