«Двенадцать? — Вздрогнув от неожиданности, Джереми шагнул к двери. — Обычно в это время она бывает здесь».

В последние две ночи Элиза приходила в его спальню задолго до полуночи.

Джереми прищурился, стиснув зубы.

«Нет! — Он бросился к двери. — Нет, нет и нет! Мы не начнем новый день в неизвестности. Все решится сегодня ночью».

Распахнув дверь, Джереми вышел в коридор. Чуть подумав, он вспомнил, в каком крыле расположена спальня Элизы, — она упомянула об этом минувшей ночью, вбежав к нему в комнату.

Он зашагал по коридору, полный решимости объясниться начистоту. Сейчас. Немедленно.

Принято думать, что ученые — люди терпеливые. Обычно это так, когда дело касается их исследований. Но во всех остальных случаях, в особенности когда что-то стоит у них на пути, они становятся не просто раздражительными, а вспыльчивыми, несдержанными и даже сварливыми.

Таков любой ученый.

Джереми был ученым до мозга костей, и тягостное состояние неопределенности, неведения доводило его до безумия. Он должен был выяснить правду.

Он пересек погруженную во мрак галерею и, свернув в узкий коридор, вдруг задал себе вопрос, почему Элиза не пришла к нему в спальню.

Джереми тотчас отмахнулся от этой мысли. Если у нее была причина так поступить, Элиза скажет ему об этом сама. Скорее всего, глупость окружающих заставила ее усомниться… что-нибудь в этом роде.

Подойдя к двери Элизы, он постучал, затем, не дожидаясь ответа, повернул ручку и вошел.

В комнате не горели свечи, но глаза его уже привыкли к потемкам. Он увидел, как холмик на кровати пошевелился, а в следующий миг Элиза села на постели, глядя в темноту.

— Джереми?

Он закрыл дверь и направился к кровати.

— Нам нужно поговорить.

Элиза кивнула, и хотя в комнате царил полумрак, Джереми показалось, что кивнула она охотно.

— Да, нужно.

Поджав ноги под одеялом, она посмотрела ему в лицо.

Явно ободряюще.

С опозданием вспомнив о хороших манерах, желая убедиться, что не совершает ошибку, он остановился возле кровати и спросил:

— Вы не против?

— Нет. — После небольшой паузы Элиза добавила: — Я рада, что вы пришли.

Сжав ее руки, Джереми произнес:

— Мы должны поговорить о вас и обо мне. — Он вгляделся в точеное лицо Элизы, чуть запрокинутое, обращенное к нему. — О нас и о нашей будущей жизни. О том, какой мы хотим ее видеть.

Элиза не задернула шторы, и серебристый свет луны, вливаясь в комнату, освещал их лица. Глаза, сияющие искренностью и нежностью.

Джереми так и не успел решить, что лучше сказать, как узнать ответ на мучивший его вопрос, как попросить Элизу открыться. Глядя ей в лицо, ища вдохновение в его тонких чертах, он вдруг нашел нужные слова.

Он хотел спросить: «Вы меня любите?» — но вместо этого сказал:

— Я люблю тебя.

Сжав пальцы Элизы, Джереми посмотрел ей в глаза, и ему показалось, что он тонет в их бездонной глубине. Однако ученый в нем поспешил добавить:

— По крайней мере… думаю, что люблю. Я никогда не испытывал подобного чувства ни к одной женщине. — Его губы невольно изогнулись в улыбке, хотя ему вовсе не хотелось улыбаться. — Для меня ты тайна — такая же захватывающая и удивительная, как неразгаданный редчайший манускрипт. Ты поглотила мои мысли, внимание, душу… Я хочу знать о тебе все, каждую мелочь, причуду, каприз, любой пустяк. Для меня свята и драгоценна малейшая черточка, которая делает тебя самой собой. Мне хочется беречь тебя и лелеять, как бесценное сокровище. — Он поднес к губам руку Элизы и поцеловал тонкие пальцы. — Поэтому, я думаю, да, должно быть, это любовь. Я люблю тебя. Как еще назвать эту страстную одержимость, эту колдовскую силу, влекущую меня к тебе?

Глаза Элизы восторженно сверкнули, лицо озарилось улыбкой, она рассмеялась легко и радостно. Этот счастливый смех заставил Джереми потрясенно замереть.

— Только ты мог описать это так точно. — Склонив голову набок, она встретила взгляд Джереми и сказала просто, без смущения: — Это одна из причин, почему я тебя люблю. — Мягко высвободив руку из пальцев Джереми, она нежно погладила его по щеке. — Я уверена, что мое чувство к тебе — любовь, потому что искала тебя везде и всюду целую вечность. Я искала тебя в лондонском свете, но никогда не встречала… разве что…

— Ты никогда не встречала того, кем я стал теперь. Ты была знакома с рассеянным чудаком ученым. — Джереми немного помолчал и добавил: — Я изменился. Наше путешествие, твое похищение, побег и возвращение в Англию изменили меня.

— Я тоже изменилась. Стала другой женщиной, более уверенной, решительной. Теперь я знаю себя.

— Раньше мы с тобой встречали нас прежних. Теперь же… мы те, кем должны были стать, мы шли к этому давно, неся в себе ростки новой жизни.

— Ты тоже это чувствуешь? Что любовь вспыхнула между нами обновленными?

— Да. — Джереми состроил кислую гримасу. — Но, к сожалению, похоже, никто больше не замечает в нас перемен.

Элиза равнодушно махнула рукой:

— Какая разница, что думают другие? Главное, что чувствуем мы. Кто мы на самом деле и какими хотим быть. Как мы будем жить дальше. Вот что важно. Это и есть наша правда, наша подлинная суть.

— Я рад, что ты так чувствуешь. Вместе мы сможем стать теми, кем пожелаем. А весь остальной мир пусть думает, что ему заблагорассудится.

Джереми обхватил Элизу за талию. А она, радостно встрепенувшись, прильнула к нему и, обвив руками его шею, заглянула в его глаза и замерла, завороженная, очарованная. Ее захлестнула искрящаяся радость, неведомый прежде пьянящий восторг. Но к этому чувству примешивалась уверенность, заполняющая все ее существо. Та же уверенность сквозила в каждом движении сильных рук Джереми, читалась в его прямом, искреннем взгляде. Уверенность и решимость твердо идти избранным путем. Вместе, плечом к плечу.

Не сворачивая и не колеблясь.

Запрокинув голову, Элиза потянулась губами к его губам.

— Я тоже рада, что ты согласен.

Их губы слились в поцелуе. Невозможно было сказать, кто кого поцеловал. То был единый порыв, взаимное притяжение, которому невозможно противиться.

Охваченные страстью, они теснее прильнули друг к другу, в противоборстве властности и покорности, то подчиняя другого своей воле, то уступая. Они знали, чего хотят, к чему стремятся. Они шли знакомым путем. Дорогой страсти.

Отстранившись, Джереми потянул вверх рубашку Элизы: она же помогла ему, торопливо высвободив руки из рукавов.

Отступив на шаг, Джереми окинул восхищенным взглядом нагое тело Элизы, стоявшей на коленях на краю кровати. В серебристом свете луны ее гладкая кожа казалась перламутровой. На мгновение у Джереми перехватило дыхание: эта девушка была бесценным сокровищем, волшебным даром небес.

— Ты такая красивая… это невозможно описать словами.

Он подошел ближе, медленно разглядывая нежные холмики ее грудей, между которыми висел шестигранный кулон на цепочке, тугие розовые соски, кожу, пылающую от желания.

Его взгляд опустился к тонкой талии, скользнул вниз по плоскому животу, задержался на золотистом треугольнике меж ее стройных бедер.

Джереми с трудом перевел дыхание, грудь будто сдавило обручем. Он заставил себя поднять взгляд, завороженный этим восхитительным зрелищем, и услышал, как воин внутри его хрипло шепнул: «Она моя».

Элиза замерла, не в силах вздохнуть. Долгий страстный взгляд Джереми, властный взгляд обладателя, обжигающий, словно накаленное докрасна тавро, проникал ей в душу. Она знала, чувствовала, что означает этот взгляд. Ночной ветерок ласкал ее кожу прохладными пальцами, но тело ее пылало. Плавилось от желания.

Дерзко, без тени смущения Элиза раскинула руки и с соблазнительной улыбкой сирены на губах поманила к себе Джереми.

Он невольно подался вперед в ответ на безмолвное приглашение, но сдержался. Остановившись возле кровати, он взял Элизу за руку. Сплетя пальцы, подняв глаза, он встретил ее взгляд и произнес глухим скрипучим голосом:

— Думаю, я должен сделать тебе предложение по всей форме.

Широко улыбнувшись, Элиза притянула его к себе и поцеловала. Быстро, страстно, жадно.

Грубая ткань его сюртука коснулась ее отвердевших сосков. Пронзительное ощущение заставило Элизу вздрогнуть. Прервав поцелуй, она выдохнула:

— Потом, завтра. — Схватившись обеими руками за лацканы его сюртука, она широко распахнула полы. — А сегодня, сейчас…

Элиза не потрудилась закончить фразу, полагая, что нетерпение, с которым она начала раздевать Джереми, лучше всяких слов выразило ее мысль. Ей удалось стянуть с него сюртук. Высвобождая руку из рукава, Джереми болезненно поморщился. Элиза нахмурилась.

— Рана еще болит?

Он скорчил унылую гримасу.

— Просто немного сковывает движения. Забудь о ней.

— Ну, нет!

Соскочив с кровати, она решительно отвела руки Джереми, который самозабвенно гладил ее обнаженное тело, вместо того чтобы раздеваться, и принялась развязывать его галстук, расстегивать жилет, а затем и рубашку. Теснее прильнув к нему, она положила руки ему на грудь и улыбнулась.

— Считай, что сегодня ночью я твой камердинер.

Джереми насмешливо фыркнул, всем своим видом давая понять, что это совершенно невозможно, но подчинился, послушно скинул туфли и расстегнул пуговицы на талии.

Наконец, избавившись от одежды, он остался нагим, как Элиза. Она с блаженным вздохом обвила руками его шею и замерла в его объятиях, прижимаясь к нему всем телом, наслаждаясь прикосновением кожи к коже, его твердых тугих мышц к ее мягким округлостям.

В глазах Джереми полыхало страстное желание. Напряженное тело выдавало его нетерпение, Элиза радостно улыбнулась, узнав этот красноречивый знак. Пытаясь укротить бушевавшее в нем пламя, Джереми посмотрел Элизе в глаза, но не смог сдержаться и перевел взгляд на губы.