Шункаха Люта почувствовал знакомую ненависть при виде васику, сдирающего шкуру с буйвола. Они всегда брали только шкуры и языки, оставляя тысячи фунтов свежего мяса гнить под жарким солнцем прерий. Он подумал о своих матери и сестре, умерших от голода, подумал о племенах, загнанных в резервации, изнывающих от желания попробовать свежего мяса, и гнев его возрастал до тех пор, пока в воспоминаниях не осталось места ни для чего другого.

Шункаха Люта слышал голоса других воинов, чувствовал, как и в них поднимается злость, а потом все, как один, индейцы помчались к бледнолицым варварам, и дикий воинственный клич Лакота вырвался из их глоток.

Белые люди подняли головы и увидели, как разрисованные воины несутся в их сторону. Охотник схватил свое огромное ружье «Шарпс» пятидесятого калибра, но прежде чем успел его поднять и выстрелить, две стрелы с глухим стуком вонзились ему в грудь. Скорняки побросали ножи в грязь и бросились к своим ружьям, но было уже слишком поздно.

В считанные секунды четверо белых людей были мертвы. Четверо воинов, спрыгнув с лошадей, сняли скальпы с покойников. Трое других начали разделывать одну из буйволиных туш. Сегодня вечером они хорошо поедят, и у них будет большой запас мяса на обратную дорогу домой. Двух воинов назначили отвести захваченных лошадей в деревню, нагрузив их шкурами и до предела — мясом. Индейцы расценили ситуацию как прекрасную шутку. Впервые ведь белые снабдили людей Лакота едой, лошадьми и… скальпами, вместо того, чтобы, по обыкновению своему, забрать у краснокожих последнее.

* * *

Несколько дней спустя, ближе к вечеру индейцы увидели вдалеке дилижанс. Несколько воинов, которым не терпелось вернуться домой, предложили отпустить дилижанс с миром. Но остальные возразили. Им нужны были лошади и оружие.

— Оставим решать тебе, Шункаха Люта, — промолвил один из воинов. — Как ты скажешь? Захватим или отпустим его?

— Захватим! — провозгласил Шункаха. Когда это белый человек отпускал Лакота с миром? Подняв ружье над головой, он пришпорил коня и галопом помчался за экипажем.

Трое пассажиров внутри дилижанса Оверленда обменялись безумными взглядами, когда улюлюкающий воинственный клич Лакота стал громче и яснее. Один из мужчин высунул голову в окошечко — и его лицо стало белее мела, когда он увидел почти десяток индейцев, несшихся за ними.

— Индейцы! — крикнул он и соскользнул на пол, обхватив руками голову. Второй мужчина — священник — быстро перекрестился, прижал Библию к груди, склонил голову и начал молиться. «Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти…»

Экипаж яростно раскачивался из стороны в сторону, когда кучер хлестал лошадей, проклиная их, чтобы ехали быстрее. Громыхнуло над головой: охранник дилижанса открыл ответную стрельбу в индейцев.

Те окружили дилижанс, и Бриана почувствовала на мгновение сжимающий внутренности страх. Она слышала, как застонал от боли кучер, когда стрела вонзилась ему в бок, как отвратительно ругался охранник, когда один из воинов прыгнул со спины своей лошади на облучок. Слышала предсмертный хрип охранника, когда ему в грудь воткнулся нож, слышала, как индейцы пронзительно кричат, ликуя, потому что остановили экипаж.

Мужчина, съежившийся на полу, начал лепетать: «Нас убьют, нас убьют», в этот момент дверца рывком распахнулась, и три воина заглянули внутрь.

Бриана слышала, как священник просил милости у Бога, и забормотала свою собственную тихую молитву, когда ее схватили за волосы и вытащили наружу. Мгновением позже она стояла между двумя другими пассажирами, глаза широко распахнулись от страха в приближении смерти.

Неожиданно Бриана почувствовала оцепенение, словно заблудилась в ночном кошмаре, от которого не было спасения. Время замедлило свой ход и, казалось, совсем остановилось. Она ясно видела, что происходило вокруг. Небо было темно-голубым, земля — красновато-коричневой, краска на лицах индейцев — черной. Она слышала, как мужчина слева от нее беспомощно рыдал; священник справа стоял спокойно, покорившись судьбе. Она видела, как два воина срезали упряжь с лошадей, пока двое других обыскивали багаж на крыше дилижанса, сбрасывая понравившиеся им вещи на землю, в беспорядочную кучу яркой одежды.

Очень скоро индейцы взяли все, что для них представляло какую-то ценность, и Бриана поняла, что ее смерть — это дело лишь нескольких секунд.

Высокий воин с лицом, покрытым краской и потом, направлялся большими шагами к пассажирам с ружьем в руке. Сердце отяжелело от страха, во рту стало сухо, Бриана закрыла глаза. Сейчас выстрел отошлет ее в загробный мир. Может быть, она найдет там Шункаха…

Время потеряло всякое значение, когда она ждала смерти. Постепенно сквозь свирепые тяжелые удары своего сердца она различила голоса. Голоса спорящих индейцев. А потом Бриана услышала его голос — голос, который она уже не чаяла никогда услышать снова по эту сторону небес. С трудом осмеливаясь надеяться и все же желая безнадежно верить, она открыла глаза — и увидела Шункаха Люта, подходящего к ней. Она попыталась вымолвить его имя, но мир внезапно потемнел, и она почувствовала, что опускается вниз, вниз, в небытие…

* * *

— Ишна Ви, Ишна Ви. — Его голос произносил ее имя.

Но это не мог быть его голос, потому что он мертв.

— Ишна Ви.

Может, она тоже умерла?

Бриана медленно открыла глаза.

Он склонился над ней, его темные глаза были полны тревоги, лицо очищено от краски.

— Ты здесь, — сказала Бриана, голосом, полным изумления. — Что случилось? Где я?

— Ты потеряла сознание, а сейчас ты здесь, в моих руках, где ты и должна быть.

Слезы облегчения навернулись на ее глаза.

— Я думала, что ты мертв.

Шункаха Люта покачал головой, крепче прижав ее к себе, губы ласкали ее волосы.

Бриана посмотрела через его плечо.

— А где остальные?

— Они поехали домой.

— Они…

— Нет. Белые люди пошли пешком обратно.

— Ты приказал воинам не убивать их, да? — спросила Бриана. — Из-за меня?

Шункаха кивнул. Его не заботило, двух ли человек убили Лакота или две тысячи, но он не хотел, чтобы Бриана думала о нем плохо. Было нелегко убедить воинов отпустить двух белых людей, но это стоило сделать, чтобы увидеть благодарность в ее глазах.

— Достаточно ли хорошо ты себя чувствуешь, чтобы ехать? — спросил Шункаха.

— Да, — она улыбнулась ему, ее лицо сияло. — Мне кажется, я смогу полететь.

— Тогда давай, — сказал он, поднимаясь на ноги и увлекая ее с собой. Пошли.

Она не спрашивала, куда, и даже не подумала об этом. Ей хватало того, что он жив и они снова вместе. Он посадил ее на спину своего коня, огромного серого жеребца, сам стремительно взлетел на него позади, одной рукой обнял за талию, крепко прижимая к себе.

Бриана прильнула спиной к его груди, возбуждаясь от тепла бедер, убаюкивающих ее, наслаждаясь поцелуями ветра в лицо, пока они ехали по выжженной солнцем земле. Рука Шункаха, словно стальной обруч, крепко держала ее. Она чувствовала возрастающее доказательство его желания, прикасаясь к нему ягодицами.

Он был здесь, и он жив. Бриана закрыла глаза, когда его губы погрузились в ее волосы, сердце дико забилось в ожидании предстоящих ласк. Прошло уже столько времени с их последней ночи любви, Бриана была полна страстного желания. От его прикосновений ее щеки вспыхнули, разгорячились, как и лоно.

Шункаха остановил лошадь, как только тени стали длинными. Остальные воины ехали не очень далеко впереди, но он не торопился догонять их. Бриана была здесь, и им нужно остаться одним.

Шункаха почувствовал, как она дрожит от ожидания, когда снимал ее с лошади, и глухо застонал, когда заключил ее в свои объятия.

Бриана смотрела на него влюбленными глазами, губы слегка приоткрылись. От его близости у нее перехватило дыхание, а потом Шункаха целовал ее изголодавшимся ртом, его язык, словно пламя, посылал искорки желания в каждую часть ее тела. Руки Брианы обвились вокруг его шеи, притягивая ближе и ближе. Сжигаемые страстным желанием они опустились на землю, их руки и губы красноречивее, чем слова, выражали их любовь друг к другу.

Он стал еще более дорог сейчас, когда вернулся к ней, ее глаза блуждали по всему телу, заново знакомясь с очертаниями его мускулистой груди, плечами и бедрами, ее руки гладили, ласкали тело человека, который наполнял всю ее жизнь, удовлетворял все ее желания.

Сердце в сердце, душа в душу, они наслаждались друг другом всю ночь. Ее дыхание смешивалось с его, так же как его плоть сливалась с ее плотью, и они становились одним целым.

* * *

Они присоединились к остальным воинам на следующий день, а через четыре дня приехали в деревню Лакота.

Бриана окинула взглядом деревню. Она совсем не была такой же большой, как военный лагерь у Маленького Большого Рога, и насчитывала менее двадцати вигвамов.

Шункаха остановился у маленького вигвама. Спрыгнув с лошади, помог Бриане спуститься на землю. Взяв за руку, он повел ее внутрь типи.

Бриана нахмурилась, когда ее глаза привыкли к тусклому свету в жилище и она увидела женщину, сидящую на коленях у очага, с ребенком, прикорнувшим у груди.

— Ишна Ви, это Нежный Ветер, — сказал Шункаха. — Нежный Ветер, это моя женщина.

Две женщины обменялись любопытствующими взглядами. Нежный Ветер почувствовала быстрый прилив зависти к женщине Шункаха Люта. Он никогда не упоминал о том, что у него есть женщина. Втайне она надеялась стать его женой. Ей нужен был мужчина в вигваме, ее сыну нужен был отец.

Бриана чуть улыбнулась Нежному Ветру. Кто эта женщина? Почему Шункаха приехал в ее вигвам?

Взгляд Шункаха Люта переходил с лица одной женщины на лицо другой. Уж лучше бы он умер, чем чувствовать враждебность между ними, и он понял, что сделал огромную ошибку, приведя Бриану в вигвам Нежного Ветра.