Женщина пока еще не нашла в себе сил написать месье и мадам де Салабери и ждала, когда их горе немного поутихнет.

Казалось неразумно и несправедливо жестоким, что судьба может наносить удар за ударом по одной и той же семье в такое короткое время. Но удар оказался неотвратим — перед самым приемом в честь Веллингтона в Карлтон-Хаус Эдуарду пришло сообщение, что Морис и Шевалье де Салабери умерли в Индии от лихорадки.

Жюли чуть не лишилась рассудка от горя. Целыми днями она сидела взаперти у себя в комнате, безучастная и безразличная к мучениям Эдуарда. Разве сможет она теперь написать Катрин? Что скажет ей в утешение? Жюли понимала, что Эдуарду сейчас существенно легче, чем ей. Все это время он был занят подготовкой приема в честь Веллингтона, который предполагал стать самым ярким событием года. У Жюли не было желания являться туда — каждый мужчина в военной форме неизменно напоминал бы ей трех погибших мальчиков де Салабери.

Лишь совместными усилиями друзьям удалось внушить ей, что де Салабери, как семья военная во многих поколениях, должны принять эти смерти как подобает тем, кто воспитан в мужественных традициях.

Принять участие в чествовании победителя собрались все члены королевской семьи — регент в сопровождении матери королевы, а за ними все его братья и сестры. Даже герцогиня Йоркская выбралась из своего затворничества в Оутлендс, чтобы на церемонии стоять рядом с мужем.

Жюли была рада, что ее присутствие там необязательно. Она не испытывала желания прославлять войну и все, что с ней связано. Сейчас ей хотелось только молиться за Шарля де Салабери, чье имя в последнее время часто упоминалось в сводках как имя одного из самых храбрых и доблестных солдат, сражающихся с американцами. «Пожалуйста, Господи, сохрани им этого, теперь единственного сына!» — молила Жюли.

Эдуарда огорчало такое подавленное состояние Жюли, отклоняющей все приглашения принять участие в роскошных торжествах. Однако, сообщив, что пригласил к ним на ужин принца Леопольда, Эдуард и слушать не захотел возражений:

— Нам это даже пойдет на пользу, ma petite. Он молод, красив… а нам с тобой сейчас не помешает молодая компания.

Жюли сама удивилась тому, каким неожиданно приятным оказался для нее этот вечер. К принцу она сразу почувствовала симпатию. А он был довольно откровенен, признавшись, что приехал просить у регента руки его дочери. Он уже встречался с Шарлоттой несколько раз, но пока не получил ободряющих намеков ни со стороны самой леди, ни со стороны ее отца. И теперь просил герцога Кентского помочь. Жюли украдкой бросила на Эдуарда предостерегающий взгляд, который красноречиво призывал его вспомнить обещание не вмешиваться. Эдуард понимающе улыбнулся в ответ.

С этого вечера принц стал частым гостем в их доме. Эдуард все больше проникался симпатией к молодому человеку, который, сняв единственную комнату в одном из частных отелей на Хай-стрит, мог, как никто другой, оценить роскошь и уют особняка в Касл-Хилл.

Они очень сожалели, когда ему пришлось срочно покинуть Англию из-за внезапной смерти зятя. Но перед отъездом Эдуард пообещал стать почтальоном между ним и Шарлоттой, так как регент очень враждебно воспринял предложение Леопольда.


Только в конце сентября Жюли наконец смогла заставить себя написать Катрин де Салабери. Да и то лишь потому, что Катрин уже сама успела написать ей, сообщив о женитьбе Шарля и рождении его маленькой дочки.


«Все это время у меня было огромное желание написать. Но, увы, я чувствовала, что не смогу этого сделать, не причинив моей измученной горем подруге Мышке нового страдания. Такое письмо требовало осторожного подхода, и я вынуждена была ждать, когда пройдет время и я смогу написать, не боясь нанести душевную травму. Я надеюсь, что она все же оправится от удара и что истинная вера, дающая ей утешительную надежду увидеть своих детей в лучшем мире, облегчит страдания ее сердца. Из моей памяти никогда не исчезнут Квебек и Бопорт и наша дружба, которая восторжествовала даже над временем. Все здешние газеты то и дело пишут о подвигах полковника Шарля де Салабери… Я передаю ему огромный привет и тысячекратно благодарю за то, что он дал своей новорожденной крошке мое имя».

Сражение при Ватерлоо было выиграно, но победоносная армия, вернувшись домой, была распущена лишь для того, чтобы столкнуться лицом к лицу с новым врагом — нищетой и безработицей. Эдуард, как глава многочисленных благотворительных фондов, был занят с утра до ночи.

Еще в прежние годы он познакомился с Робертом Оуэном, богатым хлопковым фабрикантом из Шотландии, чьи идеи всегда вызывали презрительное неодобрение у других промышленников. Он предоставлял своим рабочим хорошее жилье и позволял им за счет рабочего времени заниматься собственными огородами, чтобы своими руками выращивать себе пропитание. Его рабочие и их семьи имели возможность получать образование, поэтому преступности в рабочих поселках почти не было. Когда соперники пытались высмеивать его, Роберт Оуэн упрекал их в алчности и безразличии к таким уродливым явлениям, как детский труд и потогонная система.

Эдуард с радостью принимал мистера Оуэна у себя в Кенсингтонском дворце, а также с интересом слушал его лекции в Бедфорд-Скуэр и соглашался с его мнением относительно зла, порождаемого угнетением.

Когда кто-то из пэров упрекнул герцога в радикальных взглядах, он немедленно парировал, сказав, что не скрывает и не стесняется их. При этом с подчеркнутой многозначительностью заметил: «Я просто предвижу результаты. Я твердо знаю, что когда-нибудь в нашем обществе наступит равенство и оно даст людям настоящие безопасность и счастье. Даст в гораздо большей степени, чем нынешняя система».

Теперь он еще больше увеличил свои пожертвования, несмотря даже на то, что не мог оплатить собственные долги. Имея общий доход в двадцать четыре тысячи фунтов стерлингов, Эдуард по-прежнему не мог обойтись без долгов, отчаянно проклиная высокие проценты, которые приходилось выплачивать кредиторам, налоги, на которые уходило две тысячи, и мошенника-поверенного, скрывшегося в неизвестном направлении с другими двумя тысячами, врученными ему для оформления страховки.

В последнее время старые кредиторы начали требовать выплаты долгов, так как суммы процентов им было уже недостаточно. Эдуард сбивался с ног, занимая у друзей, даже у Роберта Оуэна. Но не успевал он отдать одному кредитору, как с тем же требованием возникал другой. Отчаявшись, Эдуард написал своему брату-регенту в надежде, что тот поможет.


«Мой дорогой брат!

Память о том, с каким безграничным доверием я всегда обращался к Вам в былые дни… каким надежным другом Вы были для меня в самые волнительные мгновения моей жизни, не позволяет мне предоставить Вашим министрам первыми ознакомить Вас… с этим официальным прошением об облегчении тех стесненных обстоятельств, в которых я в настоящий момент нахожусь. Я более не мог сдерживаться от принятия этого шага. Уверен, что Вы рассмотрите мою просьбу со всем пониманием и добросердечием. Всячески выражаю Вам самую теплую привязанность и благодарность и остаюсь вечно Ваш преданный и любящий брат

Эдуард».

Жюли только недоверчиво покачала головой, когда он дал прочесть ей письмо. Эдуард всегда настолько полагался на ее мнение и интуицию, что советовался с ней по всем личным вопросам.

— Мне не нравится сам тон письма, mon ami. В нем есть какая-то фальшь… Ты здесь унижаешь себя…

Эдуард разом вскипел:

— Чушь! Мы с Георгом друзья, и он не хуже меня знает, что такое каменный жернов долгов вокруг шеи. Он и на принцессе Каролине женился лишь для того, чтобы освободиться от долгов… — Эдуард вдруг осекся на полуслове, заметив настороженность Жюли.

Значит, вот он — единственный способ, каким королевский сын может избавиться от долгов! Жениться на принцессе. Боже всемилостивый, уж не это ли задумал Эдуард?! А может, Георг подскажет ему этот путь?

А Эдуард продолжал бушевать:

— Пусть откажет, если ему так хочется! Тогда я направлю свое требование в правительство, уж они-то не смогут мне отказать.

— Не смогут? И что же дает вам такую уверенность, сэр?

— Начнем хотя бы с того, сколько снаряжения я потерял, находясь на действительной службе! Семь комплектов. Мадам, вы только вдумайтесь — семь комплектов общей стоимостью тридцать тысяч фунтов стерлингов… и некоторые из них еще не до конца оплачены…

— Эдуард, mon ami, а не лучше ли нам просто постараться жить попроще? Нам вовсе не нужно сразу четыре особняка, и я готова отказаться от назначенного тобой содержания в тысячу фунтов…

— Довольно, мадам, это не разговор! Почему мы должны жить как нищие? Как какие-то захолустные сквайры. Я принц и хочу жить как принц. А что касается вашего содержания… я всегда сожалел, что оно слишком маленькое. Мой брат до сих пор выделяет миссис Фитцхерберт шесть тысяч фунтов, даже теперь, когда они расстались…

— Но он регент, сэр…

Эдуард все же проявил непреклонность, и письмо было отправлено. Ответ пришел от премьер-министра графа Ливерпуля — Георг счел ниже своего достоинства ответить сам. В письме сообщалось, что в помощи Эдуарду отказано.

Не успокоившись, Эдуард решил обратиться к министру внутренних дел лорду Сидмуту, занимающему пост премьер-министра во времена гибралтарского дела. Наверняка тот сможет припомнить блестящую работу Эдуарда в Гибралтаре! Но лорд Сидмут смог припомнить только чрезмерную суровость и жестокость герцога и выразил сожаление о том, что не может предложить ему помощь.

Тогда Эдуард предпринял последнюю попытку и направил в правительство счет на утраченное снаряжение с требованием компенсации. На это ему пришел сжатый ответ, в котором говорилось, что армейский устав не предполагает оплаты такого рода утрат.