Она видела, как Билл что-то шептал Джудит на ухо, и это, по-видимому, не было ей неприятно, поскольку Джудит улыбалась. Странная улыбка у Джудит — в ней любезность в сочетании… с чем, интересно, сочетается в ее улыбке любезность? Франческа никак не могла разобрать.

Было похоже на то, что вечер еще отнюдь не исчерпал себя. Тем не менее, конец неумолимо приближался, и меньше всего на свете Франческе хотелось бы увидеть под занавес Джейн Боудин. Ведь и в самом деле, с каждой уходившей минутой рассчитывать на ее визит приходилось все меньше и меньше…

IV

Только они все вместе расположились перед объективом фотографа из «Лука» чтобы запечатлеть себя на память для семейного фотоальбома, — Франческа и Билл, Джудит и Ред, Д’Арси и Абигайль, — как вдруг шум в гостиной подавила гнетущая тишина. Спустя мгновение ее сменил все возрастающий шквал возбужденных голосов, среди которых вдруг прорезался истеричный женский вопль:

— Господи Боже мой! Это Карлотта Боудин! Ему ответил другой голос:

— Этого не может быть! Карлотта Боудин давно умерла!

Нет, не так давно. Карлотта давно не снималась в кино, это да, а умерла? Три года, всего лишь три года… Франческа это знала точно так же, как то, что на дворе 1962 год. Она в этом была уверена, потому что считала каждый день с того самого рокового полудня, когда легендарной Карлотты не стало…

Все шестеро — Франческа и Билл, Джудит и Ред, Д’Арси и Абигайль, — как по команде, повернулись к лестнице, ведущей из зала для приемов наверх. Там, подобно невиданной красоты бабочке, упоенной полетом, возникло видение в изумрудно-зеленом атласном платье, слепящем блеске белого меха и драгоценностей. Видение вскинуло голову, и целый золотой водопад волос обрушился на ее плечи, умопомрачительно закрывая часть ее лица. Это было, как в сцене последнего триумфа Карлотты в фильме «Рожденная несчастной», сцене, которая сейчас ожила прямо перед глазами!

Сердце Франчески выстукивало только одно: Карлотта жива!

— Что делается, а? — раздался голос Д’Арси. — Это, должно быть, Джейд!

— Вау! — возопил Ред, совсем позабыв о правилах хорошего тона, и добавил совсем неслышно: — Да она самая красивая девчонка в мире!

Он проговорил это почти про себя, но Джудит услышала, нахмурилась и строго на него посмотрела.

— О! Это Джейд! Джейд! — Абигайль бросилась вперед, на этот раз не стесняясь расталкивать всех и вся на пути к своей сестре.

Инстинкт заставил Франческу взглянуть на Билла. Он был бледен и безмолвен, как после встречи с призраком.

Снова зазвенел голос Д’Арси:

— Я требую внимания! Посмотрите, кто там! Рядом с Джейд! Если меня не обманывают мои старые, бедные глазки. Нет, я не в силах поверить, но это капитан Рэтт Батлер, который пришел ко мне в гости!

Франческа оторвала взгляд от Билла. Что за чушь там несет Д’Арси? Наконец она увидела, о ком говорила дочь. Стройная фигура, особенно грациозно выглядевшая в своем дежурном наряде профессионального танцовщика танго, блестящие черные волосы, аккуратно подстриженные черные усы, белые ослепительные зубы! Трейс Боудин!

Как он осмелился?

И в такой вечер, когда весь дом полон высокопоставленными лицами, включая самого президента, а кроме того, здесь целая армия репортеров и фотографов. Трейс Боудин, профессиональный аферист, путающийся с различными темными личностями, не говоря уже о другом, был здесь явно лишним.

Она услышала, как Билл цедил сквозь зубы:

— Ублюдок! Сукин сын! — Он сжимал и разжимал кулаки.

Ее старый кошмар снова ожил! Опять все вместе! Она, Билл, Трейс и Карлотта, реинкорнированная в тело своей дочери Джейд. И как венец всему — Джудит!

Словно окаменев, Франческа, Билл и Джудит молча смотрели на Абигайль, бросившуюся на шею Джейд, которая в проявлении чувств была под стать своей сестре. Конвульсивно прижавшись к Абигайль, она обрушила на ее лицо целый ливень поцелуев. Трейс Боудин подался вперед и поцеловал обеих — свою дочь и дочь Карлотты от первого брака.

Не в силах больше ни секунды себя сдерживать Д’Арси взяла за руку Реда:

— Пойдем, кузен, поприветствуем нашу роскошную калифорнийскую кузину!

Вся сверканье зеленых глаз и яркости влажных губ, Джейд, целуясь, едва коснулась тонкими, изящными пальцами щек Франчески. Франческе же показалось, что она нестерпимо больно впилась ей в лицо.

— Дорогая тетушка Фрэнки! Я не могу выразить, как я рада вас видеть в добром здравии!

Голос был тоже, как у Карлотты, низкий, грудной.

— Я также рада тебя видеть, Джейд, — вежливо сказала Франческа.

— Мама так много рассказывала о вас. Она говорила, как близки вы были, как делились всем, даже секретами.

Интересно, подумала Франческа, сакцентировала Джейд слово «секреты» или это ей только показалось? Может быть, это надуманно? Франческе ничего не оставалось, как говорить и действовать подобно всем тетушкам в сходных обстоятельствах. Однако ей понадобилось немалое усилие, чтобы заставить себя осознать, что реплика принадлежала не ее сестре Карлотте, а пятнадцатилетней девочке.

— Я часто думала о тебе, Джейд.

Джейд рассмеялась смехом настолько мелодичным, что звучание его напомнило звон чистого хрусталя. Смехом Карлотты.

— Да, я уверена, что это именно так, тетушка Фрэнки. А я думала о вас. Часто. Особенно когда читала дневники матери.

— Дневники? А, ну да, конечно. Мы с Карлоттой вели дневники, когда были детьми. Я не думала, что она сохранила свои.

— Да, сохранила. Но это отнюдь не детские дневники. Это уже взрослые дневники. Она вела их где-то с восемнадцати до… вплоть до дня ее смерти. — Джейд улыбнулась своей тете.

Франческа мысленно поразилась тому, что Джейд говорила о смерти своей матери, одновременно улыбаясь и лучась глазами. Не злонамеренно ли это?

— Я часто читаю их. Каждый раз снова и снова. Они так изобличительны! Все эти секреты!

Опять это слово.

Джейд все еще продолжает улыбаться своей тете. Прекрасные белые зубки и кончик языка между ними, как будто она пробует каждое слово на вкус!

Нет, мне это не кажется. Она определенно хочет досадить мне.

Она, вне всякого сомнения, злонамеренна!

Франческа вспомнила, что Карлотта никогда не была такой. Злонамеренной. Все что угодно — эгоцентризм, эгоизм, но не злонамеренность. Часто она была черства… черства к чувствам других людей, к их душам.

Теперь она знала, что ее инстинкт правильно ей подсказывал избегать встреч с этой девчонкой, и была рада избавиться от некоторых угрызений совести, которые она раньше испытывала по отношению к этому. Она не приехала повидать ее после смерти Карлотты. Может, это было бы неправильно по отношению к Абигайль, но не по отношению к Джейд с ее разговорами о дневниках и секретах. Но почему так задевают эти инсинуации? Ведь жертвой была она, Франческа, а не Карлотта…

— Я привезла их с собой — дневники матери.

Франческа оставалась невозмутимой.

— Да? Зачем?

— Я думала, было бы забавно почитать их нам вместе. Вам и мне, может быть, еще Д’Арси.

— Зачем Д’Арси читать дневники твоей матери?

— Потому что они такие интересные… такие разоблачительные.

На что она намекает?

— Я бы предложила это Абигайль, а не Д’Арси, — сказала Франческа и увидела, как на мгновение спокойствие Джейд изменило ей, фасад ее осведомленности дал трещину, и она оказалась тем, кем была — всего только лишь подростком.

— Абигайль, — произнесла Джейд неуверенно. — Нет, я не думаю.

Уж чего она не хотела, чем бы занималась Абигайль, так это чтением дневников. Она совсем не намеревалась разочаровать сестру, разрушить обаяние образа их матери. Целью ее визита было, помимо сведения кое-каких счетов, дать почувствовать сестре, что она любима, что мать и на небесах продолжает любить старшую дочь.

Она попыталась снова придать себе выражение уверенности, обеспокоенная пристальным взглядом Франчески.

— Возможно, мы никому не покажем эти дневники — ни Д’Арси, ни Абигайль. Возможно, мы сохраним это между нами.

«По правде говоря, — думала Джейд, — я ничего не имею против Д’Арси». Она не более виновна, чем Эбби, Ред… Если бы она могла, она защитила бы их от правды, постаралась бы пощадить их — детей вины.

— Я думаю, эти дневники просто бы очаровали вас. Там так много о вас, дяде Билле и…

— Нет, спасибо, Джейд, — холодно ответила Франческа. — Я не хочу читать дневников твоей матери. Честно говоря, и тебе бы не советовала. Дневники — вещь личная, и ведутся они для себя, а не для кого-нибудь другого.

Джейд многозначительно покачала головой — волна ярко-медных волос коснулась ее лица, и опять этот давно знакомый жест отозвался болью в душе Франчески.

— Нет, — сказала Джейд. — Я по праву владею теперь дневниками, так же как и другим наследством: маминым красным «роллс-ройсом», ее платьями, мехами, коллекцией драгоценностей — всем, что она мне оставила по завещанию.

Пальцы ее в это время непроизвольно коснулись ожерелья из бриллиантов и изумрудов, как будто для того, чтобы удостовериться, что оно все еще на месте.

— Это все, что осталось от Карлотты, и это все будет всегда напоминать мне о ней. Я никогда не забуду ее.

Никогда не забуду и заставлю всех заплатить за то, что они сделали, в том числе и тебя, дорогая тетушка.

— Одно дело помнить, другое — копаться в прошлом с нездоровым интересом. — Франческа не без усилий пока сохраняла холодность своих интонаций.

— Но, тетя Фрэнки, как я могу жить в настоящем и заглядывать в будущее, не разобравшись в прошлом? — Для меня не секрет, как мама обожала вас, дядя Билл, — Джейд дышала ему в ухо. — Она всегда говорила, что вы лучше всех.

Лучше всех? Что она под этим подразумевает? Билл попробовал высвободиться, но это было чертовски трудно. Так трудно! Как хорошо было бы все забыть и попросту отдаться — с пьянящей остротой, с инстинктивной тягой тела… Отдаться этому вновь ожившему чувству, что на свете ничего и никого больше не существует, кроме них двоих…