Керриган Берн - Любовь горца

При слове «сумасшедшая» Лиам остановился.

– Ничего подобного! – закричала Филомена, бросив умоляющий взгляд на человека, которого любила. Она видела подозрительность, зародившуюся в его глазах. – Они отправили меня в клинику, потому что растратили мои деньги, и я была им больше не нужна. А еще потому, что его сестра убила молодую актрису, а я не стала скрывать это от полиции. Я вышла замуж за чудовище, Лиам. Он отправил меня в ту клинику, чтобы я там сгнила. У меня не было выбора, и я сбежала. Я не сумасшедшая. Спроси Дориана Блэквелла, это он помог мне бежать.

Лицо Рейвенкрофта помрачнело, и Филомена поняла, что он именно так и сделает.

– Ты же видел мои раны, – продолжала она, хотя ее голос становился все выше, и в нем появились истерические нотки. – Ты же видел мои синяки, они мучили меня. Я туда ни за что не поеду. Я лучше умру!

– Моя бедная, несчастная жена! Она же помешенная. Лорд Рейвенкрофт, вы не первый, кто обманывается на ее счет.

Гордон держал ее все крепче, и Филомена уже слышала стук сапог человека, который нес наручники.

– Когда она сбежала из клиники Белль-Глен, я не видел ее уже несколько месяцев. Все ее раны она нанесла сама себе, отчасти именно поэтому мне пришлось запереть ее там.

Филомена дергалась изо всех сил, стараясь освободиться, но с ужасом видела, что на лице Лиама гнев постепенно сменился подозрением. Все было против нее. Первая жена Лиама была безумна, и Филомена видела, как внутри Лиама рождаются сомнения. Он не хотел пройти через такое испытание еще раз и заставить детей пройти через него. Любой разумный человек засомневался бы на его месте.

– Все твои действия говорят о сумасшествии, – и Филомена почувствовала издевку в тоне Гордона, когда на одном из запястий с холодной неизбежностью защелкнулись наручники. – Виконтесса нанимается в гувернантки? Полностью меняет свою личность? Соблазняет маркиза, будучи замужем? Ты серьезно больна, моя милая. Я отвезу тебя туда, где о тебе позаботятся.

– Вот он, мой секрет, – кричала она Лиаму в отчаянии. Она почти вывернула плечи, стремясь к нему. – Я боялась открыть его. Но я собиралась во всем признаться. Я все тебе расскажу, Лиам, только, пожалуйста, не отдавай меня им!

Никогда она не думала, что когда-нибудь увидит в глазах Лиама нечто столь обычное и заурядное, как нерешительность. Отчаяние сменилось безнадежностью. Он ей не поверил, и кто может его за это осудить? Вина и боль убили в ней всякую надежду. С криком она выдернула руку из хватки Гордона, повернулась и ударила по его аристократическому лицу, которое когда-то казалось ей красивым.

– Отпусти меня! – потребовала она.

Гордон ударил ее тыльной стороной ладони, колени Филомены дрогнули, и на какой-то момент огни вокзала Юстон померкли, тени задвигались, и она почти потеряла сознание.

Краем глаза она увидела, как Лиам рванулся вперед, на его лице было написано желание отомстить. Ее муж сам подписал свой смертный приговор, и слава богу! Даже если Лиам ей не поверил, его гордость не позволяла ему терпеть, когда ее бьют. Она повернулась, ожидая, когда он станет между ней и человеком, которого она ненавидела и боялась.

Пистолетный выстрел прозвучал оглушительно и эхом отозвался между колонн. Казалось, даже время замерло в ужасе. Филомена повернулась и увидела, что Гордон был ошарашен, и те двое, что стояли около него, тоже открыли рты в изумлении. У них не было пистолета.

Ее сердце упало, она медленно повернулась и увидела, что самые страшные ее предчувствия сбылись. На левой стороне серого жилета Лиама расплывалось кровавое пятно. Филомена закричала и бросилась вперед, к нему, но кто-то схватил ее за свободную руку и защелкнул на ней наручники. Она смотрела в ужасе, как прекрасное тело Лиама упало на платформу так, что земля содрогнулась.

Она издала хриплый звук, когда увидела, кто держал пистолет в одной руке, а багаж – в другой.

– Нет! – зарыдала она, видя решимость и ярость в глазах Джани, но скоро все было смыто потоком истерических слез.

«Мой единственный шанс – стать другой, не собой. Вы знаете, что у меня есть тайна, ужасная тайна. Вы даже не представляете глубину моего обмана, его размеры. Вы не знаете, кто я… кем я стала. Если я расскажу, мне конец. – Слова Филомены преследовали Лиама, пока он ходил из угла в угол своей палаты в госпитале Святой Маргариты. – Он делал мне больно, Лиам, но он меня не заставлял. Я ему это позволяла. Мне пришлось».

Ей пришлось, потому что она была за ним замужем.

Каждый раз, когда он вставал, его голова начинала болезненно пульсировать. Плечо горело, будто кто-то настойчиво прикладывал к нему раскаленное железо, хотя левая рука была надежно забинтована и лежала в поддерживающей повязке. На голове и груди наложено столько бинтов и швов, что из них впору было сшить одеяло.

Но это все не имело значения, он не обращал на боль внимание. Раны мешали Лиаму больше, чем боль. Они заставляли его медлить, в то время как столько нужно успеть! Слишком многое открылось и в результате распалось. Ему следовало не прятаться в этой дыре, как какому-нибудь проклятому инвалиду, а разобраться с тем, что произошло.

Как раз тогда, когда Лиам уверился, что Джани стал членом семьи, а не заклятым врагом, этот мальчишка выбрал самый неподходящий момент, чтобы отомстить. Его дети наверняка страшно беспокоятся, попав к своей бабушке, у которой были до этого всего несколько раз. Смог ли Гэвин доставить Хеймиша туда, куда следовало?

А Мена? Мена попала в когти того елейного молодчика, который ударил ее, заковал в наручники и уволок неизвестно куда. Ее муж. Боже! Лиам прижал правую ладонь к пульсирующему виску, а левой ударил по спинке кровати. Филомена лгала ему в самом главном. Врала о том, кто она. Виконтесса, беглянка.

Сумасшедшая? Нет, Лиам не мог в это поверить. Ему прежде пришлось жить рядом с безумной. Он видел, какое влияние, физическое и умственное, оказывает безумие на человека. Филомена, казалось, была в отчаянии, что-то скрывала, но сумасшедшей не была. Или он просто поверил? Возможно, его страстное желание заставило его поверить.

Он должен знать правду. Всю правду. И не только расспросить Мену, но увидеть ее и потрогать. Убедиться, что с ней все в порядке. Он злился на нее за весь тот кавардак, который она учинила, но злость была накрепко связана с любовью, горевшей в его сердце, и с заботой о ней. Не говоря уж о сильнейшем раздражении, которое он испытывал по отношению к собственному невежеству. Если лорд Бенчли ударил Филомену на глазах у всех, то что он делает, когда они вдвоем? Внутри у него от этой мысли все переворачивалось.

В такой ситуации важна каждая минута, а каждая секунда вдали от нее была мукой. Она должна за многое ответить, но давать ответы ей следует лично ему.

– Да принесите же мне рубашку, черт возьми! – заорал он в невероятно чистый и совершенно пустой коридор. Его брюки исчезли, вместо них на нем были тонкие серые хлопковые штаны, подвязанные резинкой. Сверху его торс был обнажен навстречу холодному госпитальному воздуху. – И где мои проклятые сапоги?

Маленькая медсестра, похожая на мышку, исчезла из палаты несколько минут назад, когда он неожиданно пришел в себя и едва не ударил ее, потому что со сна размахивал руками. Она пропищала что-то о том, что нужно лежать неподвижно, и побежала за доктором.

Лежать неподвижно? Неужели они не знают, черт возьми, кто он такой? Он бы никогда не стал Демоном-горцем, если бы лежал, когда велят. Лиам развернулся и осмотрел пустую чистую комнату в поисках своих вещей. Он не нашел здесь ничего, кроме кровати, стула, стола около дальней стены, на котором лежали разные медицинские инструменты, а также уродливой тумбочки около кровати, где одиноко стоял стакан воды.

В два прыжка он добрался до стола и открыл выдвижной ящик, но он был пуст. У него в глазах начали возникать красные точки, сердце сильно забилось о грудную клетку, что говорило о том, что Лиам начал злиться. Образ Филомены и ее молящие, полные слез глаза плавали перед внутренним взором.

Она просила ее спасти, и он ее подвел.

«Я лучше умру!»

Господи, а если он опоздает? Его рука столкнулась со стаканом, и он полетел через всю комнату, разбившись о стену.

Он не останется здесь ни секунды, если нужно, он пойдет по серым осенним улицам Лондона в этих тонких штанах, потому что должен найти Мену. Сию же секунду.

Лиам развернулся на голых пятках, и тут ему пришлось опереться на спинку кровати, и не только потому, что закружилась голова. Он увидел, к своему изумлению, что в дверном проеме стоит человек, которого никак не ожидал встретить в Лондоне. А тем более в его больничной палате.

– Ты выглядишь так, будто вернулся с войны, Рейвенкрофт.

С независимым видом и грацией хищного кота в палату вошел Дориан Блэквелл, Черное сердце из Бен-Мора. Он оглядел Лиама единственным здоровым глазом, который был таким же черным, как у сводного брата. Другой глаз был скрыт под повязкой, прятавшей страшную рану.

Дориан продолжал светским тоном:

– В меня стреляли всего один раз, но я помню, что рана болит просто дьявольски.

– Ты что здесь делаешь? – вместо приветствия зарычал на него Лиам.

– У меня есть друзья на всех железнодорожных вокзалах, и среди медицинских работников тоже. – Дориан пожал плечами. – Они сообщают мне обо всех интересных событиях в городе. А попытка убить маркиза и арест сбежавшей виконтессы, безусловно, попадают в эту категорию.

– Ты имеешь в виду – шпионы?

Дориан небрежно махнул рукой и подошел поближе.

– С технической точки зрения я здесь твой ближайший родственник, хотя об этом знают немногие. И было бы не по-джентльменски не проведать моего раненого брата.

Тут широкие плечи Кристофера Арджента заполнили дверной проем, который только что покинул Дориан. Этот огромный убийца со светлыми глазами стоял как молчаливый страж, не делая попыток войти в палату Лиама.