Я все-таки не выдерживаю, перебиваю его, извиняюсь и смахиваю со щек пару слезинок, давая себе обещание впредь обходиться без глупостей, потому что есть такие уроки, которых хватает на всю жизнь.

Мы продолжаем молча смотреть на город, и я понемногу успокаиваюсь. Наконец, приходит вера в то, что все плохое позади, которая окончательно крепнет со словами Никиты:

- Теперь все будет хорошо.

Я киваю и отворачиваюсь от окна. Смотрю на него и улыбаюсь. Потому что верю.

Потому что теперь у нас на самом деле все будет хорошо.

Эпилог

Крещенские морозы в этом году самого крещения решили не дожидаться. Тридцать первого декабря столбик термометра показывал двадцать шесть ниже нуля, совершенно не стимулируя желание выйти из дома, пусть и добежать нужно было всего лишь до машины.

- А нам действительно очень нужно встречать родителей? Может, они сами как-нибудь доберутся, а я тут пока приготовления закончу, на стол накрою, а?

Мой голос больше напоминал мольбу, но Никита был непоколебим, смотрел на меня так, как будто я предлагаю устроить обряд жертвоприношения или что-нибудь в таком духе. Даже стыдно стало.

Родители, которые впервые за много лет позволили себе выбраться на отдых в теплые края, ни в какую в этих самых теплых краях отмечать новый год не захотели, предпочтя провести его с нами. А я тут еще выпендриваюсь из-за того, что не желаю ехать в аэропорт. Действительно стыдно, приходится мужественно застегивать пуховик и натягивать шарф почти на все лицо, оставляя место лишь для глаз, чтобы хоть как-то ориентироваться в пространстве. Может, еще и маску горнолыжную надеть?

От идеи с маской в последний момент все-таки отказываюсь, бегу до машины под смех Никиты. Ой, пусть смеется, зато тепло! Устраиваюсь на сидении, включаю печку на максимум и начинаю потихоньку расстегивать свои сорок одежек.

- Ты бы, может, так посидела? Нам ехать всего минут пятнадцать, только разденешься, а уже одеваться пора.

В ответ на Никитину реплику показываю мужчине язык, но от процесса избавления от лишних вещей не отвлекаюсь. Хоть и понимаю – он прав, но не могу же я открыто в этом признаться! Приходится максимально незаметно прятать в кармашек двери сперва второй шарф, а затем и вторые варежки. Мужчина ловит меня с поличным, когда я, прикрывшись пуховиком, пытаюсь затолкать в тайник еще и термокофту, которая, несмотря на свой небольшой размер, отчаянно не хочет туда влезать.

Теперь я вынуждена признать свое поражение и под тихий смех Никиты начать позорно перекидывать ненужные вещи на заднее сиденье. Ну и ладно!

На дорогах достаточно свободно. То ли город испугался морозов, то ли все дело в близости нового года. Так или иначе, до аэропорта мы добираемся вовремя, входим в зал прилетов ровно в тот момент, когда диктор объявляет, что рейс родителей совершил посадку.

В этот момент я окончательно перестаю жалеть, что выбралась из дома. За те две недели, которые мама с папой провели на отдыхе, я на самом деле успела по ним соскучиться и теперь с нетерпением рассматривала проходящих мимо людей, стараясь в толпе различить родные лица.

Когда я, наконец, замечаю родителей, кидаюсь им навстречу. Обнимаю, целую, искренне радуюсь их возвращению и тому, что праздник мы проведем вместе.

Из аэропорта мы едем к нам, где мы всей семьей накрываем на стол.

Пока бьют куранты, я успеваю загадать желание, а потом, как в старые добрые времена, спешу под елочку.

Несмотря на то, что обычно у нас в семье разворачивается целая баталия за право первым открыть подарок, в этот раз я без особых проблем оказываюсь первой. Замечаю, что родители остаются в дверях, а Никита подходит к дереву, но наклоняться и брать свои подарки не спешит.

Мне же остается лишь пожать плечами и притянуть к себе приличных размеров коробку, на ярлычке которой Никитиным почерком выведено мое имя.

Я улыбаюсь мужчине и аккуратно начинаю развязывать ленточки. У меня уходит несколько секунд на то, чтобы расправиться с упаковкой, а затем я аккуратно открываю крышку.

Открываю и не верю собственным глазам, потому что в коробке совершенно точно стоит Мурзик.

Невероятно нежно, словно боясь, что мираж развеется, достаю своего друга, совершенно не сомневаясь в том, что это он. Я все-таки каждую сломанную колючку и трещинку помню.

- Ему потребовалось некоторое время на реабилитацию. – с улыбкой говорит Никита, а я по-прежнему не могу оторвать взгляд от кактуса.

Я ведь после того ужасного дня у консьержек во всех подъездах о его судьбе спрашивала, но никто ничего не знал.

Я держу в руках Мурзика в новом горшке и, наверное, свечусь от счастья не тусклее елки, тихо посмеиваясь над тем, как Никита решил украсить моего друга мишурой.

Серьезный Мурзик, наверняка, недовольно кривился, пока мой мужчина его наряжал, но обиду вряд ли затаил. Все-таки Никита теперь официально его спаситель.

Я еще раз прокручиваю горшок в руках, когда мое внимание вдруг привлекает нечто блестящее, непохожее на мишуру.

Аккуратное золотое колечко, повешенное на один из верхних шипов.

Я несколько секунд глупо пялюсь на него, не веря своим глазам, потом поднимаю голову и ловлю взгляд Никиты, его улыбку, а затем слышу его голос:

- Ты выйдешь за меня замуж?

Ощущения – на грани фантастики. До сих пор не придя в себя, киваю. Слышу, как на заднем плане восторженно вздыхает мама, и не могу сдержать улыбку. Чувствую, как Никита аккуратно берет горшок с Мурзиком сперва в свои руки, затем ставит его на столик и снимает с колючки кольцо.

Он вновь смотрит на меня, а я протягиваю руку и теперь, когда возможность говорить ко мне все-таки возвращается, озвучиваю свое решение четко и ясно:

- Да, конечно, да!

Потому что другого ответа на этот вопрос просто не может быть.


КОНЕЦ