Он положил папку на стол перед Паскалем.

– Вам ничего не говорит тот факт, что Хоторн и Ромеро живы, а все остальные умерли? Лично меня это наводит на мысль о том, что Хоторн и его заботливый папаша вполне оправдывают репутацию людей, готовых к решительным действиям. Причем Джон Хоторн, как всегда, оказывается в выигрыше. Мое предположение бездоказательно. Однако вот это, – он снова указал на груду фотографий, – это доказать вполне возможно. В то время там не было никаких других подразделений, кроме того, которым командовал Хоторн. К тому же, в роли свидетелей могут выступить женщина и мальчик, которым удалось спастись. Они живы.

Паскаль заметил, что голос Макмаллена опять зазвучал взволнованно. Он продолжал смотреть на снимки, которые и в самом деле не столь уж отличались от тех, что ему приходилось видеть раньше. Однажды он сам фотографировал подобную сцену. Это было похоже, очень похоже на образы, которые всплывали из глубин его сознания. И Паскаль ощутил жалость к Макмаллену, который все эти годы столь бережно хранил свою папку.

– Скажите, – тихо произнес Паскаль, глядя на взволнованного собеседника, – какое отношение ко всему этому имеете вы? – Он показал рукой на фотографии. – Ведь вам тогда было не больше двадцати. Вы не могли быть во Вьетнаме.

Вопрос был не вполне корректен, если знать о информации, которой располагал Паскаль. Однако Макмаллену, судя по всему, ничего не было известно об этом. Он отвел взгляд и уставился в угол комнаты.

– Это случилось в 1968 году. Тогда мне было восемнадцать, – сказал Макмаллен. – Проведя некоторое время в Париже, я в том же году приехал в Оксфорд. Налет на Майнук произошел, когда я находился в Оксфорде, – это был мой первый семестр.

– А ваше отношение к этому? Ведь должна же быть какая-то связь, – мягко напомнил Паскаль.

Плотно сжав губы, Макмаллен резко дернул головой.

– Я знал женщину, которую вы видите на фотографии. Ту, которую убил Ромеро. Я никогда не встречался с ее сестрой – той, что спаслась от гибели. Однако позже, много лет спустя, мне удалось установить с ней связь.

– Не могли бы вы рассказать, откуда вы узнали женщину, изображенную на фотографии?

– Нет, не могу. Я больше не хочу говорить на эту тему.

– Хорошо. Не могли бы вы в таком случае сказать, кто сделал эти фотоснимки?

– Его имя есть в этом досье. Судя по всему, вьетнамец. В его обязанности входила документация подобных зверств. Его подразделение прибыло туда через два дня после ухода взвода Хоторна. Он тоже до сих пор жив. Живет в Хошимине.

– Были ли другие свидетели?

– Последствий бойни? Да. Здесь вы найдете и их имена.

– А ранее вы ни разу не пытались предать огласке эти разоблачительные документы?

– Пытался. Написал нескольким американским сенаторам, когда война уже близилась к концу. Когда же она закончилась, я попытал счастья еще раз, обратившись в газету.

– И вам не поверили?

– Конечно, нет. Они не потрудились даже провести собственное расследование. Так, только поверхностная проверка. Мне заявили, что фотографии – из подозрительного источника. Бывший противник, знаете ли, и все такое. Хоторн к тому времени успел уже стать конгрессменом. Нет, мне никто не желал верить.

– Никто? – раздался в тишине резкий голос Джини. Не выдержав, она вскочила со стула. – Почему вы не нашли того журналиста, который оказался в окружении вместе со взводом? Ведь это же живой свидетель…

– Я нашел его. – Макмаллен встретил ее горящий взор ледяным холодом голубых глаз. – Я трижды писал вашему отцу. Можете спросить его сами. Он ответил только после третьего раза: проинформировал меня о том, что я заблуждаюсь. На мое следующее письмо пришел ответ уже от его адвокатов. Я оставил дальнейшие попытки.

Наступило неловкое молчание. Паскаль начал осторожно собирать фотографии и складывать их обратно в конверт. Джини продолжала смотреть прямо в глаза Макмаллену.

– Почему вы никогда не говорили об этом Дженкинсу?

– Потому что полностью отдавал себе отчет в том, чего тогда можно ожидать. От меня снова отмахнулись бы как от сумасшедшего. Так уже не раз бывало. Разве кого-нибудь хоть чуточку интересует то, что произошло четверть века назад в какой-то крохотной деревушке на другом конце земли?

– О, понимаю! Вот если бы вы принесли в мою газету материал о скандале вокруг сексуальных похождений знаменитости, то тогда уж будьте уверены – все просто запрыгали бы от восторга, не так ли?

– А вы разве не запрыгали? – холодно парировал Макмаллен. – А Дженкинс? А Эплйард?

– Так, значит, вы все рассчитали, заранее зная, какой будет их реакция? – Голос Джини повысился, и Паскаль обернулся.

– Джини… – произнес он предупреждающе и положил руку ей на плечо, чтобы успокоить ее.

– Нет, давайте-ка разберемся… – Оттолкнув его руку, Джини жгла Макмаллена взглядом. – Вы бросаете нам наживку в виде истории, которая словно специально создана для того, чтобы от нее все буквально затаили дыхание. Сюжет, что и говорить, захватывающий. Потом, чтобы придать этой истории правдоподобность, пускаетесь на неудачную затею с посылками, которая отняла у нас с Паскалем уйму времени и привела к гибели трех человек. Зачем? С какой целью, если не ради того, чтобы и дальше водить нас за нос? Вы намеренно представили все так, будто именно Хоторн мог быть отправителем этих посылок…

– Джини, – Паскаль встал между нею и Макмалленом, – только не здесь и не сейчас.

– Все это лишено смысла. И у меня не осталось больше времени, – Макмаллен собрался уходить.

Но Джини встала на его пути, загородив дверь.

– Уж для нас-то вы можете выкроить лишнюю минутку, черт вас возьми! – сказала она. – Мы ждали этой встречи достаточно долго. Вам не приходит в голову, что у нас могут быть еще кое-какие вопросы? Или мы должны безропотно проглотить все то, что вы нам здесь только что наговорили? Пока что вы назвали только имя врача, вот и все. Да еще показали фотографии, которые можно было снять в любое время в любом уголке Юго-Восточной Азии.

– Нет, это не все. – Макмаллен застыл, наткнувшись на преграду – Джини не двигалась с места. Паскаль стоял сбоку. – Вы даже не потрудились взглянуть на другие свидетельства, которые там лежат. Заявления, показания, отчеты свидетелей. – Голос его осип от возбуждения. – Что еще прикажете сделать, чтобы убедить вас, господа неверующие? Вы уже убедились, что за тип этот Хоторн. Увидели смерть трех человек. Чего же еще вам надо?

– Да прекратите же! – быстро вклинился между ними Паскаль. – Вы что, не понимаете? Вы оба одновременно правы и не правы. Ведь это нам ничего не даст…

– Абсолютно ничего, – не дал договорить ему Макмаллен. Он попытался отпихнуть Паскаля в сторону, однако тот твердо стоял на ногах. – Я был круглым идиотом, ожидая помощи от кого-либо из вас, – добавил Макмаллен, – в особенности от этой дамы. – Он раздраженно ткнул пальцем в сторону Джини. – Вы такая же, как и любой другой представитель вашей чертовой журналистской братии. Циничная, пресыщенная жизнью. Вы не хотите видеть правды, даже когда она лезет вам в глаза. Только зря время потерял. Все. Едем!

– Ну уж нет, никуда мы не едем! – Отодвинув Джини, Паскаль теперь сам загородил выход. Его голос внезапно обрел жесткую решимость. – Прежде чем мы уедем, мне надо вам кое-что сказать. Не наше дело помогать вам публиковать ваши обвинения. Наша работа – раскрыть правду. Мы уже восемь дней бьемся над этой задачей. И вы не имеете права разговаривать с Джини подобным тоном. Вам известно, что она пережила за последнюю неделю? Непристойные ночные звонки, кем-то перерыта вся квартира, а вчера еще и вы преследовали ее по всему музею…

– Не надо, Паскаль. Хватит. Бесполезно.

– Нет, надо! – Паскаль вновь повернулся лицом к Макмаллену. Его глаза горели гневом, лицо заострилось и побледнело. – Кем же, по-вашему, становится человек, столкнувшись с подобными угрозами? Пресыщенным циником? Сперва анонимная посылка с наручниками. Потом новые посылки в том же духе. Приходит, к примеру, пара туфель, которые, оказывается, идеально ей подходят. Или черный шелковый чулок. Еще пример: среди ночи гаснет свет и раздается звонок. Какой-то тип бормочет в трубку всякие мерзости, описывая, что на ней надето в этот самый момент. Как, по-вашему, должна отнестись ко всему этому Джини? Просто отмахнуться? Наплевать и забыть? Подумайте сами. И не смейте говорить с ней в таком тоне!

Все замолчали. Макмаллен отшатнулся в немом изумлении, потом обескураженно взмахнул рукой.

– Какие туфли? Какие чулки? Какие звонки? Ничего не понимаю. И что случилось вчера, когда мы были в музее?

– Кто-то снова вломился ко мне в квартиру, – равнодушно произнесла Джини и отвернулась. – У меня есть кот. Вернее, был. Они задушили его и… и повесили на двери. Вот что они сделали. Кто-то сделал. Паскаль прав. Когда я увидела это, у меня не было чувства пресыщения. Знаете, что я испытала? – Она вновь повернулась к Макмаллену. – Бешенство. То же чувство охватило меня, когда, войдя в квартиру одного дома в Венеции, я увидела трупы двух мужчин, увидела, что с ними сделали. Я в любой момент могла бы отказаться от этого задания. И Паскаль тоже. Но ни один из нас этого не сделал. Какого черта нам здесь нужно, как вы думаете? Нам нужна правда. Именно поэтому мы и приехали сюда. И не намерены капитулировать, пока не добьемся своего.

Пока она говорила, Макмаллен потихоньку пятился, хотя и продолжал внимательно слушать ее. Когда Джини закончила, он, несколько замешкавшись, отвернулся, склонился над рюкзаком и зашнуровал его. Затем подошел к печке и погасил огонь.

– Прошу извинения, – его голос стал жестким, – но я ничего не знал об этом. И не имел к этому ни малейшего отношения. Да, я отправил четыре посылки. Пошел на это как на промежуточную меру. Хотел дать вам путеводную нить, поддержать ваш интерес к этому делу до тех пор, пока не удастся лично встретиться с вами. Мне было невдомек, каковы могут быть последствия. К тому же тогда я и представить себе не мог, как долго еще мы не встретимся. Сожалею, но я изложил вам все, что знал. Мне нечего добавить. Никаких сенсационных откровений. Даю вам слово, что сам считаю правдой все то, что рассказал вам о Джоне Хоторне. А теперь у меня действительно нет времени. Я отвезу вас обоих обратно в Оксфорд. Мне пора.