– Сердцем не верила.

– Прости, что причинил тебе боль. Прости за то, как обошелся с тобой, и за неожиданность нашего расставания. Мне казалось, лучше разрубить этот узел одним ударом, чем мучить друг друга. Я думал, так будет лучше для нас обоих. Теперь я вижу, что ошибался.

– И ты меня прости. Я не хотела обидеть тебя тогда… вечером. Платье, музыка и танец…

– И Девлин, – добавил он.

– Ты так смотрел на него, будто хотел линчевать.

– Я был очень близок к этому.

Элис по-прежнему смотрела на картину, но на ее губах появилась легкая улыбка.

– Для меня все это тоже было мучительно.

Несколько минут они молчали, но в этом молчании не было напряжения и боли.

– Как ты узнал, что я здесь? – спросила она.

– Интуиция. – Его взгляд скользил по бирюзовому венецианскому небу. – Ты всегда говорила, что живопись для тебя – как окно в другой мир. Я подумал, что мы оба могли бы перенестись на мгновение в этот другой мир.

Ее рука лежала на скамье. Он опустил свою руку рядом, чувствуя ладонью прохладу мрамора. Его пальцы едва не касались ее пальцев.

– Если бы мы могли… – Ее лицо было спокойно, даже расслаблено, глаза не отрывались от полотна. – Это так красиво, правда? Детали архитектуры. Цвет неба. Отражение солнца в воде. Никогда не видела небо такого цвета.

– Услада для глаз, – сказал он.

Она сдавленно хохотнула.

– Ты нашел то, что искал? Мисс Олтроп и есть та самая, единственная? – мягко спросила она.

– Не мисс Олтроп. Я нашел свою единственную почти полгода назад. Только не могу жениться на ней.

Элис закрыла глаза.

– Не надо.

– Почему? Это правда, хотя мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять это.

– Ты все усложняешь.

– Сложнее, чем есть, уже не будет.

– Ты не должен быть здесь, со мной, Рэйзеби.

– Да, не должен.

Они молча сидели, глядя на полотно Каналетто и другой мир.

Потом он встал и пошел к выходу.


Элис продолжала жить. День за днем. Большую часть вечеров она проводила на сцене. Вторую половину дня посвящала репетициям. Блистала в Зеленой Комнате, как того требовал ее контракт. Она улыбалась, высоко подняв голову. Но внутри Элис чувствовала зияющую пустоту, как будто у нее отняли душу. Она продолжала жить и держаться, потому что другого выхода не было. Но когда она оставалась одна, ей хотелось кричать от боли.

Прошло четыре дня с тех пор, как Элис видела Рэйзеби в выставочном зале. Она старательно отгоняла всякую мысль о нем. Прошло всего четыре дня, а ей казалось, минула вечность. Ей так хотелось увидеть его, услышать его голос, взглянуть в его глаза, увидеть его улыбку. Но нет, не надо видеть, так лучше для нее, твердила она себе, лучше для них обоих. Теперь ей было безразлично, поймет ли кто-нибудь, что она сознательно избегает встречи с ним.


На следующей неделе пришло письмо.

Ей часто приходили письма от мужчин. Она не открыла ни одно из них, сразу бросала в огонь, но это она не сожгла. Она сразу узнала твердый росчерк пера, и ей не нужно было переворачивать письмо, чтобы увидеть печать с гербом Рэйзеби.

Сердце Элис часто забилось, к щекам прилила кровь. Дрожащими пальцами она сломала печать из красного воска, развернула письмо и провела пальцем по каждой строчке. Элис могла сколько угодно смотреть на текст, но прочесть она могла лишь два слова, одно в начале письма, другое – в конце: Элис и Рэйзеби.

Как бы ей хотелось рассказать ему сейчас. Все рассказать. О ее тайной жизни у миссис Сильвер. О семье, оставшейся в Ирландии. Ей всегда было легко разговаривать с Рэйзеби, она всегда могла сказать ему правду, но так и не нашла в себе сил признаться, что мисс Элис Свитли, звезда сцены, которую все считали грамотной, не умела ни читать, ни писать. Свои роли она учила с помощью Венеции. Единственное, что она умела делать, – играть на сцене. Театр был ее домом. Если бы она открыла правду, все считали бы ее лживой, забыв о ее актерском таланте. Одна ложь перечеркнула бы всю ее жизнь.

Элис не могла просить постороннего человека прочесть ей письмо. И не могла обратиться к Венеции: письмо было слишком личным. Поэтому она осторожно сложила его и спрятала на дно саквояжа, рядом с самым ценным из своих сокровищ – изящным пером с гравировкой, что Рэйзеби подарил ей. Пусть не сегодня, но в один из дней, в будущем, она сможет прочесть это письмо.

Прошла еще неделя, которая Элис показалась месяцем. Она сидела одна в великолепной, сверкающей черным лаком карете. Кембл прислал за ней экипаж, чтобы отвезти на благотворительный аукцион. На Элис было новое платье, которое она только накануне забрала у мадам Буассерон. На это ушла довольно значительная сумма из ее сбережений, но Элис знала, что должна это сделать. Вырез на платье был высокий, как у дебютантки, и это наверняка бросится всем в глаза, но Элис было все равно.

Карета остановилась, лакей открыл дверцу. Сделав глубокий вдох, Элис улыбнулась и, опирась на руку лакея, вышла из кареты.

У здания, где должен был проходить аукцион, собралась толпа, желавшая поближе взглянуть на богатых и знаменитых. Газетные художники делали поспешные зарисовки. Репортеры строчили в своих блокнотах.

Голоса в толпе выкрикивали ее имя.

– Мисс Свитли!

– Правда ли, что предметом аукциона будет танец с вами, мисс Свитли?

– Это секрет, – улыбнулась она. – Подождите, и сами все увидите, джентльмены.

– Я бы отдал последний фартинг за танец с вами, мисс Свитли, – крикнул пожилой мужчина из толпы. Одежда на нем была поношенная, а лицо избороздили морщины, что говорило о его тяжелой жизни.

– Значит, вы очень щедрый человек, сэр.

Толпа рассмеялась.

Элис подошла к нему.

– А мне нравятся щедрые мужчины, – сказала она, улыбнулась и поцеловала его в щеку.

– Да благословит вас Господь, мисс Свитли, – просиял мужчина.

Толпа разразилась восторженными криками и подхватила его слова.

– Да благословит вас Господь, мисс Свитли.

Она улыбнулась и по красной ковровой дорожке, устилавшей ступеньки, взошла на крыльцо.

Свет тысяч свечей искрился в хрустальных подвесках канделябров. В зале было светло, как днем. Элис помедлила на пороге танцевального зала, стараясь взять себя в руки, опустила глаза, оглядывая свое платье. Оно было из настоящего индийского шелка нежно-бирюзового цвета, напоминавшего венецианское небо на картинах Каналетто. Элис вспомнились слова Рэйзеби, которые он сказал ей тогда, в Королевской академии.

Она сделала несколько глубоких вдохов и, высоко подняв голову, вступила в зал.

Рэйзеби стоял рядом с Линвудом и Венецией. Он слышал, как толпа выкрикивала имя Элис. Когда она вошла в зал, у него перехватило дыхание. Платье на ней было скромным, почти невинным, и одновременно завораживающе чувственным. Цвет платья был секретным посланием, которое только он и мог понять.

Он думал, что самое трудное – это видеть ее и не иметь возможности прикоснуться, наблюдать, как она танцует с Девлином. Но не видеть ее оказалось еще более тяжелым испытанием для него.

Элис улыбалась, как будто ничего не изменилось. Но все теперь было иначе. Рэйзеби так явственно, почти физически ощущал это, и ему казалось странным, что никто из окружающих этого не чувствует. Она прогуливалась по залу, беседовала с теми, кто купил билет и пришел сюда, только чтобы взглянуть на нее, но старалась держать дистанцию и прикладывала еще больше усилий, чтобы не смотреть на Рэйзеби. Она ни разу не бросила на него взгляд, но по ее поведению он понял, что она знает о его присутствии.

Перед аукционом состоялся небольшой бал, а затем был подан легкий ужин.

Рэйзеби пил шампанское и беседовал с Линвудом и Венецией, наблюдая за Элис. Она казалась совершенно спокойной, но он видел, что за этой маской скрывается боль и страстное желание – точное отражение его собственных чувств.

При других обстоятельствах Элис охотно танцевала бы, но сегодня вечером она держалась подальше от танцевальной площадки. По залу прошел шепоток, что она сознательно уклоняется от танцев, чтобы аукцион прошел успешнее.

Рэйзеби следовало бы пригласить на танец мисс Олтроп или леди Эсме Фрейзер, но он даже не пошевелился.

За ужином Элис наполнила свою тарелку, но ничего даже не попробовала.

Рэйзеби мысленно умолял ее взглянуть на него.

Она упорно отказывалась.

Настало время аукциона.

Фонд поддержки сирот пригласил Джона Филипа Кембла сыграть роль аукциониста. Благородный вид Кембла и богатый актерский опыт призваны были помочь ему вызвать интерес к аукциону, создать драматическую обстановку и заставить присутствующих раскошелиться. Фонд хотел собрать как можно больше денег, и Кембл был именно тем человеком, который способен был сделать это. Он разыграл бокал шампанского с Принни, прогулку по залу с Салли Брук, встречу с патронессой балов у Элмака, которая должна была раскрыть все секреты успешного поиска женихов и невест, а также декламацию поэзии от самого лорда Байрона. Наконец, на аукцион был выставлен лот, вызывавший наибольший интерес, лот, выиграть который мечтали все мужчины в зале, – танец с мисс Элис Свитли, примадонной Ковент-Гарден.

Кембл представил ее публике, и Элис, облаченная в шелка цвета венецианского неба, встала рядом с ним. Она улыбалась слегка смущенной улыбкой. В ней не было лоска, не было ничего неестественного. Она была бесхитростна, хороша собой, искренна. В глазах Элис, как в зеркале, отражалась ее душа. Она не считала себя красивой, хотя была прелестна, не рисовалась и не надувала губы. Рэйзеби знал, что каждого мужчину в этом зале влекло к ней, как бабочку к свету.