Маринка бы мечтательно вздохнула и непременно бы сказала:

— Это любовь…

До работы Шурика я решила поехать на такси.

Да, дорого. Но на улице, сегодня было довольно тепло, и наш район потонул в снего-грязевых лужах. Красивые черные сапожки было жаль портить, а еще жальче было свою попу. Поднявшийся порывистый ветер так и норовил залететь под юбку платья. Пока стояла у подъезда и ждала машину, успела отмерзнуть. Зато стало понятно, почему у всех институтских красавиц такая широкая улыбка. Они просто, пока до учебы доберутся в своих коротких юбках, отмерзнут так, что фес деревенеет, превращаясь в маску щелкунчика.

Такси затормозило прямо перед дверями офиса. Расплатившись с водителем, выбралась из машины, чувствуя, как меня слегка потряхивает. То ли от холода, что все равно пробирается под тонковатое для такое погоды пальто, то ли от волнения.

Что он скажет? Как посмотрит? Прогонит ли?

Едва я пересекла глянцевый намытый стараниями баб Раи пол в вестибюле на этаже строительной фирмы Громова, как внимание привлекла занимательная сцена.

Уже знакомая брюнетка, в белоснежной норковой шубе, выставив свой обвешанный кольцами палец так, словно она хочет запихнуть его в нос охраннику, что-то упорно доказывала, а он, глядя куда-то вбок остекленевшим взглядом, механически ей отвечал:

— Не велено. Не положено. У нас распоряжение руководителя компании.

— Да, скоро не будет у вашего Громова этой компании. Я здесь хозяйка! Пропустите меня немедленно!

Надо отдать мужику должное — такие вопли не каждый выдержит.

На мгновение его лицо выдало внутреннюю обреченность, но тут же снова стало каменным.

— Я вам повторяю: генеральный директор распорядился вас не пускать больше.

А вот это уже была плохая новость для разукрашенной змеюки.

Зато, какая шикарная новость для меня!

Ха!

Он ее в черный список занес! А это может значить только одно — Шурик мой. Осталось только убедить его в этом.

Но перед этим придется пройти квест на выживание — проскользни мимо подлой гадюки.

— Привет, ребята! — помахала я охранникам.

Они меня отлично знают. Помнят, как им тут полы наяривала вместо баб Вали.

— О, привет, Рита! Как твои дела? — из-за стойки охраны поднялся высокий и по-богатырски необъятный Олег.

— Хорошо. А у вас? Наша служба и опасна, и трудна?!

— Как всегда, — синхронно рассмеялись они — вот что с суровыми парнями пирожки с капустой делают.

Тут обладательница шикарной белой норки, узнав в опрятной молодой девушке, буйно помешанную родственницу Громова, требовательно поинтересовалась:

— Ты что тут делаешь?!

— Я? — округлила глаза, — Работаю.

Змея, судя по злобно сузившимся глазам, не поверила и бросила смертоубийственный взгляд на охранников.

Те синхронно закивали, подтверждая правдивость моих слов.

— И кем же? — прошипела брюнетка.

— Уборщицей, — радостно оскалилась в ответ, с удовольствием глядя, как вытянулась ее накаченная филлерами моська, — Ты прости, но некогда мне разговаривать. Туалеты вами себя не помоют.

И с этими словами, я счастливой козочкой поскакала по коридору. Змея хотела было кинуться следом, но путь ей снова преградил охранник. Бессильно зарычав, она зло бросила мне в спину:

— Ничего… Скоро он станет нищим, отправит тебя на ту помойку, где успел подобрать и вернется ко мне. Слышишь?!

Я-то слышала, но не думала, что ее «пророчество» сбудется. Даже если Шурик станет нищим, я его любить меньше не стану, а он слишком гордый, чтобы таскаться за…вот за этой ядовитой куклой.

В приемной Александра Петровича была гробовая тишина. Обычно бодрая и веселая Катя, с грустным лицом сидела за своим столом и меланхолично перекладывала документы.

— Привет! — звонко поздоровалась я, — А что у вас так тихо?

Девушка вздрогнула и схватилась за сердце.

— Рит, привет. Ты меня напугала. Сегодня у нас с утра проверка с налоговой нагрянула. Главбуха отправили домой корвалолом откапываться, а я вот, — она кивнула на стакан с водой, — Водичкой отпиваюсь.

Да что у них тут происходит, вообще?

— И как проверка? Проблемы?

— Еще какие, — вздохнула Катя, — Петрович заперся у себя и уже часа два как не подает признаков жизни. А самой идти страшно. Вдруг он того…

— Чего? — испуганно прижала руки к губам я.

— Уволит…

— Тебя-то с чего? — изумилась я.

— Я тетрадь прошляпила, — призналась она, — С черной бухгалтерией. Отвлеклась ненадолго, а стерва эта, невеста его бывшая, и подхватила. Иначе откуда она могла у налоговиков взяться. Гадина! Увижу — все лохмы повыдергиваю.

— У тебя есть отличный шанс накостылять ей, — с радостью сдала змею, — У входа столкнулись. Она к Шурику пробиться пытается.

— Да, как у нее только совести хватает сюда заявляться! — возмутилась Катька, а затем кровожадно усмехнулась и, подорвавшись с места, почти бегом поспешила в коридор.

Проводила взглядом Катю и с коротким выдохом подошла к двери, что вела в кабинет директора. Постояла так немного, гипнотизируя табличку с фамилией хозяина кабинета, и решительно толкнула дверь.

Зимнее солнце уже клонилось к закату и его последние яркие, золотые лучи, лениво рассекали пространство кабинета. Им компанию составлял лишь яркий прожектор настольной лампы. Кто-то поленился включить верхний свет, и большая часть кабинета утонула в подступающих сумерках.

Я уже бывала здесь раньше, когда убирала, и поэтому сейчас была несколько удивлена, увидев такой не характерный беспорядок. Громов — это человек «все по полочкам». У него даже одежда в шкафу разложена по цветовой гамме.

А тут такой разрыв шаблона — заваленный бумагами стол, валяющиеся на полу архивные папки и сам хозяин, сидящий на полу, в полу расстёгнутой рубашке. Левая рука, особенно ярко освещенная лампой, бессильно покоится на полусогнутом колене, а правая придерживает горло бутылки с каким-то спиртным.

— Я же просил…, – хриплый, с трудом узнаваемый голос оборвался на полуслове.

Громов тяжело вскинул голову и увидел меня, растерянную открывшейся картиной.

— Это я, — тихо выдохнула, беспокойно разглядывая его.

Он не отвечает, только молча и очень устало смотрит, хмурится, будто мой образ причиняет ему боль.

И я боюсь лишний раз двинуться под этим непонятным мне взглядом, почти не дышу и молю лишь о том, что бы не выгнал.

— Можно я войду? — почти шепчу, словно боюсь разбудить спящего дракона.

— Проходи.

Никогда я еще не видела Шурика в таком состоянии. Он казался не просто уставшим, а выгоревшим дотла. Его потухший взгляд бесцельно бродил по стене напротив, а рука напряглась, поднося бутылку ко рту.

Всегда энергичный, все знающий, уверенный и своей состоятельности мужчина казался сейчас таким…уязвимым, надломленным.

Какая же ты дура Ритка! У мужика проблемы, а тут ты еще со своими детсадовскими выходками.

— Ты же не пьешь, — осторожно присаживаюсь рядом, стараясь поймать его блуждающий взгляд.

— Против генов не попрешь. Отвратительно зрелище. Правда? — усмехается он, — Ты прости, но я сейчас не в самой лучшей форме для…для разговора. Тебе лучше уйти.

— Гонишь?

— Нет, — качает головой, — Просто, сейчас я сам себе кажусь мерзким.

Он говорит тихо, а, кажется, кричит. Этот сильный благородный мужчина, который никогда ни у кого не просил поддержки и помощи.

Осторожно забираю у него их рук бутылку, ставлю ее стол, возвращаюсь на место подле его плеча.

Нестерпимо хочет обнять его, провести рукой по всклокоченном прядям волос, но я сдерживаю этот порыв, боясь, что он примет его за жалость.

— Расскажешь, что случилось?

Он поворачивает ко мне голову. Наши глаза сейчас так близко, от него несет дорогим спиртным. Если бы это был кто-то другой, я бы скривилась от отвращения, но его близость всегда приятна, желанна.

Взгляд Громова тяжелый и обреченный. Он поднимает руку, проводит ею по моей щеке, едва касается плеча.

— Ты случилась, в моей жизни.

— Это…плохо?

Он не отвечает, продолжая буравить меня остротой своего взгляда, пока, наконец, не произносит:

— Зачем ты пришла, рыжуль?

Я заготовила с десяток фраз, мысленно повторила их про себя по пятьдесят раз, но сейчас они все вылетели из головы, язык, словно деревянный отказывался сотворить что-то вразумительное.

Скользнула рукой по его щеке, чуть царапаясь за отросшую за день щетину.

— Я…

Слова «люблю», «нуждаюсь» или «не могу без тебя», кажутся мне фальшивой банальностью в этот момент.

Привстаю на колени, чтобы стать чуть повыше — на одном уровне с мужчиной, смотрю ему в глаза и целую. Так как он научил, без оглядки на скромность, мораль и собственное стеснение, вкладывая те чувства, что теснят мою грудь. Всего долю секунду он кажется растерянным, а после перехватывает инициативу, прикасаясь так как никогда раньше — глубоко, сильно, порывисто, словно хочет задушить меня.

— Я разобью морду твоему придурку-дружку, — зловеще сверкая глазами, выдыхает Шурик, — Какого хрена, я удостоился чести лицезреть этот концерт?

— Как ты догадался?

— Главное — ты здесь. Остальное легко домыслить, выстроив простейшую логическую цепочку, особенно знаю твою поразительную наивность. Я пьян, но не тупой.

Упрек в голосе мужчины, неприятно резанул по самолюбию.

— Вообще-то, хочу тебе напомнить, что это не я скрывала «невесту» или кем там тебе приходится эта змея силиконовая.

— Рит, это мое прошлое, которое никак не хочет смириться с тем, что оно им стало.

— Ты сейчас говоришь прямо, как мой дружок-придурок. Словно, тебя, кто арканом держит.