— Глупый, я не собираюсь этого делать! — заверила его Канеда. — Если я и поеду к Бантомам, то не как обычная родственница, а как педи Канеда, богатая и блестящая, и, когда они переполнятся завистью, дам понять, что не протяну и пальца, чтобы помочь им.

— Похоже, это неплохая идея, если они действительно переживают трудные времена, — согласился Гарри. — Судя по словам maman, они люди богатые и влиятельные, а виноградники — это неисчерпаемая золотая кладовая.

— Я знаю об этом. Но что, если сбор винограда упал? Что тогда с ними будет?

— Возможно, ты и права. Однако мой тебе совет — лучше оставайся дома. Во Францию я не поехал бы даже ради того, чтобы избавиться от Уоррингтона.

— А что тут особенного, — мечтательно произнесла Канеда. — Я всегда хотела повидать родину maman, с которой меня связывает и половина собственной крови.

Гарри не отвечал, а посему она продолжала излагать свои доводы:

— Я прочитываю все книги о Франции, которые только попадаются мне; трудно выразить словами, как я хочу в Париж, но еще больше мне хочется посетить те края, о которых рассказывала мне maman: прежде всего, конечно, Дордонь, в которой она родилась, а потом уже долину Луары, где она могла .бы жить, выйдя замуж за герцога.

— Она много рассказывала о нем, — напомнил Гарри, — о его огромном замке, о других чудесных замках — Шенонсо, Шамборе, Шомоне и, разумеется, Сомак, где она и жила бы, окруженная всем подобающим герцогине великолепием.

— Давай съездим туда, — вдруг попросила Канеда. — Теперь мы можем насытиться тем, что всегда хотели увидеть, заодно отомстить Бантомам, ну а если удастся, и герцогу де Сомаку.

— И оставить все это? — возмутился Гарри. — Ты бредишь! Неужели ты считаешь, что я сейчас способен оставить Лэнгстон-парк и лондонское веселье?

Канеда улыбнулась.

— Не сомневаюсь, что она просто очаровательна.

Гарри ответил ухмылкой.

— Именно так. И заверяю тебя, если я уеду, на мое место найдется достаточно претендентов.

— Ну тогда я могла бы… могла бы поехать во Францию одна, — задумчиво промолвила Канеда.

— Ты не сделаешь ничего подобного! — вспыхнул брат. — Тебе не хуже меня известно, что ты не можешь ехать без подобающего сопровождения.

— Я этого не предлагаю, — успокоила его Канеда. — Раз ты не поедешь со мной, я знаю, кто согласится сопровождать меня, если я попрошу.

— Кто же это?

— Мадам де Гокур.

После недолгого молчания Гарри сказал:

— Не сомневаюсь, что, если мы оплатим все расходы, она поедет куда угодно. Но, откровенно говоря, Канеда, я считаю твою идею безумной! Давай-ка лучше порвем письмо, и пусть себе гадают, получили мы его или нет; во всяком случае, какое-то время подержим их на крючке. А если эти проклятые кузены явятся сюда, — добавил он, — клянусь, я сделаю все возможное, чтобы их визит закончился фиаско.

— Едва ли ты добьешься успеха, — заметила Канеда. — Я предлагаю более тонкий и умный способ, адекватный тому, как поступили Бантомы с maman после ее бегства. У нее ведь были даже кое-какие собственные средства, однако ее отец с помощью адвокатов устроил так, чтобы она могла пользоваться деньгами лишь на территории Франции. Решение незаконное, но у papa не было денег, чтобы оспорить его в суде.

— Итак, они практически обокрали maman, и их не мучили угрызения совести все эти годы. Я согласен с тобой: Бантомы достойны презрения. Однако зачем же насиловать себя, встречаясь с ними?

— Я хочу отомстить им не меньше, чем ты, если не больше, — убежденно сказала Канеда, — и неплохо бы заодно добраться до герцога. Он мертв, но его состояние наверняка унаследовал сын — если у него был таковой. Быть может, мне как-нибудь удастся унизить его.

— Лучше бы ты наслаждалась жизнью в Англии.

— Но мое отсутствие не будет продолжительным, — заверила брата Канеда. — Могу ли я воспользоваться твоей яхтой?

Гарри воздел к небу руки, хотя этот жест не вполне отвечал английским традициям.

— Я еще не видел ее, но она полностью в твоем распоряжении.

— Спасибо, дорогой. Надеюсь, судно Окажется достаточно вместительным. Я возьму с собой лошадей дня коляски, а также верховых коней и, конечно же, Ариэля.

— Что ж, ради Бога! — воскликнул Гарри. — Но я снова напоминаю тебе, что считаю эту идею безумной. Кроме того, без подобающей компаньонки ты не сделаешь и шагу за пределы этого дома. То есть, если мадам де Гокур скажет «нет», будет по ее слову.

— Ну, мадам де Гокур не может не согласиться, — возразила Канеда. — Я свяжусь с ней сегодня же утром. Теперь, когда дни ее блеска миновали и умер муж, прежде бывший французским посланником, она обитает в крохотном и неуютном доме в нефешенебельной части Лондона.

— Мадам знала маму и любила ее, — заметил Гарри. — Поэтому я могу доверить ей тебя.

Канеда промолчала, но в глубине ее синих глаз загорелись шаловливые огоньки, которых брат заметить не мог.

Дом мадам де Гокур, крошечный и несколько запущенный, прятался на узенькой улочке в стороне от модной площади.

Француженка была много моложе своего мужа-посланника. Теперь, едва перевалив за пятьдесят, она могла лишь скорбеть о судьбе, низвергнувшей ее с блистательных высот светской жизни на низменный пятачок, где была обречена на прозябание.

Дочь ее, однако, вышла за англичанина, а младший сын заканчивал образование в Оксфорде, поэтому мадам предпочла находиться возле них в Англии, а не возвратиться на родину.

Клементину де Бантом она знала с самого детства и всегда испытывала к ней нескрываемое сочувствие.

— Какая несправедливость! — говорила она с негодованием. — Неужели твой муж не принадлежит к известному роду? И хотя у него нет денег, ты, ma cherie 7 отдав ему сердце, обратно его уже не заберешь.

— Ты права, — улыбнулась Клементина Лэнг. — Я люблю Джеральда и считаю себя счастливейшей из женщин. Но иногда, Ивонна, иногда мне хочется слышать французскую речь, есть французские блюда, видеть перед собой реку, синюю, как небо над головой; лицезреть эти виноградники и ущелья, в которых, как мне казалось в детстве, обитали доисторические животные!

Мадам де Гокур усмехнулась:

— Я понимаю тебя. Однако у тебя есть муж и двое очаровательных детей.

— Только не думай, что я хоть раз пожалела о том, что убежала с Джеральдом, — заметила Клементина. — Это был самый счастливый и удачный день в моей жизни, но я не могу простить герцога де Сомака за его отношение к Джеральду.

— Да, — сказала мадам де Гокур, — герцог поступил зло и жестоко, однако он был очень странным человеком.

Мадам вдруг показалось, что прошлое вернулось и перед ней в крошечной гостиной сидит не Канеда со своими вопросами, а Клементина.

— Расскажите мне, пожалуйста, о герцоге де Сомаке, мадам, — попросила Канеда.

— Mon Dieu!8 Что это вы вспомнили о нем, моя милая! А я думала, будто вы явились поведать мне о своих успехах в Веаu Моnde. Все только и говорят о вас, о вашей красоте, интеллекте и очаровании. Ну а по Гарри дамы просто сходят с ума.

— Я это знаю, — ответила Канеда, — нынешняя жизнь кажется нам чрезвычайно увлекательной после деревенской тишины. Но, прошу вас, мадам, ответьте на мой вопрос.

— И что вы хотите от меня услышать?

— Расскажите мне о старике… который так жестоко обошелся с papa.

— Ох, он скончался, и, должна сказать, оплакивали его немногие. Надеюсь, вы знаете, что он хотел жениться на вашей матери, потому что жена, от которой у него был единственный сын, много-много лет болела; в свои без малого шестьдесят он решил завести новую семью — на случай, если что-нибудь случится с его наследником.

— А что с ним произошло?

— Ничего. Сейчас он и является герцогом де Сомаком, и, если я не ошибаюсь, ему тридцать два или тридцать три года.

— Надеюсь, он пребывает в добром здравии? — с горечью произнесла Канеда.

— Он-то? Конечно!

— А почему вы так говорите?

— Потому что с ним приключилась довольно грустная история. Жена его сошла с ума вскоре после свадьбы. Он был тогда очень молод, точнее говоря, только что достиг совершеннолетия.

— Сошла с ума, — повторила Канеда, и в голосе ее послышалась нотка удовлетворения.

— Ну конечно, все это скрыли, что нередко случается во Франции, — с укоризной сказала мадам де Гокур, — но старому герцогу было больно сознавать, что невестка не способна родить… даже единственного ребенка.

— Эта боль восхищает меня! — заявила Канеда.

— На мой взгляд, и нынешний герцог — человек очень странный. — Мадам де Гокур, казалось, была поглощена какими-то своими мыслями.

— В каком смысле?

— Ну, естественно, расстроенный состоянием жены, он перестал бывать в свете и заперся в своем замке на берегу Луары. Он содержит школу верховой езды — ради собственного удовольствия, кроме того, там готовят лошадей для кавалерии.

— Школу верховой езды! — воскликнула Канеда.

— Насколько я понимаю, он даже прославился в своих краях, — продолжала мадам де Гокур. — Генерал Буржейль, когда я последний раз видела его, упомянул о ней и все нахваливал лошадей, полученных его офицерами из конюшни де Сомака.

Канеда притихла на мгновение, а потом достала из сумочки письмо, которое Гарри получил из замка де Бантом, и передала его мадам де Гокур.

— Прочтите это.

Мадам приняла листок и, вооружившись элегантнейшим лорнетом, внимательно прочитала письмо.

— Это необыкновенно! — вскричала она. — Это просто необыкновенно! Ваш брат, разумеется, совершенно не был готов к чему-нибудь подобному.

— Вот именно! — подтвердила Канеда. — Так же, как и я.

И, не в силах сдержаться, с раздражением добавила:

— Как смеют они обращаться к нам лишь потому, что Гарри унаследовал титул и стал важной персоной! Почему нас не приглашали, пока maman была жива? Вы знаете, что она была не из обидчивых. Она почла бы за счастье простить всех.

Голос Канеды чуть дрогнул, в нем слышалась обида дочери за свою мать, навсегда отлученную от родных и близких.