Бриана расслабилась, прильнула к нему, запрокинув, положила голову на плечо, ноги ее неожиданно обмякли.

— Ишна Ви, — осипшим голосом прошептал он ей на ухо. — Ты и вправду держишь в себе солнце: стоит мне прикоснуться к тебе, как моя кровь превращается в огонь.

Она издала вздох удовлетворения, повернувшись в его руках, ее груди прижались к телу индейца, бедра искали его, лицо поднялось для поцелуя.

Шункаха глухо застонал, взял ее на руки и понес к берегу. У кромки воды он бережно положил Бриану на землю, прикрыл ее своим телом, осыпая легкими, как перышко, поцелуями ее глаза, щеки, уши, нос, рот… и ниже — тонкую шею, изящные ключицы, мягкие выпуклости грудей… и все время шептал ей, какая она красивая… как он любит ее и будет любить всегда… Их тела, все еще мокрые от пребывания в пруду, извивались в восхитительном экстазе, когда они соединились, ноги их сплелись, руки ласкали друг друга. Бриана выгнулась навстречу Шункаха, приподняв бедра, чтобы встретить его. Ногти впились в его широкую спину, когда его женщина в восторге простонала его имя: «Шункаха!» — и почувствовала, как его тепло проливается в нее, наполняя все ее существо…

Обессиленные, они лежали рядом. Холодная вода омывала ноги, солнце согревало спину Шункаха. Он приподнялся на локти, чтобы увидеть лицо своей подруги, все еще пылающее от его любви, глаза, сверкающие, как сапфиры, губы, чуть припухшие от поцелуев. Бриана вспыхнула под его изучающим взглядом.

— Почему ты на меня так смотришь?

— Я не могу ни о чем думать, я хочу только смотреть на тебя, Золотой Волос, — ответил он, а потом усмехнулся. — Может быть, еще только об одной вещи.

Когда Шункаха собрался встать, Бриана удержала его.

— Нет, не уходи еще.

Шункаха приподнял бровь.

— Я… мне приятны твои прикосновения, — сказала Бриана, смутившись.

Шункаха Люта улыбнулся, без меры довольный от того, что она рада принадлежать ему.

Лишь много времени спустя влюбленные разделились. Они снова помылись, не спеша поплавали и потом вернулись в лагерь.

День прошел в блаженстве. Они позавтракали, совершили долгую прогулку, страстно любили друг друга под тенью искривленной сосны, боролись как два медвежонка, вздремнули обнявшись. И проснулись с поцелуем и надеждой, что вся их жизнь будет такой же чудесной.

* * *

Дни проходили быстро. Каждую ночь Бриана засыпала с сердцем, полным любви к человеку, бывшему рядом с ней. Шункаха относился к ней как к самой прекрасной женщине в мире. Он никогда не повышал голоса, никогда не становился равнодушным, никогда не осмеивал ее. Бриана постоянно удивлялась тому, как много он знает и легко снабжает их всем необходимым. Она наблюдала, как он мастерил прочный лук из ветки тутового дерева, а из тростника делал стрелы. Шункаха мог рассказать ей, какое животное оставило какие следы, он знал, где можно искать дикий лук, картофель и шалфей, научил ее выделывать Шкуры.

Каждый день был приключением, а каждая ночь — новым уроком любви. Стойло лишь индейцу прикоснуться к ней, как она тут же оживала, сердце трепетало от радости, кожа теплела, и ее начинало покалывать от нетерпения, губы жаждали заполучить его. Шункаха ласкал, изучал и постигал ее всю от головы до пят, разжигая страсть, которая уже пробудилась в Бриане. Иногда, вначале, она смущалась тем, как ее тело отзывалось на его прикосновения, но Шункаха убедил ее, что в этом нет ничего постыдного. Они женаты, и между ними не должно быть никаких секретов.

Постепенно любопытство Брианы взяло верх над застенчивостью, и она сама начала изучать тело Шункаха, вновь восхищаясь чисто мужской красотой, совершенством его форм. Она никогда не уставала смотреть на Шункаха, зачарованная его силой.

Когда ее скромность исчезла, Бриана начала гордиться тем, что Шункаха находит ее желанной, всегда страстно хочет ее, и прикосновения ее рук доставляют индейцу удовольствие. Это давало ей ощущение власти. Она знала, что может возбудить его, что ее поцелуи заставляют Шункаха дрожать от желания. Бриана становилась все смелее, открыто заигрывала с ним, прибегала к своим женским хитростям, немилосердно дразня его. Потом он брал ее на руки и, меняясь ролями, целовал и ласкал, пока она не начинала постанывать от наслаждения.

Подобно Адаму и Еве в Раю, они резвились на протяжении теплых летних дней, не задумываясь о будущем, Они жили от восхода до заката, принимая каждую минуту такой, какой она была.

Шункаха и Бриана исследовали каньон, прогуливаясь босиком, останавливаясь, чтобы посмотреть на шалости забавных бурундучков, или растягивались на шелковистой траве, чтобы полюбоваться кудрявыми облаками. И очень часто пламя страсти настигало их тут, и они любили друг друга под бескрайним голубым небом, не имея сил разомкнуть руки, быть рядом и не прикасаться друг к другу.

Они каждый день купались в пруду. В первый раз Бриана отшатнулась шокированная, когда Шункаха взял мыло и начал мыть ее груди. Купание считалось интимным делом. Но он быстро потушил все протесты, и она подумала, что никогда прежде не испытывала от купания столько удовольствия, как теперь…

Он отдал ей мыло, и она отплатила ему тем же. Какое замечательное ощущение — тереть намыленными ладошками его мускулистую грудь, и мощные плечи, и длинные руки, и широкую испещренную шрамами спину… Как прекрасно видеть, что глаза Шункаха затуманиваются от страсти, чувствовать, как его тело подрагивает рядом… Она никогда не знала такой радости, такой общей несдержанности, такого блаженного завершения.

Они пробыли в каньоне около шести недель, когда Шункаха сказал, что им придется уезжать.

— Уезжать? — спросила Бриана, не желая расставаться с местом, где они познали такое счастье. — Почему?

— У нас почти закончились продукты, и здесь недостаточно травы, чтобы прокормить лошадей зимой.

Бриана кивнула. У них сейчас было шесть лошадей: две, взятые у дяди, и четыре, принадлежавшие тем ужасным людям, которые хотели надругаться над ней. Оглянувшись вокруг, она увидела, что трава начинает желтеть. И деревья, бывшие совсем, казалось, недавно такими зелеными, теперь приобретали яркие красно-золотистые оттенки осени.

— Куда мы поедем? — спросила она.

— К Лакота.

— В резервацию?

— Нет, я никогда не вернусь туда. Мы присоединимся к Неистовой Лошади.

Бриана ощутила страх от одного упоминания имени. Неистовая Лошадь! Он воевал с белыми, нападая, убивая, преследуя, то и дело ставя армию Соединенных Штатов в дурацкое положение.

Бриана посмотрела на Шункаха Люта.

Он был индейцем, и она нежно любила его, но мысль о жизни среди сотен индейцев пугала.

— Ты хочешь, чтобы мы поехали куда-нибудь еще? — спросил Шункаха.

— Да.

— Куда?

На это у Брианы не было ответа.

— Тогда мы поедем к Лакота, — решил Шункаха.

— Я… я боюсь.

— Мой народ не причинит тебе зла.

— Но они и не будут любить меня, — возразила Бриана.: — Они будут ненавидеть меня, потому что я белая.

Шункаха Люта глубоко вздохнул. В том, что сказала Бриана, была доля правды. Раньше Сиуксы терпели у себя соплеменников Брианы без вражды, но сейчас, когда все больше и больше белых наводняли не принадлежавшие им земли, убивали буйволов, нарушали договоры, их всех ненавидели.

И все же, куда еще им пойти? Он не может жить среди васику. Он сбежал из дорожной бригады. Он убил белого человека. Его будут искать. Может быть, они уже ищут Бриану.

— Мы поедем туда только на зиму, — сказал Шункаха, — летом, возможно, мы вернемся сюда.

Бриана кивнула, но на сердце было тяжело. Она не хотела жить среди дикарей, не хотела проводить долгую, холодную зиму с людьми, которые относились бы к ней как к врагу.

— Как скоро нам придется ехать?

Шункаха намеревался покинуть каньон утром, но смягчился, увидя страдания на лице Брианы и зная, как она любила их пристанище:

— Мы останемся еще на два дня.

«Два дня,» — подумала Бриана. Это немного, но она поклялась себе сделать их самыми лучшими.

Шункаха крепко обнял ее в ту ночь. Зная, как она расстроена из-за того, что им придется покинуть этот райский уголок, он любил ее ласково. Поцелуями и каждым нежным прикосновением Шункаха говорил, что любит, что будет заботиться о ней, что ей не нужно одобрение других. Он любил и надеялся, что этого будет достаточно, надеялся, что чувство Брианы настолько же сильно, и они смогут пережить предстоящие месяцы.

Бриана горячо льнула к нему. Он был самым надежным в жизни, и она во всем полагалась на него: в еде и крове, в защите и общении, в любви и радости. Без Шункаха она снова станет одинокой, ей некого будет любить, и никто не будет любить ее.

Некоторое время Бриана оставалась пассивной в его объятиях. Но когда руки Шункаха начали замысловатую игру с ее телом, нежно поглаживая внутреннюю сторону бедер, ласково массируя груди, она начала отвечать ему, упиваясь силой и мощью мускулов, гладкостью кожи и тем, как он стонет от удовольствия, когда она смело прикасается к органу, который делает его мужчиной.

Она приподняла бедра, чтобы встретить его, и задрожала от истинного наслаждения, когда слилась их плоть. Тела содрогнулись в давно известном и всякий раз новом, желанном, долгожданном исступлении, когда двое превращаются в одно целое — и духом, и сердцем…

* * *

Чувство потери овладело Брианой, когда они покинули каньон двумя днями позже. Она была счастлива там, действительно счастлива. Бриана задержала взгляд на Шункаха. Теперь она была его женщиной; его женщиной в полном смысле этого слова. Шункаха показал ей, что есть любовь и что есть страсть. Бриана никогда и не подозревала о существовании такого чуда. Почему тетя считала, что мужское прикосновение надо терпеть, стискивая зубы, а по возможности — избегать? Определенно, нет на свете более великого удовольствия, чем любовь, экстаз и успокоение, которые Бриана находила в объятиях своего индейца. Но может быть, то, что они с Шункаха Люта делали, было единственным в своем роде? Наверное, не каждый мужчина и не каждая женщина обретали то, что обрели они с Шункаха.