– Тихо, маленький разбойник, – притворно нахмурился Уилл, – а то Боудикка выпорет тебя за невежливость.

– Да, выпорю, – пропищала Джозефина, энергично потрясая своей скакалкой.

– Идем, дорогой, – сказала Генриэтта, сжимая руку Уэсли. – Не будем мешать этим милым людям.

Прощаясь, Уэсли снова приподнял шляпу. Он быстро взглянул на Кларри, и в его глазах она увидела торжество. Ему было приятно показывать всем свою прекрасную невесту. Сердце Кларри неистово билось в груди. Она выдавила из себя улыбку.

– Поздравляю вас с помолвкой, мистер Робсон, – пробормотала она, отводя взгляд.

Ей было невыносимо смотреть на его красивое лицо.

А потом они ушли, и Кларри с Уиллом покатили кресло Герберта по направлению к эстраде. Кларри постаралась отвлечься и радоваться пикнику, но на душе у нее было тяжело, и есть не хотелось. Она с отвращением думала о том, что ее расстроила новость о скорой женитьбе Уэсли. Нелепо было ревновать его к этой аристократке. Генриэтта была одной из тех невест со связями в высшем обществе и прекрасно подходила честолюбивому Робсону. Ну и пусть они будут счастливы! Кларри твердо решила выбросить его из головы.

* * *

Кларри с головой ушла в работу, заполняя каждую минуту хлопотами в чайной и заботой о Герберте. Во вторник утром она развлекала двойняшек, и единственным днем, когда у нее появлялось хоть немного свободного времени, было воскресенье. После похода в церковь и обеда Кларри обычно разбирала бумаги. Но когда Уилл бывал дома во время летних каникул, он по воскресеньям организовывал для них с Джонни верховую прогулку. Иногда они уезжали в долину реки Тайн или, переправившись на другой берег, углублялись в холмистую местность вокруг Дарема.

Эти несколько часов свободы были самыми счастливыми с тех пор, как Кларри уехала из Индии. Кататься в солнечные дни с молодыми спутниками по рощам и лугам было настоящим удовольствием для нее. Смех и шутки заставляли отступить волнения прошедшей недели. Уходили заботы, связанные с управлением чайной, тревоги о здоровье Герберта. Кларри снова чувствовала себя молодой и полной сил.

В сентябре Уилл уехал в Эдинбург вместе с Джонни, чтобы помогать в работе университетского сеттльмента до начала занятий в Дареме. Кларри остро переживала их отсутствие, и воскресные дни теперь казались ей еще более скучными.

– Почему ты… не навестишь… Олив? – предложил Герберт в одно ненастное воскресенье. – Для прогулки в парке слишком ветрено.

Они оба знали, как нелегко ей толкать его кресло в такие дни без помощи Уилла. Кларри обрадовалась этому предложению. Герберт говорил об этом уже не в первый раз, но все же она не знала, как поступить. Олив не приходила к ним с самой Пасхи. Когда она навестила сестру в последний раз, Кларри отвлек телефонный звонок из чайной. Звонила Долли. Срывалась поставка муки, и Долли злилась, обещая все бросить и уйти.

– Я вижу, ты занята, – торопливо проговорила Олив. – Поезжай, разберись там, а я зайду как-нибудь в другой раз.

Сестра быстро собралась и ушла, и Кларри даже не успела ни о чем ее расспросить. С тех пор Олив не бывала в Саммерхилле, и у Кларри сложилось впечатление, будто ее сестра тяготилась этими визитами. Дом Стоков напоминал ей о низком положении горничной и зависимости от старшей сестры, напоминал о прошлом, которое она, похоже, решила стереть из памяти. В чайную Олив приходила дважды, но оба раза по вторникам, когда там не было Кларри. Уилл побывал у Олив месяц назад, но он мало распространялся об этом посещении, сказал только, что Олив здорова и счастлива, и настаивал, чтобы Кларри съездила и проведала сестру.

– Ну а чем она занимается в течение дня? – спрашивала Кларри, желая знать подробности.

– Заботится о Джеке и об их доме, – ответил Уилл, пожимая плечами.

– Но на это не может уходить целый день, – возразила Кларри.

Уилл, казалось, хотел добавить что-то еще, но вместо этого грустно улыбнулся и сказал:

– Почему бы вам самой не навестить сестру? Они с Джеком женаты уже больше года, а вы были у них всего лишь раз.

– А разве у меня было на это время? – сказала Кларри.

Уилл впервые упрекнул ее, и его критика задела Кларри. Она избегала Олив так же, как и сестра сторонилась ее. В тот единственный визит перед Рождеством, когда Кларри появилась у них на пороге с цветком в горшке, она не застала хозяев дома и оставила растение у соседей.

И теперь, когда Герберт снова предложил ей съездить к сестре, Кларри собралась с духом и согласилась. Она срезала в саду несколько роз, завернула их в коричневую оберточную бумагу и поехала на старом велосипеде Уилла вдоль реки в Лемингтон.

Подъезжая к опрятному многоквартирному дому с большими окнами на фасаде, свидетельствующими о том, что здесь проживают обеспеченные представители рабочего класса, Кларри в глубине души надеялась, что Джека и Олив не окажется дома.

На ее стук открыл всклокоченный, заспанный Джек. Секунду он смущенно глядел на нее, не узнавая под большой шляпой, обвязанной ярко-красным шарфом.

– Кларри? – удивился он.

– Здравствуй, Джек, – улыбнулась она, протягивая букет. – Это для Олив.

Он взял цветы, настороженно глядя на нее.

– Олив не говорила, что ты придешь.

– Я всего полчаса назад решила вас навестить. Герберт посоветовал мне вас проведать.

– Олив в постели.

Было видно, что Джек не знает, как поступить. Кларри почувствовала себя чрезвычайно глупо. Она явно прервала их послеобеденный сон.

– Прости, мне не следовало являться без предупреждения. Приду как-нибудь в другой раз.

– Да нет, что за ерунда, – сказал Джек, справившись с растерянностью. – Олив будет рада тебя видеть. Заходи.

Оставив велосипед у ограды перед входом, Кларри прошла за ним в крохотную прихожую с выкрашенными зеленой краской стенами. Направо была дверь в гостиную, налево уходила вверх крутая лестница. Перила и дверные косяки были выкрашены в белый цвет, благодаря чему помещение казалось более свелым. На Кларри повеяло сандалом, и у нее сжалось сердце. Белгури. Прямо перед ними была открыта дверь в кухню. Туда ее Джек и повел.

– Присаживайся, – распорядился он, бросая цветы на некрашеный сосновый стол у окна, – а я позову Олив.

Прислушиваясь к его шагам, Кларри с любопытством осмотрелась. Побеленные стены были украшены узором из листьев, опоясывающим комнату подобно гирлянде. Кое-где она была зеленого цвета, кое-где желто-красного. Среди листвы виднелись золотые, бирюзовые и ярко-красные птички. Здесь стояла простая мебель: стол и четыре стула, буфет и сундук. Но все это было выкрашено в светло-желтый цвет, буквально ослепляющий глаза. Два узких кресла, обитых синей в желтый цветочек тканью, стояли по обе стороны от печи. Белые жалюзи висели на открытом окне, деревянные планки тихо постукивали на легком ветру. Стоявшие в буфете блюда, точно такие, как были у их матери в Белгури, были расписаны бело-синим орнаментом в виде ивовых листьев.

У Кларри встал ком в горле, и она быстро отвела взгляд. Она подошла к кухонному окну и выглянула в чистенький внутренний дворик с побеленными стенами и цветами в кадках: рододендрон в большой бочке, азалии, настурции и анютины глазки в крашеных и покрытых лаком ящиках из-под чая. Буйство красок поражало воображение. Кларри осознала, какими унылыми и тусклыми были принесенные ею темно-красные розы, которые уже слегка увяли, лежа на столе.

Наконец Кларри услышала приближающиеся шаги и, обернувшись, увидела входящего Джека и позади него Олив. На щеках ее младшей сестры играл румянец, глаза сияли, а золотисто-рыжие волосы свободно спадали на плечи.

– Как у вас тут чудесно! – воскликнула Кларри. – Это похоже на кусочек…

Слова замерли у нее на устах, когда Джек отступил в сторону и в комнату вошла Олив. Кларри изумленно уставилась на сестру.

– Олив, – ахнула она, – ты в положении!

Сестра подалась вперед, уперев ладони в поясницу. Она кивнула, глядя почти вызывающе.

– Да, – сказал Джек, горделиво улыбаясь. – Олив на последнем месяце.

Кларри стало трудно дышать.

– Это замечательно, – просипела она. – А я и не знала.

Олив быстро переглянулась с Джеком.

– Разве Уилл ничего тебе не сказал? – спросила она.

Кларри покачала головой. Она протянула руки вперед, не в состоянии вымолвить ни слова. Немного помешкав, Олив двинулась ей навстречу. Кларри обняла ее. Это было неловкое объятие. Кларри ощутила какое-то движение, наподобие легкого толчка, и отшатнулась, широко открыв глаза.

– Это малыш? – спросила она изумленно.

– Да, малыш, – улыбнулась Олив, покровительственно положив ладони на чрево.

Джек подвел жену к креслу, стоявшему сбоку от очага, и усадил, подложив под спину подушку.

– Садись, Кларри, – настойчиво предложил он, – а я приготовлю вам чай, пока вы беседуете.

Джек суетился, заваривая чай, а Кларри не знала, о чем говорить. Почему никто ничего ей не сказал? Когда Олив собиралась сообщить ей о своей беременности? Подумать только, она могла узнать об этом от сплетниц в чайной! Уиллу следовало сказать ей об этом. Но по мере того, как Кларри справлялась с потрясением и обидой, она начала догадываться, почему от нее скрывали беременность сестры. Окружающие понимали, что это известие причинит ей страдания, подчеркнув ее собственную бездетность.

Кларри подавила в себе возмущение. Это ведь ее любимая сестра, которая собирается родить своего первого ребенка. А она станет теткой. Это повод для радости, независимо от ее собственных семейных неурядиц.

Прихлебывая заваренный Джеком чай, Кларри постаралась завязать разговор, болтая о чайной, о прогулках верхом с Уиллом, о выходах в парк с Гербертом и двойняшками.

Постепенно Олив покинуло напряжение, и она заговорила о волнении в ожидании родов.

– Если это будет девочка, мы назовем ее Джейн, в честь мамы, – сказала Олив, – а если мальчик, то Джорджем – в честь папы Джека.