Поза миссис Фонтейн, ее манера говорить, способность смотреть ему в глаза, связывать вместе официальные и убедительные английские предложения – все это выдавало в ней более воспитанного и образованного человека, чем обычная экономка. Она горда. Гордые люди часто отлично работают; гордые люди также нередко считают, что они выше своей работы. Гордым людям трудно пользоваться лестницей для прислуги.

Интуиция подсказывала ему, что у миссис Фонтейн вспыльчивый характер.

Она краснела и поглаживала мебель, как будто никогда раньше не видела бархата.

А еще, подозревал он, миссис Фонтейн находится в некотором отчаянном положении. Он кое-что знал об этом.

Но когда она говорила, блестящий черный локон выбился из туго заколотого шпильками пучка и повис у нее на виске, напоминая скрипичный ключ. Похоже, она этого не заметила. Это так не вязалось с ее четкой речью и напряженной позой, что все мысли вылетели из его головы. Принц забыл, что хотел сказать. Он почти забыл о необходимости думать.

Лорд Ла Вей вздохнул. Он расстроил миссис Фонтейн. Но это не важно. Без сомнения, она уйдет через пару недель, а ему остается только надеяться, что отчаявшаяся экономка не прихватит с собой оставшееся серебро.

Обаяние начинало казаться излишним в свете неотложных дел. Само собой, оно не помогло ему защититься от банды головорезов, напавших на него в Лондоне. В результате принц остался с существенно уменьшившимся количеством крови, немного сократившимся количеством денег, с несколькими новыми шрамами и в долгу перед последним человеком на свете, которому он хотел бы быть обязанным за свою жизнь.

А лорд Ла Вей всегда платил по долгам.

Он встал и медленно, скованно повернулся к окну. Дождь перестал, начало выглядывать солнце, небо розовело.

Щеки миссис Фонтейн покрылись румянцем, когда он сказал ей, что она может получить работу. Это напоминало восход солнца над нежным пейзажем. Он опустил голову, делая вид, что отвлекся, чтобы пощадить ее чувство собственного достоинства.

Но до этого он успел заметить одну крохотную деталь – ямочку у нее на подбородке. Ла Вей представил себе, как прижимает к ней кончик пальца, – именно так.

Возможно, это еще одно доказательство того, что он был прав, сократив количество принимаемой им настойки опия.

Глава 2

– Ну хорошо. А теперь, Джек, покажи мне Большую Медведицу.

Они лежали в темноте на ее кровати, глядя в окно. Ночь была ясной, и небо усыпали звезды. Элайза одной рукой обнимала сына, а его маленькая твердая голова вжалась в ее подмышку. Джек барабанил пяточками по матрасу и издавал какие-то неясные звуки.

Он никогда полностью не успокаивался. Сыну было уже шесть лет, но Элайза замечала, что его руки и ноги в постоянном движении, что он может танцевать, прыгать, создавать, разрушать, раздражать и никогда не бывает по-настоящему спокойным, за исключением того времени, когда спит. Во сне его конечности расслаблялись, а румянец на щеках исчезал, что заставляло ее всякий раз изумляться.

С тех пор как Джек появился на свет, жизнь Элайзы стала одновременно изысканно-прекрасной и пугающей. И так, возможно, будет всегда. Сын был даром, который стоил почти всего остального.

– Она пря-мо… та-ам, мама! – Он указал пальчиком на окно спальни.

– О, очень хорошо! Но… что я говорила тебе об этих звуках? Пожалуй, мы могли бы спеть песенку, если тебе хочется пошуметь. Только тихонько!

– Песенку о Колине Эверси?

– Боже мой, где только ты… Точно не эту песенку.

– Я услышал ее от Лайама, – кротко ответил Джек на ее недоговоренный вопрос.

Ну конечно! Юный Лайам Плам работал в пабе и помогал в доме священника. Лайаму было позволено звонить в церковный колокол, а это наполняло Джека благоговением и завистью. Лайам с радостью выполнял любую случайную работу в деревне. Быстрый и умный, он был ненамного старше Джека. От жизни в лондонских трущобах его спасли капитан Чейз Эверси и его жена Розалинда, а полученное им на улице образование было, дипломатично выражаясь, разнообразным.

Джек стал вместе с Лайамом брать уроки у викария в его доме, и ему тоже позволяли помогать там с уборкой.

– Да он же такой известный, этот Колин, – заявил Джек матери надменным, уверенным тоном. – Однажды я видел его, он ехал верхом. Крупный малый.

Похоже, слово «малый» Джек тоже слышал от Лайама. Надо ей тактично потолковать с викарием, ведь у того такие утонченные манеры и изысканная речь.

Колин Эверси действительно был известен как самый отчаянный парень, который избежал виселицы и исчез прямо на глазах у толпы, состоявшей из тысячи, не меньше, человек. О нем сложили роскошную балладу. Баллада стала такой популярной, что веселые пьянчужки, студенты университетов и, похоже, все те, кто любит петь во время работы, все еще горланили ее в пабах и на улицах. К ней то и дело добавляли новые строфы весьма фривольного содержания.

– Ты совершенно прав. Я помню, когда мы видели Колина Эверси на коне. Представителей семейства Эверси можно встретить повсюду в Суссексе, как и Редмондов. Они очень важные люди в Пеннироял-Грин, так что всякий раз, когда ты их увидишь, ты должен быть очень вежлив с ними и относиться к ним с уважением. Если ты еще раз натолкнешься на Колина, поклонись и обращайся к нему как к мистеру Эверси. И уж, конечно, не называй его «малый». И не пой ему эту песенку.

– Мистер Эверси, – послушно повторил Джек.

– Отлично! Так и подобает джентльмену.

Элайза почувствовала, что Джек буквально засиял от удовольствия, что его похвалили, он даже немного изогнулся.

– Ну а теперь, раз уж мы заговорили о больших людях, я хочу сказать тебе кое-что очень важное, Джек. Мы переезжаем отсюда в большой красивый дом – он тут совсем рядом. Там я буду заботиться о… большом человеке.

Джек молча выслушал ее.

– Так мы навсегда оставим мисс Эндикотт и эту комнату? – Он спросил это с любопытством, а не с печалью. И потому ее голос не дрогнул, когда она подтвердила:

– Да, нам пора уезжать.

Элайза произнесла эти слова с нарочитой веселостью, чтобы все было похоже на игру.

Джек перестал барабанить ногами по кровати.

– А почему, мама?

– Потому что этот джентльмен знает, что мы лучше всех будем заботиться о доме и о нем. Я стану получать хорошее жалованье. У нас будут чудесные комнаты, а у тебя – собственная спальня. Там нам будет лучше и очень весело.

Джек задумчиво выслушал мать.

– Все равно было лучше, когда здесь жила Харибда.

Они обитали в крохотной комнатке под самой крышей. Учительница, которая занимала ее до них, вышла замуж за маркиза – подумать только! – и забрала с собой мягкую и веселую кошку Харибду.

– А мы сможем оттуда смотреть на звезды?

– Думаю, да. Там мы сможем смотреть на звезды из наших окон, а весной даже выходить ночью на улицу и любоваться звездами.

Если только ей удастся так долго удержаться на месте экономки.

Господи! Она сделает все для этого.

– Он большой? Он Великан? У него есть курица, которая несет золотые яйца?

Как это типично для Джека – говорить с надеждой, а не с тревогой о возможности встретить великана. Элайза подозревала, что отвагу такого рода он унаследовал от нее, учитывая, что его отец едва ли был образцом храбрости. Хотя она никогда не считала себя особенно смелой, пока у нее не появился сын.

И теперь Джек был ее отвагой.

– Курица несла бы золотые яйца, если бы она у него была, но ее у него нет. – Элайза в ответах сыну старалась подобрать слова наиболее точные, построить фразу длиннее и лучше, потому что Джек умен и принимает новые слова так же, как некоторые люди принимают щенков и котят. – Хозяин нашего нового дома большой и богатый. Но, конечно, не такой большой и богатый, как сказочный Великан на бобовом стебле. Зато он принц.

Теперь в темной комнате этот титул показался ей совершенно абсурдным. Никогда, даже в самых нелепых предположениях, она не представляла себе, что будет работать на принца.

Хотя она также никогда не могла представить себе и того, что случится с Эдвардом Блейлоком. Или с Джеком.

Джек выслушал ее невозмутимо. Он же ребенок, а по его мнению, случиться может все что угодно. В саду вполне мог появиться единорог, и он не стал бы суетиться из-за этого. Но попросил бы дать ему для единорога морковку.

– А если он сейчас принц, то потом станет королем?

«Должен бы стать, с таким-то эго», – подумала Элайза. Возможно, в том-то и беда, что власть, возросшая в нем за многие поколения, теперь не имеет применения и направлена лишь на прислугу.

Затруднительное положение – мысленно Элайза стала отдавать предпочтение этому слову, которое нравилось ей больше, чем слово «обстоятельства», – превратило ее в настоящего философа, хотя по природе своей она всегда была прагматиком. Например, считается, что человек не получит награды за все хорошее, что сделал, пока не покинет земной юдоли. Но если вы совершите единственный, пусть и героический, проступок, вас, похоже, ждет полная мук жизнь. Конечно, ее жизнь представляла собой назидательную историю для всех непокорных юных леди в академии мисс Эндикотт. Не следовало ли ей хотя бы по этой причине оставаться там учительницей?

Элайза пробовала приводить свои логические доводы мисс Эндикотт, которая привыкла к скачкам ее рассуждений и обычно получала от них удовольствие. Увы, ни одно из них не помогло ей на этот раз. Слишком много раз Элайза оставалась Элайзой: говорила то, чего не следовало и кому не следовало, и этот неподходящий человек оказывался изощренно, отвратительно мстительным. И для мисс Эндикотт не имело ни малейшего значения, что она была права.

Элайза – прагматик до мозга костей – это понимала. В любом случае ее увольнение было делом времени. Правда, мисс Эндикотт обратилась за поддержкой к одному из представителей семейства Редмондов, который был перед ней в долгу, – она изо всех сил старалась скрыть, к кому именно из Редмондов она обратилась, – и ей удалось договориться о собеседовании на место экономки для Элайзы. И теперь это место экономки в доме угрюмого принца могло спасти Элайзу от нужды и от жизни, которую она боялась даже представить себе.