– Ничего, хороший коньяк еще никому не повредил. Пей! Сашка, конечно, гад…

– Я его ненавижу!

Володя ободряюще сжал ее плечо. Галя вздрогнула. С ней происходило что-то странное: по телу прошла горячая волна, кожа как будто натянулась и стала болезненно-чувствительной, мышцы напряглись, мягкое автомобильное сиденье вдруг стало жарким и неудобным… Ничего подобного она не чувствовала уже лет десять, с момента прощания с Хосе.

– Прошу! – Володя распахнул дверь маленького домика возле кладбищенских ворот. – Ты чего, испугалась? Офис у нас тут.

Галя ступила на рыжий пушистый ковер – нога утонула почти по щиколотку – и огляделась: кожаные диваны, камин, стеклянный столик с баром. Офис?

– Ну, собственно офис там, – он махнул рукой вправо. – А тут комната отдыха. Тебе ведь просто необходимо отдохнуть, разве нет? – нежным движением Володя отвел прядь волос с ее щеки…

Домой Галя вернулась, когда все уже спали. После душа она долго не могла заснуть. Но вместо привычно мучительного стремления хоть ненадолго забыться ее переполняла удивительная легкость. Казалось, каждая клеточка ликует: живая! живая! живая!!!

Готовя завтрак, Галя буквально летала по кухне и даже напевала что-то себе под нос. Мама смотрела на нее почти с ужасом:

– Ты в своем уме? Муж в больнице, а…

– Все нормально, мама.

– Я сварила бульон, разогреешь и отвезешь ему!

– Спасибо за помощь. И приезжать вечером не нужно, я теперь сама справлюсь.

– Галя, у вас что-то еще случилось? – забеспокоился проницательный Роман Зигмундович.

– Да, папочка. Мы разводимся. У Саши другая женщина, – равнодушно сообщила Галя.

– И ты от этого так сияешь? Это он тебе сказал? – засуетилась Зинаида Семеновна.

– Нет, мама. Я сама увидела. Все нормально, не беспокойся.

– Зиночка! Опоздаем! Дети, быстро!

Выпроводив семейство, Галя взялась за генеральную уборку: отдраила ванну, раковины и плиту, перетерла хрусталь, вымыла окна и зеркала. Ей казалось, все делается само собой. Не прошло и трех часов, и квартира точно вздохнула облегченно и свежо. Едва Галя успела принять душ и выпить чашку чая в сияющей кухне, как раздался звонок в дверь.

Лица Володи было не видно из-за огромной охапки белых, розовых и алых георгин.

– Они такие же эффектные, как ты. Устоять невозможно, – его голос стал хриплым и очень тихим…

Через два часа Галя огорченно сказала:

– Ну вот, пора в больницу, а то мальчишки из школы вернутся, я не успею. А я хочу ему сейчас сказать…

– Галя! – растерялся Володя.

– Не бойся, про тебя я говорить не буду. Скажу, что подаю на развод. Хватит жить, как мертвая кукла.

– Галя! Я… ты понимаешь, я сейчас… У меня ведь тоже дети. И Римма… Она сложный человек, но она-то ни в чем не виновата. Может быть, постепенно…

– Я не тороплю тебя. Все это тяжело и больно. Но, знаешь, рожать тоже больно. А я не хочу больше жить, утопая в бесконечной лжи. Ничего, я справлюсь.

Оделась она с особой тщательностью – точно не в больницу, а в театр собралась. Узкая черная юбка подчеркивала талию и плавный изгиб бедер, высокая грудь под тонкой водолазкой выглядела еще пышнее, волосы рассыпались по плечам мягкими волнами, тронутые помадой губы казались ярче и соблазнительнее, глаза сияли.

– Ты сегодня очень красивая!

– Это благодаря тебе, – улыбнулась Галя.

В клинику, опасаясь встречи с Ингой, Володя заходить не стал. Галя махнула ему рукой, взглянула на свое отражение в стеклянной двери и, собрав всю свою решимость, двинулась навстречу судьбе.

Страшные темные «очки» вокруг Сашиных глаз заметно побледнели, губы слегка порозовели, с лица почти сошла землистая серость. «Побрить бы его надо», – некстати подумалось Гале.

– Вот сок ананасовый, твой любимый. Пять магазинов объехала. Можно через соломинку попить. Хочешь?

– Уходи! – раздраженно буркнул Саша.

Вчера вечером он не позволил Инге подать ему судно, а когда она попыталась настаивать – я же без пяти минут врач, меня можно не стесняться! – разозлился от собственной беспомощности и прогнал ее. А тут еще Галя со своей заботой, черт бы ее побрал!

– Сказал, уходи, – еще злее повторил он, – значит, вон отсюда, ясно? И сок свой забери. Мне ничего не нужно.

– Да, Саша, ясно, – спокойно ответила Галя. – Я уйду. И пойду заявление подавать. На развод.

– Ох, фу-ты, ну-ты! Какие мы гордые да обидчивые! Или уже решила, что я инвалидом останусь? Где твоя гордость была, когда ты за кубинцем своим, как собачонка, бегала? Гадина! Убирайся!

Однажды Саша в своем стремлении «начать все сначала» сумел вынудить ее на откровенность и теперь старался ударить побольнее.

– Нет, Саша, я не обиделась, – Галя с удивлением поняла, что говорит чистую правду. – И на ноги тебя обещают быстро поставить. Да и ухаживать за тобой есть кому. Правда ведь? Инга ее зовут, кажется? Тебе ничего не нужно, и я тебе не нужна.

Гордо выпрямившись, Галя направилась к дверям.

– До свидания всем. Выздоравливайте!

– Дурак ты, парень, – сказал Сашин сосед справа. – Такую жену на руках надо носить: мало того что красавица, так еще и умная, и с характером. Инга твоя тоже, конечно, штучная девочка… А, – он махнул рукой, – разбирайся сам со своими бабами.

Лечащий врач пожал плечами:

– Ушиб в поясничной области, конечно, сильный – то ли он сам на что-то упал, то ли на него что-то упало, он не помнит, – но позвоночник цел, так что подвижность скоро восстановится. Да вы не волнуйтесь так, подлечим, поставим вашего мужа на ноги.

Но он ошибался.

Чувство долга

– Саша, ты спишь?

Шторы были задернуты неплотно, но кинжально-тонкий луч, наполненный танцующими пылинками, ничего не освещал, лишь углубляя заливший комнату полумрак. Все, как обычно. Сиделка уходила в пять, и Саша после вечернего массажа нередко засыпал. Прямо в инвалидном кресле – Володя раздобыл самую навороченную модель, оборудованную по последнему слову медицинской техники, так что спать было удобно. Он вообще все эти почти три года как мог старался облегчить жизнь сестры и друга: удобная квартира на первом этаже, специалисты, процедуры, лекарства – действительно все, что можно купить за деньги.

Но оказалось, что купить можно не все. Саша принимал все заботы как должное и даже не пытался хоть что-нибудь сделать для собственного выздоровления. К перекладине, которую ему поставили для лечебной гимнастики, подъезжал только после долгих уговоров. Перед сиделками изображал несчастного страдальца, а Ингу шпынял по любому поводу. Галю, когда она привозила мальчиков повидаться с отцом, мог просто выгнать: мол, развелась, вот и иди отсюда, чужие люди, и вообще – это ты во всем виновата.

Врачи искренне не могли ничего понять, не находя никаких причин для паралича. Еще в клинике они сказали, что с позвоночником все в порядке и подвижность должна восстановиться вот-вот. Но «вот-вот» растягивалось на недели, превращалось в месяцы, а теперь уже в годы. Советы обратиться к психотерапевтам Саша воспринимал как личное оскорбление.

Володя бился за здоровье друга изо всех сил, но Инга понимала: без желания пациента вся мировая медицина бессильна.

Недаром она выбрала медицинский и так упорно шла к своей цели. Врач из нее получился хороший. Завотделением говорил, что такие диагносты рождаются раз в десять лет. И больные, несмотря на ее молодость, стремились попасть именно к ней. Да, на работе все было – лучше не бывает. А вот дома…

В последнее время она все чаще ловила себя на мысли, что домой идти не хочется, и даже радовалась, заставая Сашу спящим.

Но сегодня привычная тишина вдруг испугала Ингу. Она рывком отдернула шторы. Саша безвольно обвис в кресле, из уголка рта тянулась струйка слюны. На полу валялась пустая бутылка.

Инга потрясенно опустилась на пол. Откуда это? Саша не пьет. Тем более он же на кресле. Да, первый этаж, и на лестнице пандус, но не мог же он вот так взять и поехать в ближайший магазин. Невероятно. Не сиделка же принесла! Это уж совсем невероятно.

Она заставила себя встать и взяться за телефон.

Володя приехал только через полтора часа:

– Извини, пробки, – он поцеловал Ингу, вошел в комнату и присвистнул. – И давно у вас такое?

– Володь, я не знаю, – Инга всхлипнула. – Да, я врач, я должна была заметить. Но его же спиртом растирают, запах практически не выветривается. А Сашка так на меня рычит все время, что и подходить лишний раз не хочется. Глаза мутные? Так они давно уже не горят. Но я не понимаю – спиртного-то у нас в доме особо не водится, откуда это? – она брезгливо ткнула ногой бутылку.

– Ну, сестренка, тоже мне, бином Ньютона! Вы же не на Луне живете. Погоди немножко.

Вернувшись минут через двадцать, Володя доложил:

– Сосед ваш, Василь Петрович, сознался: ну да, бывает. Говорит, Сашка в стенку стукнет, я сбегаю – а чего, жалко же мужика, без ног-то! Вот тебе и откуда. Ну с соседом я воспитательную работу провел, больше не повторится. Но, Инга, у вас первый этаж. Сашка подъедет к окну, любого из мужиков во дворе попросит, ему принесут. Я же всем по макушке не настучу. И ставни железные на окна не поставлю, так ведь?

Инга горестно кивнула.

Они вдвоем переложили Сашу на кровать.

– Галя-то давно была? – спросил Володя.

– Недели две назад. Он и ей сцены закатывает. Почти три года прошло, а он все развод простить не может. Как собака на сене, честное слово! И Димка к нему даже не подходит – шестнадцать лет, взрослый совсем, все уже понимает, конечно, ему за мать обидно. Про его идею с учебой в Израиле и говорить нечего. Не понимаю, чего Саша так упирается. Не дам разрешения, и все. Знаешь, даже странно. Дима – родная кровь, а Сашка с ним как на войне. А вот Валерик…

– Так, может, именно потому? – предположил Володя. – Сашка и так себя ущербным чувствует. А перед Димкой еще и виноватым: ну вроде как не отец, а не пойми что. А тут сынок еще и в Израиль собрался. Я не говорю, что это плохо, пусть парень учится. Но Сашке обидно, что от него только разрешение на выезд нужно. Вот и изображает: я отец, и мое слово главное. А Валерик раз чужой, значит, перед ним никаких обязательств.