Вова легко занёс в зал ходунки и креслице и вошел на кухню, завис над Настиным плечом, шумно вдыхая запах тушившейся курицы. Настя слегка подалась назад, и он обнял её за талию, прижал к себе:

— Делай порцию на двоих, достало уже в одиночку есть!

— Уговорил, — тихо ответила она, наслаждаясь моментом, потом высвободилась. — Сядь, если есть хочешь, а то забуду, как что делать…

Он усмехнулся, садясь на скрипнувшую под его большим телом табуретку:

— Угрозы начинаются!

— Нет, пока что нежное предупреждение, — возразила Настя, ставя сковородку на плиту.

Через пятнадцать минут они уже уплели яичницу с зелёным луком и помидорный салат, и Настя привычно поставила турку на огонь.

Громкая музыка наполнила кухню. Настя приложила руку к сердцу:

— Ё-моё, что это было?

Вова захлопал по карманам, поспешно вытащил мобильник:

— У блин, надо звук убавить. Алё?… Что опять случилось? … О… А нафига? … Да есть у них всё, чё опять просят… Да знаю я, сам собственноручно давал и вроде даже два раза… Ну как хотишь, дорогая… Подожди, я ж на память не знаю…

Он, хмурясь, достал из барсетки на поясе потрёпанный чёрный блокнот и залистал страницы:

— Где это у меня? … Да подожди же секунду, дай найти! … Время деньги, ага, в курсе я… А деньги, между прочим, время… Слушай, ты всё работаешь и работаешь, когда ж мы с тобой культурно отдохнем?

Настя невольно прислушалась, заваривая кофе, и где-то в глубине души её кольнула ревность. Вова же продолжал шелестеть страничками:

— Да ладно тебе, Оль, не бухти, во, нашел! Пишешь?… Тыща триста пятьдесят шесть… Две тыщи четыреста тридцать шесть… и четыре тыщи восемь… Всё? Ещё вопросы будут? Ну, тогда удачи! Целую нежно!

Он отключился и заметил Настин взгляд. Видно, ничего особенно нежного в нём не было, так как он счёл нужным объяснить:

— Бухгалтер моя, Оля. Налоговой в третий раз понадобились номера моих палаток на рынке. Вечно им чего-то для счастья не хватает!

Настино сердце наполнилось чем-то лёгким и пузырящимся, как бокал шампанским, и она с удивлением прислушалась к своим ощущениям. Хорошо, что он есть, хорошо, что приходит, даже если бы не было всех этих подарков. Но что-то новое прибавилось к чувству внутреннего комфорта, которое Вова вызывал своим присутствием. И Настя очень сильно понадеялась, что это новое — не любовь. Ведь решила же, что не надо сейчас! А раз решила, то извините пожалуйста, надо держаться этой линии. А желание обнять его, прижаться к широкой груди, ощутить тёплые тяжёлые руки на своей спине — это что? Такой закон борьбы противоположностей, как пели Иванушки? Или всё-таки она влюбилась?

Её мысли прервал весёлый клубок светлой кожи и тёмной шерсти. Котята ввалились в кухню, симулируя отчаянную схватку не на жизнь, а на смерть, причём побеждала пока Мадемуазель, явно старше Бэтмена на пару месяцев.

Вова поднял чёрного найдёныша на руки и погладил по спине, и ладонь его накрыла целого котёнка. А Настя услышала тонкий зов из комнаты — Ленка проснулась. Она нерешительно спросила:

— Пошли в зал, что ли. Чего всё время в кухне сидеть…

— Я люблю в кухне, — пожал плечами Вова. — И за пловом смотреть удобнее.

Настя засмеялась:

— Ну ты, блин, настоящий мужик, всегда поближе к еде тянет! Пошли, не подгорит, сейчас рис заброшу и огонь уменьшу.

Они перемесились в зал, Настя принесла дочку и положила её рядом с Вовой на диван. Любопытные котята тут же вспрыгнули, чтобы обнюхать и потрогать лапкой незнакомое им пока человеческое существо. Настя приготовила и принесла малой бутылочку, дала ей, села рядом, придерживая, и Вова тихо сказал:

— Спокойно всё… Как в сказке.

Настя взглянула на него недоумевающе, и Вова смущённо пояснил:

— У меня было по-другому. Каждый день плач, крики!

— Ленка тихая, — пожала плечами Настя.

Вова прикрыл глаза, устраиваясь поудобнее. Настя усмехнулась:

— Одеяло принести?

— Не надо, — вяло ответил он, — мне скоро идти.

Настя встала, покачав головой, и достала покрывало из шкафа, накрыла его. Вова открыл глаза, пристально глядя на неё:

— Опять не отпускаешь?

Настя улыбнулась:

— Спи.

Вова покрутил головой:

— Фигос! Плова дождусь.

— Ну, его ещё приготовить надо. Вот присмотри за ребёнком, а я пойду рис засыплю.

Вова с готовностью выпростал руку из-под покрывала и принял бутылочку, словно на вахту заступил. Ленка не заметила подмены и всё так же чмокала губами, одной ручонкой пытаясь ухватить чёрную шерсть, а другой — прозрачное кожаное ухо-локатор.

Настя всыпала в утушенную курицу риса на глаз, долила водой и принялась колдовать с баночками специй. Для завершения картины почистила и повтыкала в рис несколько долек чеснока.

Уменьшив огонь до минимума, Настя вернулась в зал. Время близилось к семи. Скоро на работу. А в зале она увидела картину Репина: Вова спал, крепко держа бутылочку, Ленка сосала, сосредоточенно играя с хвостом Бэтмена, а Мадемуазель свернулась клубочком на Вовиной груди, сладко посапывая в унисон большому человеку. Настя умилилась до слёз. Сколько раз она представляла себе такую сцену, с другим мужчиной, в другой жизни!

Тихо-тихо, чтобы не потревожить спящих и мирно играющих, она села в своё потрёпанное кресло и взяла вязание.

В полвосьмого, осторожно подняв на руки спящую дочку, Настя отнесла её к соседке. Помоет полы с Тёмкой, один раз можно. Выключив газ под пловом, почти дошедшим до кондиции, одевшись, она почти бегом пошла на работу. Няня, оставшаяся с мальчиком, поворчала для порядку, но быстро забыла об опоздании и даже поболтала с Настей о погоде и их тяжёлых работах. После её ухода Настя быстро пробежалась по залам и коридорам с тряпкой, пока Артём складывал на место книги и игрушки в младшей группе, смахнула пыль с полок и столов, убрала швабру и ведро в подсобку и, одев сына, поспешила домой.

Всё было тихо. Вова ещё спал, обнимая обоих котят. Тёма потихоньку вошёл в зал и изумлённо вскрикнул:

— Мама! К Бэтмену пришёл в гости Джокер!

Вова вздрогнул, открывая глаза, и пробормотал:

— Где Джокер?

— Здрасьте, дядя Вова, — смущённо пискнул Тёма и показал на лысую кошечку: — Вот же он, Джокер!

— Это девочка и её зовут Мадемуазель, — засмеялась Настя, входя в зал. — Ну вот, всех разбудил!

— Сколько времени? — спросил Вова, потирая шею.

— Скоро девять. Плов готов, пошли ужинать.

Он встал, неловко стягивая покрывало:

— Уж извини, задремал. Устаю, как собака.

— Да ничего, — Настя взяла у него покрывало и принялась складывать. — Зато отдохнул!

В кухне она поставила перед ним тарелку с пловом и пошла к соседке за Ленкой. Тёма потребовал плова для себя и двух котят, все трое с рекордной скоростью вылизали свои тарелки и отправились спать. Настя не сомневалась, что спать они будут в одной кровати.

Вова со стонами наслаждения ел удавшийся на славу плов. На него было вкусно даже просто смотреть, и Настя позволила себе это удовольствие за чашкой кофе. Вова прочавкал:

— Тебе надо в ресторане работать шеф-поваром!

— Да ну тебя, — усмехнулась Настя. — Скажешь тоже!

— Ну или открыть ресторан домашней кухни прямо дома! Отбоя бы от клиентов не было!

— Я подумаю, — со смехом пообещала она. — Кофе хочешь?

Вова облизал вилку и кивнул. Настя налила ему горячего ароматного напитка, поставила чашку на стол и снова вздрогнула от душераздирающей трели сотового. Вова взглянул на номер и нахмурился, но ответил:

— Да?… Вы где?… Давно?… Уже еду, через двадцать минут!

Он отключился и, одним глотком выпив кофе, встал:

— Насть, я убежал. Очень… срочное дело, — он смутился и быстро взглянул на неё. Настя пожала плечами:

— Срочное так срочное.

Она проводила его до выхода, получила слегка рассеянный поцелуй в щёку и закрыла дверь. Постояла, глядя на натёкшую с его ботинок лужу, и пошла за тряпкой.

Глава 4

На следующий день Вова не пришёл.

Не было его и в последующие дни.

Настя ждала, вслушиваясь в шаги на лестнице, выглядывая из окна в поисках серой «Ауди», но Вова не появился. Настя, в принципе, могла понять и принять его отсутствие за должное. Ну поигрался, понял, что не то, и просто исчез. Могла бы, но не хотела. Ей не хватало его, до боли во всём теле, до кома в горле! Кто бы мог подумать, что она привяжется вот так сразу, так быстро, так безоглядно.

И Артём снова замолчал. Первые два дня он ещё спрашивал про дядю Вову, а потом просто замкнулся в себе, как раньше, только играл молча с котятами и перебирал принесённые Вовой в первый день машинки. Настя страдала за себя и за сына, не зная, как снова расшевелить его, не понимая, что такого она сделала, чтобы заслужить забвение.

Жизнь потекла своим чередом, но Настя словно выпала из неё. Она вставала в пять утра, кидала всё падающий и падающий снег до семи, пока не проснутся дети, до изнеможения, физического и морального. Вязала до боли в пальцах. Мыла полы в ненавистном садике до блеска.

Она практически перестала есть, готовя только для Тёмки. Стресс, овладевший ею, оказался таким сильным, что она постоянно ощущала острый голод, но, как только в желудок попадала мало-мальски твёрдая пища, Настю тут же выворачивало наизнанку. В конце концов, она перестала бороться с организмом и получила вдобавок бессонницу, с трудом засыпая и просыпаясь каждый час.

Так прошло полторы недели. Десять долгих отвратительных, мучительных дней. И в воскресенье Настя не выдержала. Тётя Вера согласилась присмотреть за малыми, и Настя поехала на «Динамо».

Номера палаток она запомнила наизусть. Ей понадобилось почти полчаса, чтобы найти тысяча триста пятьдесят шестую. Толстая тётка в зелёной дутой куртке и пошлых блестящих леггинсах весело торговала, зазывая клиентов. Увидев приблизившуюся к лотку Настю, тётка бросила и ей: