Вдруг мне стало понятно, почему после переезда исчезли наши традиционные поцелуи. Мама боялась испачкать меня, а я, зная, что она спит с этим самодовольным, толстым, уродливым снаружи и внутри человеком, брезговала подойти первой, боясь ощутить резкий запах его туалетной воды, которой он обливался.

Больше всего в тот день моего позора мне хотелось подойти к маме. Маленькие и большие мужчины сравняли наши года и запачкали нас грязью. Но дома никого не было. На журнальном столике валялась пачка «салема», и я, вытянув длинную сигарету, отправилась на балкон. Сосед Миша, пялившийся на меня уже давно, нарисовался сразу. Я вытащила стул и удобно устроилась. Кашлянув пару раз, я вполне прилично начала пускать дым. Видя такое, сосед бросил парочку комментариев и предложил выпить пива на брудершафт. Я согласилась и уже через пару минут, передав мне две бутылки, он удивительно ловко прошелся по перилам. Пиво пошло еще лучше, чем первая сигарета и уже очень скоро мы заключили сделку. Я сняла лифчик и разрешила ему потрогать грудь, в обмен на то, что он поможет мне подкараулить обидчиков. Гладя мою грудь, сосед так возбудился, что кончил прямо в штаны.

Мы подкараулили их в кустах. Мои небольшие порезы их нагленьких сморщенных органов нанесли больше морального, чем физического вреда. Но я никогда больше не видела их с девчонками и от души надеюсь, что их петушки надолго опустили гребни. Справедливости ради придется заметить, что сексуальный интерес моего соседа ко мне тоже угас. Когда мы возвращались домой, он сказал, что никогда не видел у девчонок такого выражения лица, как у меня.

— Блин, ты же могла их зарезать. Они же теперь на всю жизнь напуганы. Я ж не думал, что ты с ножом. А ты тащилась от этого. Ты… — он покачал головой в такт тем словам, которые не решился произнести и озадаченно сплюнул сквозь зубы. — Я лучше это, пойду.

— Сигарету дай и проваливай, — потребовала я.

Он достал пачку и молча протянул мне. Я вытащила мятую сигарету и с наслаждением затянулась. Ворона отомстила.

Дома я достала нож и долго смотрела на него. В комнату, как всегда без стука, ввалился Петрович. Мысль, которая появилась у меня при его появлении, меня испугала. Он как-то вздрогнул, подошел ближе и взял нож у меня из рук.

— Странные у тебя игрушки. Зачем он тебе?

Я усмехнулась.

— Для самообороны.

— Ну ты, если кто тебя обижает, скажи. Я понимаю, — его сальный взгляд задержался у меня на груди, — Ты девушка красивая. А парням много чего хочется в их возрасте.

Я представила, как я рассказываю Петровичу, что меня облапали. Вряд ли он будет разбираться. Скорее скажет, что я так себя вела и что у меня слишком короткая юбка. Я нахмурилась и равнодушно бросила:

— Спасибо, разберусь сама.

Он хмыкнул.

— А ты не проста, Кристина. Когда вырастешь, возьму тебя в помощницы. Характер у тебя, что надо. Мужикам не всем так повезло.

Откуда он мог знать про мой характер? Психолог хренов. Да когда я вырасту, я тебя убью.

Неужели я произнесла свою мысль?

Да!

* * *

Пальцы быстро забегали по клавиатуре. События тех дней забыть невозможно, как и невозможно не знать, что если бы не кучка негодяев, обладающих властью, тех событий могло не произойти. И тогда не было бы ни постыдного бегства из родного города, ни подвала, ни рынка, ни Петровича. Кристина знала, что мама пыталась, именно пыталась заработать денег, чтобы уйти от него и начать жить самостоятельно. Вот и работала с температурой на холоде. Боялась деньги потерять. Были хорошие дни для торговли. Праздники. В итоге потеряла здоровье. А может это и просто судьба. Недавно читала в какой-то книге, что каждая душа перед рождением выбирает свой путь, который должна пройти, чтобы чему-то научиться. И те души, которые выбирают сложный путь, более правы, чем другие. Так что не завидуйте тем, у кого жизнь легкая. Они тратят время попусту. Может, оно все так и есть в высших материях, но ей-то, здесь и сейчас, очень тяжело. Хотя надо признать, что сейчас все же гораздо легче, чем тогда.

Глава 7

Мамина болезнь развивалась постепенно. Главным ее признаком можно назвать усталость. Если раньше мама легко поднималась на четвертый этаж — у Петровича мы жили в доме без лифта — то теперь стала останавливаться на каждой площадке. Жаловалась на головокружение, несколько раз падала. Ела удивительно мало. Дома при любой возможности ложилась на диван. Петрович уговаривал ее пойти к врачу, но она отмахивалась, ссылаясь на последствия гриппа. В ее движениях появилась неуверенность, словно она выпила лишнего. Конечно, мама перестала участвовать в вечеринках Петровича и все чаще оставалась дома.

И вот однажды, когда утром она не смогла самостоятельно встать с постели, я вызвала врача. После постановки диагноза Петрович впервые не вернулся домой на ночь. Мы поужинали вдвоем и устроились на диване перед телевизором. Я держала маму за руку. Показывали фильм, содержание которого я не могла уловить, поскольку в голове крутился один и тот же вопрос: что делать дальше? Мама, словно услышав его, тихо сказала:

— Боюсь, нам придется отсюда уехать. Ни один мужчина не станет жить с больной женщиной.

Сможет тот, кто любит. Папа бы смог. Я об этом сказала. Мама только покачала головой. Что, мол, она и в нем не уверена. Я как-то немного обиделась за отца, но не стала спорить, только положила голову на мамино плечо и прошептала, как она мне тогда, возле подвала: «Мы как-нибудь справимся». Теперь это ложилось на меня. А ведь меня никто не возьмет на работу. Две проблемы: мамина болезнь и мои дурацкие четырнадцать лет. Ну почему кукольнику не угодно было подождать хотя бы до восемнадцати?

Всю неделю Петрович нас избегал. Возвращался, когда мы уже спали, уходил, когда еще спали. Обстановка накалялась. И вот как-то, когда я, пытаясь отвлечься, читала, в замке повернулся ключ. Мама поехала сдавать очередные анализы, так что я была одна. Я съежилась на диване, предчувствуя неизбежный разговор. Петрович разделся и прошел на кухню. Всю эту неделю готовила я. Под четким маминым руководством. На обед у нас был суп с фрикадельками и овощная запеканка. Я, несмотря на то, что выходить ужасно не хотелось, пересилила себя и решила подать ему обед вместо мамы. Когда я вошла, он стоял у окна, переплетя пальцы за спиной. Я видела его коротко подстриженные, обрамляющие лысину волосы и сутулую спину. Я нерешительно остановилась в дверях, не решаясь поздороваться. Он обернулся. Нахмурился.

— Где мать?

— У врача.

— Похоже, она теперь все время будет ходить по врачам.

— Я могу разогреть вам обед, — быстро сказала я. — Есть суп с фрикадельками и запеканка.

Петрович пристально меня рассматривал. Я и раньше ловила его заинтересованные взгляды, но и другие мужчины тоже глазели на меня. С моей большой грудью и округлыми формами я выглядела, как говорили, на все семнадцать. Сегодня на мне была футболка в обтяжку и легкие свободные брючки.

— Ты опять готовила обед? — с нажимом спросил он, не отрывая взгляда от моей груди.

— Мама не очень хорошо себя чувствовала.

— Понятно.

Он опустился на маленький кожаный диванчик, закинув ногу за ногу. Я поставила на плиту суп и присела напротив на табуретку. Поднять глаз я не решалась. Боялась, что он услышит, как колотится мое сердце. Сейчас он скажет, чтобы мы убирались. Сейчас он… Но он молчал. В кухне слышалось шипение конфорки, да чирикала за окном птичка. Мне вдруг вспомнился наш подвал, и как тетя Галя убеждала маму переспать с этим ничтожеством. Тогда заболела я, и мама согласилась. Мысль появилась в моей голове так быстро, что я даже не успела испугаться и как следует ее обдумать.

Моя очередь. Моя очередь спать с этим типом, потому что это единственный выход остаться в тепле и возможность получать от него деньги. Мой взгляд упал на его пухлые короткие пальцы и уткнулся в перстень с бриллиантом. Бриллиант полыхнул голубым светом и погас. Иногда украшения еще больше подчеркивают уродство. Я представила, как его руки скользят по маминым покатым плечам, и мне стало тошно. Ему нужно было выбрать какую-нибудь толстуху с двойным подбородком, а не мою мамочку с ее неземной красотой.

— Я чувствую себя подлецом, но не могу больше молчать, — вдруг необычно тихо заговорил Петрович. — Я ведь не виноват в болезни твоей матери. Я делал для вас все, что нужно было. Ведь у тебя же лучшая школа, хорошая одежда и еда? — он заглянул мне в глаза. Я кивнула. — Но мы не женаты, и я не могу… — он остановился. — Нет, Кристина, я буду честен, я не хочу жить с больной женщиной. — он выдохнул. На лбу выступили капли пота. Я по-прежнему молчала. — Есть ли у вас какие-нибудь родственники в Москве, которые могли бы о вас позаботиться?

— Нет, — коротко ответила я и подняла голову. Удивительно, но мой страх вдруг прошел. Сердце выровняло свои удары, а мне даже стало жарко от злости. Ты заботился? Да за все было уплачено. Животное с поросячьими глазками смотрело в стол, разглядывая лежащие на нем собственные руки. На плите закипел суп. Я поднялась и выключила его, а потом уперлась руками на стол.

— Я предлагаю вам сделку. — Наверно, здесь сработал его инстинкт торговца и в его глазках, сменяя удивление, загорелся интерес. — Я буду спать с вами вместо мамы, если вы не выгоните нас на улицу.

— Ты?! — его взгляд опять уперся в мою грудь, нависающую на уровне его лица. Должна ли я снять футболку для пущей убедительности? Тоненький голосок в мозгу запищал, что я погублю себя. — Нет, я не могу. Потом еще посадишь меня. За растление малолетних.