– Это ведь не эвфемизм для обозначения секса?

– Джози, ты что! Конечно, нет.

– А то звучит именно так. И мне это не нравится.

– Да перестань ты! Мы с Джоффом готовим вместе. Кастрюли, сковородки, все такое. Ему нравятся блюда, которые у нас получаются.

– Что ж, я, возможно, отнесусь к нему благосклонно. – Я подчеркиваю слово «возможно».

– Я уверена, что он тебе понравится. Я уже говорила, что он гений?

– Упоминала пару раз.

Она исчезает за дверью ванной и через несколько минут появляется снова. Выглядит она словно чирлидерша, только что вернувшаяся с футбольного матча. Даже в этот поздний час волосы ее уложены практически идеально. Я рассеянно тереблю свои волосы, собранные в хвост, но Кейт тут же хватает щетку и приказывает мне повернуться спиной. Я охотно подчиняюсь.

Она снимает резинку с моих волос и начинает их расчесывать, а я снимаю очки и аккуратно кладу их на тумбочку. Первое, что я помню из детства, – это как Кейт меня причесывает. Мне тогда было три с половиной, а ей почти четырнадцать. Мы говорили о птицах. Мне было интересно, почему они не замерзают зимой и не падают на землю с тяжелым стуком. Кейт сказала, что ангелы спускаются с неба и греют птиц своими крыльями. Но почему птиц не греют их собственные крылья, ответить не смогла.

– Полагаю, ты хочешь допросить меня по поводу Джоффа, – говорит она. Я такая предсказуемая, что злость берет.

– Нет, – отвечаю я. – Это его я хочу допросить.

– Эх, Джози! – смеется Кейт.

– Предупреди его до пятницы, что у меня к нему есть тридцать семь вопросов.

– Всего тридцать семь? Почему бы не округлить до сорока?

– Потому что количество вопросов не играет никакой роли. У меня их столько, сколько нужно.

– Ты серьезно?

– Да.

– И что у тебя там за вопросы?

Я поворачиваюсь к ней лицом:

– Например, если он будет ежедневно уступать беременной женщине место в автобусе, а потом узнает, что на самом деле она не ждет ребенка, а притворяется, чтобы женить на себе своего дружка, то продолжит ли он уступать ей место? И расскажет ли обо всем ее бойфренду?

– Это один вопрос или два?

– Один. Из двух частей.

– Хмм. А ведь хороший вопрос. – Она вращает мою голову, чтобы было удобнее расчесывать. – Задай его Джоффу обязательно. Уверена, он ответит просто гениально.

Последнее слово мы произносим хором. Я рада, что сижу к сестре спиной, а то она бы увидела, как у меня на лице расползается ухмылка.

– Какие у него есть недостатки? – спрашиваю я.

– Никаких.

– Так не бывает, и ты сама это знаешь.

– Ну, значит, я их не замечаю, потому что все остальное в нем просто идеально.

– То есть можно сказать, что ты слепа к его порокам?

– И очень этому рада. Это и называется влюбляться. Не замечать того, что не имеет значения. Ну что, ты довольна ответом?

– Нет, потому что мне нужно знать, что ты подразумеваешь под тем, что не имеет значения.

– То есть как я понимаю, что важно, а что нет?

Я выключаю свет и забираюсь под одеяло.

– «Не имеет значения» в смысле «читает допоздна» или в смысле «ковыряет в носу и весь покрыт огромными волосатыми бородавками»?

– Покрыт бородавками? Ох, Джози… – Она хихикает. – Нет, нет.

– Он горбун? Волосы, как у тролля?

– Ни то, ни другое.

– Гуммозный сифилис?

– Спокойной ночи, Джози. – Кейт чмокает меня и отворачивается в другую сторону.

– Болезненный интерес к чревовещанию?

– Нет.

– Приступы неукротимого поноса? Подгузники? Он носит подгузники для взрослых? Носит, хотя они ему не нужны? Такие вещи, знаешь ли, лучше не игнорировать, а?

Кейт накрывает голову подушкой. Я расплываюсь в улыбке и прижимаюсь к сестре покрепче. Зря Стью обвиняет меня в том, что мне не нравятся ухажеры Кейт. Как они могут мне не нравиться, когда из-за них случаются вот такие моменты? Надеюсь, она больше никогда не будет одинока.

Глава 3

После уроков Джен Ауэрбах несется к моему шкафчику и заводит разговор, начиная его с середины. Ее широко распахнутые карие глаза улыбаются даже тогда, когда сама Джен серьезна. Будто она все время ожидает каких-то потрясающих новостей. Мне всякий раз даже неловко, что мне нечем ее порадовать.

– Вот на таком расстоянии от моего лица, – сообщает она. – Представь, он был вот на таком расстоянии.

Между ее указательным и большим пальцем сантиметров пять.

– Ох, как же потрясающе он пахнет. Не знаешь, почему от этих красавчиков всегда так приятно пахнет? То есть, смотри, если бы он пах застывшим жиром от пиццы, я бы точно подумала, что хочу пиццу прямо здесь и сейчас, вместе с ним.

Я мысленно перевожу слова на язык Джен: она говорит о Джоше Брандстеттере, главном красавце нашего класса. Они с Джен сидят вместе на химии, с тех пор как в январе учитель определил соседей по парте методом случайного подбора. Когда ее имя вытащили из огромной пробирки, Джен изо всех сил делала вид, что ей все равно, но равнодушие и Джен Ауэрбах – это вещи совершенно несовместимые.

Мы с Джен, школьные дылды, дружим с седьмого класса. Мы, а еще Эмми Ньюэлл и пара других волейболисток. Я, благодаря маминому ДНК, самая высокая в команде, но играю хуже, чем Джен и Эмили. Я уже пообещала проголосовать за них на следующих выборах капитана и помощника.

– А что вы сейчас делаете на химии?

– Понятия не имею. Какую-то чушь. Но главное, что нам приходится сидеть совсем рядом, – она снова демонстрирует мне большой и указательный пальцы, – иначе плохо видно.

– Но ты же даже не знаешь, на что нужно смотреть!

– Ни малейшего представления. Я просто переписала из его тетради. Слишком была занята: нюхала, как он пахнет.

– Кто пахнет? – спрашивает Эмми Ньюэлл, вклиниваясь в разговор и в пространство между мной и Джен.

– Джош Брандстеттер, – отвечает последняя.

– Как он пахнет?

– Как застывший жир от пиццы, – говорю я. Джен улыбается, а Эмми, сморщив нос, спрашивает:

– По-твоему, это приятный запах?

– Нет. Это была шутка, – поясняю я.

– Что-то я не догоняю, – говорит Эмми, и Джен вкратце объясняет ей, в чем дело.

– Прикольно, – безо всякого энтузиазма отзывается Эмми.

Я беру пакет со спортивной формой. Эмми тоже занимается бегом, поэтому она ждет меня, чтобы вместе пойти в раздевалку.

– Ой, Джен, слушай, – говорю я, запирая шкафчик. – Чуть не забыла. Я не смогу встретиться с тобой в Истоне в пятницу.

Истон – это модный торговый центр, в котором (и рядом с которым) тусуется почти вся молодежь в городе до тридцати. Для меня вылазки туда – это лихорадочная беготня по разноцветному лабиринту с флуоресцентными лампами, гремящей музыкой и бесконечным потоком незнакомцев. Изредка этот бег прерывается минутами блаженного отдохновения, когда мы с друзьями подкрепляемся газировкой и кренделями из ресторанного дворика. Еще мне нравится обратный путь в машине Джен, когда все обсуждают нашу вылазку. Слушая их, я узнаю, хорошо мы повеселились или нет.

– Вы едете в Истон в пятницу, а меня не пригласили? – спрашивает Эмми, пытаясь отлепить прядь волос от губ, намазанных блеском.

– Загляни в свой мобильник, – отвечает Джен. – Я уже неделю назад тебя позвала. Мы все едем.

Все на языке Джен значит «все», «почти все» или «одна девушка из волейбольной команды».

– А ты почему не едешь? – обращается Эмми ко мне.

– Сестра приводит на ужин своего бойфренда. Я его еще не видела, поэтому обязательно надо пойти.

– Но ты ведь можешь просто поглядеть на него, а потом уйти? – предлагает Эмми. – Скажи родителям, что у тебя уже есть планы. Если хочешь, я даже заеду за тобой.

Похоже, что она разозлилась.

– Нет, я хочу остаться на ужин. Сестра говорит, что влюблена в этого парня, поэтому мне надо будет к нему приглядеться.

Джен встает на мою сторону:

– Ты же знаешь, как Джози относится к сестрам.

– Я знаю, как она относится к своей семье в целом. Офигеть как странно, – говорит Эмми тоном, от которого я вовсе не в восторге. У нее ограниченный запас интонаций, и все до одной какие-то неприятные, поэтому кое-что из того, что она говорит, лучше просто пропускать мимо ушей – или понимать по-своему.

За словами часто скрывается куда больше, чем можно подумать. А иногда, как в случае с Эмми, гораздо меньше.

Глава 4

В пятницу я прихожу домой поздно, почти в половине шестого. На кухне одурманивающе пахнет свеженарезанным базиликом – он аккуратной горкой возвышается на доске рядом с плитой. Мама (по пятницам она не работает) появляется из кладовки с большой бутылкой оливкового масла, и мы чмокаемся в щеку.

– Ты интересно провела день? – спрашивает мама. Она никогда не говорит «хорошо проводить время», потому что если интересно, то и хорошо, а излишества не в ее стиле.

– Ага, – отвечаю я и вкратце пересказываю ей диалог на уроке французского: это была одна из тех импровизированных бесед, которую двое учеников разыгрывают перед всем классом. На этот раз речь шла о хлебе, сыре, мэре, виолончели и смерти. Я говорю: «C’est une longue histoire».

Это длинная история.

Я бегу наверх принять душ и переодеться к ужину и по пути шлю Стью смс. Надо же напомнить ему об эпохальном событии, которое случится сегодня.