Одного гнилого яблока достаточно, чтобы испортить весь компот.

Не помня себя от гнева, Хани закусила удила:

— Вы… надутая, невыносимая, старая лицемерка! И еще смеете называть себя учительницей! — бушевала Хани. — Да я лучше сама буду учить Джоша, чем доверю его такой красномордой особе, как вы.

— Боже мой! В жизни не слыхала таких глупостей! Пожалуй, мне следует поговорить о вашем поведении с шерифом Маккензи, мисс Бер. Уверена, что он не одобрит его.

— А когда сделаете это, миссис Пустая Напыщенность, не забудьте рассказать шерифу Маккензи, как вы выгнали шестилетнего ребенка из школы и отправили домой одного. Не думаю, что отцу мальчика это понравится.

Учительница подпрыгнула на месте, когда Хани подскочила к ней и пригрозила ей кулаком.

— И если я еще хоть раз услышу, что вы называете Джоша гнилым яблоком, я врежу прямо по этому огромному, уродливому носу!

Когда Люк вернулся в Стоктон, на землю уже спустились лиловые сумерки, повсюду стрекотали кузнечики. Простыни на веревках качались на ветру, напоминая некий таинственный танец призраков.

Маккензи принялся снимать белье с веревок. Раздосадованный тем, что Хани и не подумала сделать это засветло, шериф сердито бросил простыни в какое-то ведро. Тут из дома раздалось пение девушки. Шериф хотел было зайти в дом и заметить, что не худо бы заканчивать начатое, как вдруг слова замерли у него на устах.

Хани сидела посреди гостиной и, наигрывая на гитаре, пела «Голубую моль». Джош примостился на полу напротив нее. Когда дело дошло до припева, девушка сказала:

— А теперь присоединяйся, мой хороший, твоя очередь.

К великому удивлению Люка, Джош принялся прихлопывать в такт девушке.

— Джимми рвет кукурузу, а мне-е наплевать… А мне-е наплевать… — Девушка наклонилась к мальчику и пропела: — Мой хозяин уехал! Мой хозяин уехал!

Весело рассмеявшись, Хани отложила в сторону гитару, схватила Джоша за руки, и они принялись плясать под пение девушки.

Джош улыбался. Такого оживленного лица у сына Люку еще не доводилось видеть. Потом шериф перевел взор на Хани. Ее голубые глаза горели, золотой дождь волос подскакивал в такт ее прыжкам. Закончив песню, Хани остановилась и обняла ребенка.

Люк медленно отвернулся.

Шериф пошел снимать с веревок оставшееся белье, благоухавшее лавандой. Люк поднес простыню к носу и с наслаждением вдохнул аромат Хани.

Глава 10

За завтраком Люк молчал, то и дело переводя взгляд с темноволосой Головки сына на нетронутое яйцо, лежащее на тарелке перед мальчиком.

— Золото мое, хочешь еще что-нибудь? — ласково спросила Хани у Джоша.

— Что вы с ним цацкаетесь! — возмутился шериф. — Вы же видите, что он не будет есть!

— Он лучше ест ту еду, что приготовила я, а не вы, — промолвила девушка.

— Я тоже. Это всего лишь означает, что вы готовите лучше меня?

— Я думала, что это означает одно: вы никогда не давали ему возможности выбирать. С тех пор как я сюда приехала, вы готовили только кашу, которая, признаться, была пересолена.

— Но кто же, вы полагаете, здесь готовил до вашего появления? Я с радостью снова примусь за кулинарию, но устал просить вас подождать, пока я освобожусь от дел. Вы же не слушаете меня!

— Да что вы такое говорите! Это после вашей пересоленной каши! — поддразнила его Хани. — Кроме того, я не только готовлю лучше, чем вы. — Девушка повернулась к плите. — Например, играю в покер.

— Ну да, и выманиваете у людей деньги, — язвительно добавил Люк.

Хани усмехнулась.

— И это тоже, — с легкостью согласилась она, девушка твердо решила не уступать нападкам и не ввязываться в нелепый спор в присутствии ребенка. — И еще я лучше всего умею ладить с детьми. Вот, к примеру, у меня хватает ума не ругаться при мальчике. Дети, знаете ли, каждое слово взрослых воспринимают очень серьезно.

Повернувшись к Джошу, Хани тепло улыбнулась мальчугану.

— Может, хочешь другое яичко? Люк покачал головой.

— Я сам съем его яйцо. Нечего переводить продукты, — проворчал он.

— Но оно уже остыло. Я приготовлю вам другое.

— Я же сказал, что съем и это. Яйца стоят денег. — Он потянулся к тарелке Джоша. — Ты больше не будешь, сынок?

Джош вскочил из-за стола и выбежал из дома.

— А вы добились своего, Маккензи. Мальчик опять заплакал.

— Кажется, я не умею ладить с ним так же хорошо, как вы. — Шериф принялся за холодное яйцо. Наступило молчание. Первой не выдержала Хани.

— Хотите еще кофе? — предложила она.

— Я и сам смогу налить себе чашку, если захочу, — последовал ответ шерифа.

Терпение девушки иссякло.

— Ну и наливайте! — воскликнула она и, вскочив с места, ушла в спальню, с треском захлопнув за собой дверь.

Маккензи оцепенело глядел ей вслед. «Что я за мерзавец!» — подумал он, выходя из дома.

Когда Люк вернулся через четверть часа, чтобы отвезти мальчика в школу, его ждала еще одна неприятность.

— Джош никуда не поедет, — заявила Хани. — Я сама могу научить его читать и считать.

— Он что, плохо себя чувствует?

— Нет, с ним все в порядке. Признаться, ему гораздо лучше, чем вчера. Очевидно, инстинкты детей более совершенны, чем инстинкты их родителей.

— Не пойму, о чем вы говорите? Хани повернулась к Джошу:

— Золотко мое, мне надо поговорить с твоим папой. Выйди, пожалуйста, на крыльцо. Я скоро присоединюсь к тебе, и мы сможем поиграть.

— Так в чем же дело, Хани? — настойчиво повторил Маккензи, как только его сын выскользнул за дверь.

Эта поганая сучка вышвырнула его вчера из школы, — пробормотала Хани.

Ради Бога, следите за своей речью, хотя бы ради Джоша, — взмолился Люк.

— Я просто называю вещи своими именами, — отозвалась девушка.

Господи! Вы что, не можете прямо отвечать на вопросы? Что ж, мне придется все выяснить самому. — Шериф выбежал из дома, вскочил на Аламо и поехал в школу…

Хани домывала посуду, когда шериф вернулся. Губы его были сердито сжаты, синие глаза потемнели от гнева, брови насупились. Один его вид мог привести робкого человека в трепет.

К счастью, Хани Бер была не робкого десятка.

— Что, черт возьми, вы хотите натворить в этом городе? — угрожающе спросил Маккензи. — Мало того, что вы обманули Джеба Гранджа и угрожали жене мэра, так вы еще недостойно вели себя в «Лонг-Бранче» в субботу вечером. Или, может, вы хотите настроить против себя всех добропорядочных жителей Стоктона?

— Ах добропорядочных? — взорвалась Хани. — Если вы называете этого мошенника торговца и напыщенную школьную мымру добропорядочными, то мне остается лишь поблагодарить Господа за то, что я не принадлежу к их числу!

— Да уж не принадлежите, — согласился с ней шериф.

— Может, и так, Маккензи, но, как бы плоха я ни была, я не стану обманывать детей и выгонять из школы напуганного ребенка. Одному Богу известно, что могло случиться с Джошем, когда он шел домой один!

— О чем вы говорите?

— А разве ваша добропорядочная горожанка не сообщила вам, что Джош вел себя так отвратительно, что она не смогла дождаться конца учебного дня, чтобы отправить его домой?

— Нет, этого она мне не сказала, — ответил Люк.

— Но она сделала это, шериф Маккензи. И я не жалею, что назвала ее красномордой!

— Что-о?! Вы назвали жену мэра красномордой?

— Ей еще повезло, что я не выполнила своей угрозы и не дала ей как следует по ее уродливому носу! Уж если она — леди, то я не хочу принадлежать к этой породе!

— Да вы и не смогли бы стать леди, как бы ни старались, — заметил шериф.

— А этот мерзкий торговец! Он не сказал вам, случайно, что лошадка, за которую он заломил целых шесть долларов, не стоит и десятой части этих денег и что за целую дюжину он наверняка заплатил не больше пяти долларов? Ах не сказал? — продолжала бушевать Хани. — И не пытайтесь доказать мне, что я не понимаю, о чем говорю! Видала я эти дешевые игрушки на карнавалах!

— Но это не оправдывает воровства.

— Да, вы совершенно правы, шериф Маккензи. Так выполните свой долг и посадите его в тюрьму.

— Честное предпринимательство не является преступлением.

— Верно, не является. Вот, к примеру, Сэм Бразнер не позволяет жульничать у себя в салуне. Наверное, из-за того, что его тоже не считают здесь добропорядочным гражданином!

— С вами бесполезно спорить, леди. Я-то думал, что ради Джоша вы стараетесь вести себя прилично, но вы лишь прилагаете все усилия, чтобы выставить меня на посмешище перед горожанами. Я не могу потерять свою работу, мисс Бер, и надеюсь, что впредь вы будете более сдержанной. — Резко повернувшись, Маккензи вышел.

Люк дулся все утро. Он никак не мог решить, что делать с Хани и Джошем. Почему ей удалось покорить сердце мальчика? Ведь это ни у кого не получалось! И теперь, когда Джоша не пускают в школу, он нуждается в Хани больше, чем когда бы то ни было. Хани поставила его в тупик и прекрасно знала об этом.

Вернувшись в дом, Маккензи задержался в дверях — Хани и Джош сидели за столом.

— А теперь раздаешь по пять карт, — услышал он голос девушки. Она громко сосчитала: — Вот — раз, два, три, четыре, пять. Пять — тебе и пять — мне.

— Что, черт возьми, тут происходит? — вскричал Люк. Подбежав к столу, он сбросил карты на пол. Джош застыл на месте от страха.

— Мой хороший, почему бы тебе не пойти поиграть в твою лошадку? — как ни в чем не бывало предложила Хани. — Мы поучимся считать потом.

Как только дверь за ребенком закрылась, девушка повернулась к Люку. Ее мимолетный испуг сменился гневом.

— Примите мои поздравления, Маккензи! Вы опять — в который уже раз — напугали вашего сына.

— Все, что бы я ни делал, пугает его. Мальчик не любит меня.

— Это просто необъяснимо, — ехидно проговорила Хани, собирая с пола карты.

— Но, независимо от того, любит он меня или нет, я в ответе за него и не позволю, чтобы вы обучали его игре в карты и мошенничеству.